– Я думал, ты уже за границей, – на том конце отвечают практически сразу.

– А мне бояться нечего, Эдик. Я тут прихворал слегка, прости, что не встретил.

– Ты еще и шутишь? Ты где сейчас?

– Такси ловлю, к тебе ехать собираюсь. Только ты это, встреть меня, а то я бумажник дома забыл.

– Рома, ты вообще в курсе, что я все знаю? Я сегодня разговаривал с сыном.

– Да в курсе я. Просто реально забыл. Не до того вчера было.

– Адрес называй, я к тебе сам приеду.

– Хрена с два. Я своих друзей подставлять не собираюсь. Поймаю тачку, приеду. Жди.

Отключаюсь, ловлю попутку. Пока ехал, передумал тысячу мыслей, миллионы вариантов нашего разговора и так ничего и не придумал. Что я могу сказать в свою защиту? Пытаться убедить Эдуарда, что его сын сука и я не причем? Глупо. Одуванчик хороший актер, пустит слезу, разжалобит папу, меня там же и четвертуют.

Выхожу из машины, когда к нам подходит охранник Вердникова. Киваю на водилу, чтоб расплатился и иду за ворота. Только сейчас вспотели ладони. Чувствую, как начинает немного трясти. Я на его территории. И пусть Эдик не криминальный авторитет и стрелять меня точно ни кто не станет, но страх все усиливается. Я просто не знаю, чего ждать.

– Пришел? – Эдуард хмурит брови, смотрит на меня как на нашкодившего ребенка.

– Пришел. А что толку бегать?

– Садись, рассказывай.

– Что рассказывать? – опускаюсь в кресло, чувствуя, как под ребрами снова начинает давить. Так, доктор сказа не нервничать.

– Свою версию.

– А смысл? Ты мне поверишь больше, чем родному сыну?

– Родзинский, не беси меня. Я и так на взводе. И если бы не знал твоего отца и тебя, ты уже давно бы в ближайшем лесу червей кормил.

– Сука, твой одуванчик. Причем сука та еще.

– Слова подбирай.

– Сам просил мою версию, так вот она.

– Роман, я не хочу верить в то, что мне рассказал Серж. Не хочу верить, что ты такая сволочь. Поэтому расскажи прямо, что произошло.

– Да ничего не произошло. У сына лучше спроси, чего ему от меня надо. Не трогал я его.

– Ты спал с ним или нет?

– Нет, у меня Артур есть. Я тебе уже говорил.

– На кой ляд Сергею все это дерьмо придумывать?!

– Да без понятия я! – черт, нельзя его сейчас бесить, надо спокойно поговорить.

– Сиди здесь, – встает Эдуард и уходит из комнаты наверх.

– Воды попросить можно? – обращаюсь к охраннику.

Тот стоит с каменной мордой. А у меня аж дыхание перехватывает. Боль под ребрами уже просто невыносима. Может Арти прав, и это действительно инфаркт. Вот обидно-то будет, помереть от сердечного приступа, когда тебя за совращение невинного одуванчика оправдают.

– Я не буду с ним разговаривать! – едва не вопит Серж.

Поднимаю взгляд. Серж раскрасневшийся стоит на лестнице, смотрит на отца. Спускаться не хочет.

– Вниз, быстро.

– Пап, ты мне что, не веришь? Ты этому веришь?

– Вот сейчас поговорим по душам, там и разберемся, – Эдуард непреклонен. Хватает сына под локоть и спускается ко мне.

– Роман, тебя чего перекосило? – это уже мне. Черт, а распрямиться –то нормально не получается.

– Нервы, – глубоко вдыхаю и сажусь ровно. Надо немного продержаться.

– Сергей, расскажи, что между вами произошло.

– Я уже рассказывал.

– Это правда, что ты мне сказал? Роман спал с тобой?

Одуванчик начинает шмыгать носом, на глазах накатываются слезы. Пухлые губы немного подрагивают.

– Он… – тянет мальчишка, – он сказал… мне было так противно…

Ну, пиздец котенку. Такой талант в сученке пропадает.

– Рома? – Вердников звереет на глазах. Чего и стоило ожидать. Одуванчик у него любимый сынок.

– О, а что у нас тут происходит? – слегка удивленный голос за моей спиной заставляет всех уставиться на говорившего.

– Виктор, иди к себе, – Эдик зол, как тысяча чертей.

– И тебе Добрый вечер, папа. Что случилось? О, Роман Викторович, здравствуйте, – старший сын Вердникова улыбается, но окинув взглядом собравшихся, его улыбка медленно сползает с лица. – Так, в чем дело отец?

– Это не твое дело, иди к себе.

– Мне не пять лет, не ори. На моль свою орать будешь.

– Моль – это твой брат, если ты забыл.

– Такое забудешь. Позорище. Что опять он натворил?

– С чего ты взял, что Серж что-то натворил?

Интересная картина наблюдается. Виктор, вечная ему слава и моя благодарность, с порога перетянул гнев отца на себя. Эдик дрогнул и уже, кажется, засомневался. А Серж стоит бледнее мела. Глаза огромные, смотрит на брата, как на апокалипсис.

– А кто еще тут что-то мог натворить? Он что за пару недель Ревьен разорил?

– Не лезь, не разобравшись в ситуации, – Вердников-старший берет себя в руки и накидывается на сына с новой силой. – Твоего брата опозорили!

– Да что ты говоришь? – усмехается старший. – Это как же?

– Вить, не надо… – пищит одуванчик.

– Заткнись, Сержик. Достало тебя перед папой покрывать.

– Виктор, объяснись. О чем ты сейчас говоришь?

– Что мелкий придумал на это раз? Злой гей Рома совратил несчастное создание? Проходили уже.

– О чем ты?

Вот и у меня вопрос, «О чем он?». Как-то я себя вообще не уютно чувствую. Тут семейная сцена разыгрывается. Влиятельные мира сего стоят, грызутся, а я сижу такой весь белый и пушистый и молчу в тряпочку.

– Да о Сержике о нашем. И о Карпове, которого ты сначала уничтожил, а мне потом разбираться пришлось. Ты же всегда с плеча рубишь. А сын твой тварь, которая людей за вещи держит. Я даже знать не хочу, что он в это раз напридумывал.

– При чем здесь Карпов? Он сам виноват, он к Сержу приставал