- Стой! - раздался громкий окрик альфы, торопливо сбегающего по ступеням, покрытым толстой ковровой дорожкой.

      Это было как сигнал к действию, Энрике вздрогнул и сорвался на бег, вылетая на сырую улицу. Мальчик помчался вправо, он плохо знал этот район, но был уверен, что так доберется до центра. Он бежал до тех пор, пока не закололо в боку и дыхание не оборвалось, омега не знал, погнался ли за ним его случайный любовник или нет, у него не было времени оборачиваться назад или делать остановки, чтобы прислушаться к звукам торопливых шагов за спиной. Он остановился только сейчас, измученный длинным забегом, мальчик привалился к холодной стене какого-то дома и закрыл глаза. Его грудная клетка бурно вздымалась, а воздух со свистом вылетал обратно через плотно сжатые зубы, рука прижималась к боку, который продолжал колоть, а сердце стучало в ненормальном ритме. Энрике не чувствовал страха, только усталость и дикое желание скорее попасть домой. От такого чувства, как страх, омега избавился уже давно, еще в одну из своих первых течек, когда начал свое путешествие по постелям альф, сменяя по трех-четырех партнеров за ночь, чтобы насытить тело и погасить тот жадный огонь, который в нем бушевал в определенные дни каждого сезона в году. Таблетки усмиряли запах, делали его едва уловимым, но желание никогда полностью не покидало юное, жадное до ласк тело, поэтому Энрике выбрал для себя такой путь. Отец называл его шлюхой, орал и порой бил, когда тот возвращался рано утром домой после горячей, наполненной сексом ночи, но мальчику было плевать, этот человек давно утратил для него свой авторитет.

- Вот урод, - пробормотал омега, вновь потирая ладонью укушенное место на загривке.

      Энрике добрался до станции метро, указатель на подземку оказался за углом, но эта ночь неожиданно оборвалась на середине, поэтому транспорт уже не работал, а на билет на ночной автобус у мальчика не было денег. Омега достал из кармана мелочь, пересчитал, но только в очередной раз убедился, что на проезд ему не хватит. До дома придется добираться пешком. Это огорчало, но Энрике уже привык к тому, что из всех переделок ему приходится выбираться самостоятельно, поэтому мальчик в очередной раз обреченно вздохнул, потряс ногой, чтобы хоть немного избавиться от влаги в кроссовке, которым он угодил в огромную лужу, пока убегал от чокнутого любовника, посмевшего сомкнуть челюсти на его шее, и отправился дальше по тихим ночным улицам города.

***

      Небольшой одноэтажный белый домик, укрытый красной черепичной крышей, с невысоким белым забором омега увидел уже на рассвете, когда все краски ночи посветлели и приобрели пастельные тона. Он медленно брел по центральной улице пригорода и думал, что ему до зубного скрежета не хочется возвращаться домой. Что его там ждет? Очередной скандал и упреки? Гордое звание подзаборной шлюхи? Побои? Отец никогда даже не пытался понять, что с ним происходит в периоды течки, как мучает желание близости, как предает собственное тело, заставляя идти в ночь и искать случайных партнеров. Кто-то мог бы у него спросить, почему такой симпатичный и миловидный молоденький омега не хочет завести себе если не жениха, то постоянного партнера, который будет рядом в трудные периоды. Но у Энрике был простой ответ на этот вопрос - он боялся отношений, он боялся найти свою истинную пару.

      В их современном мире, в их суетной жизни уже многие альфы и омеги не верили в существование истинных пар, предназначенных друг другу свыше, они легко сходились и расходились, создавали семьи, заводили детей и жили. Но у мальчика был живой пример отца-альфы, чья истинная половинка умерла, подарив ему сына-омегу. Энрике всегда тянулся к отцу, любил, жаждал взаимности и внимания, он рос и не верил, что собственный отец ненавидит его за то, что отнял жизнь у его пары. Альфа был бы рад избавиться от сына, но не мог, потому что мальчик имел такие же насыщенно карие, почти черные глаза, отпечаток испанской крови, что текла в жилах отца-омеги, потому что этот ребенок так же улыбался и на щечках появлялись такие же ямочки, от которых альфа был без ума. Поэтому мальчик рос с ним, он заботился о ребенке, но не мог унять свою ненависть к нему. Но однажды мальчик вырос и понял простую истину - к нему не испытывают ничего, кроме ненависти, а Энрике так хотел любви, хотел знать, как это, когда тебя любит родной, близкий человек. Но настолько сблизится с чужим альфой, подпустить к себе, отдать ключ от сердца и души не позволял страх, и подросток выбрал для себя то, что заменяло на некоторое время чувство необходимости для кого-то. Он подменил любовь на страсть и похоть, позволяя себе раз за разом отдаваясь новому партнеру ощущать всю их глубину и жар.

- Где ты был? - сурово спросил поджарый альфа лет сорока, отличающийся крупной фигурой и широкими ладонями, тяжесть которых Энрике уже ни раз ощущал на себе.

- Блядтсво, - прошипел мальчик, который надеялся, что отец спит.

- Ясно, ты опять всю ночь трахался, - зло произнес Николас, брезгливо рассматривая собственного сына.

- Зачем ты каждый раз задаешь этот вопрос, когда прекрасно знаешь где я был и что делал? - раздраженно спросил Энрике, сбрасывая, наконец, мокрую обувь. - Тебе так нравится слышать это от меня? А, пап? - мальчик посмел приблизиться к мужчине. - Я трахаюсь с альфами, иногда даже не спрашиваю их имена, мне плевать, главное, чтобы драли сильнее. Я шлюха, блядь, ебливая дрянь... Это все про меня! Ты же знаешь!

      Энрике сам не заметил, как посмел сорваться на крик, но сегодняшняя "недометка" выбила из колеи, он не знал, чем это обернется, хотелось поддержки, разъяснений, теплых рук, в которых можно спрятаться от проблем, а его вновь собирались облить грязью. В чувство привела сильная пощечина, обжегшая щеку. Светловолосая голова мальчика дернулась от удара, а сам Энрике с трудом устоял на уставших ногах.

- Я знаю, - усмехнулся Николас. - И еще я знаю, что тебе пора проваливать из этого дома, - тихо прорычал он.

- Что? - омега несколько раз моргнул, взмахивая пушистыми, угольно-черными, кукольными ресницами, и внимательно посмотрел на расплывающееся из-за выступивших слез лицо отца.

- Убирайся, Энрике, - устало бросил альфа, отмахиваясь от сына, как от надоедливой мухи.

- Ты не можешь..., - прошептал мальчик, пытаясь справится с дрожью и плаксивым голосом.

- Могу.

      Больше разговоры с мальчиком вести никто не собирался. Николас схватил ребенка за шиворот и выставил за дверь, швырнув в догонку промокшие насквозь кроссовки. Омега шмыгнул носом и зябко поежился, измученный мозг еще никак не мог осознать произошедшего, истерика отступила, Энрике наклонился и обулся, лучше мокрая обувь, чем холодные каменные ступени под практически босыми ступнями.

- Папа? - мальчик тихо пошкребся в дверь, но за ней была только тишина.

      Он пожал плечами, застегнул молнию на тонкой курточке и пошел прочь по тонкой дорожке, на которую была насыпана мелкая коричнево-желтая галька, к белоснежной калитке, чтобы закрыть ее за собой и больше никогда не вернуться в родной дом.

      Пригород постепенно просыпался, солнце высунуло свой край из-за горизонта и золотило тихие улочки, мимо мальчика проезжали редкие машины, чьи владельцы спешили преодолеть утренние пробки, чтобы попасть на работу в городе, иногда где-то раздавались людские голоса и звон велосипедных звонков, мальчишки разносили почту, открывались небольшие хлебо-булочные и кофейные магазинчики и лавки, из которых в воздух сочился аппетитный запах. Энрике остановился возле одного магазина и обвел жадным взглядом витрину, организм, потерявший за ночь огромное количество калорий, требовал плотного завтрака. Омега пересчитал имевшиеся деньги, прижимая руку к урчавшему животу, и вздохнул. Ему хватало либо на пару пирожков с кофе, либо на выпивку, хорошо, что он ухватил пару мелких бумажных банкнот, лежащих на тумбе возле входной двери. Энрике сглотнул слюну и пошел дальше, решив, что выпивка ему сейчас нужна намного больше, чем еда.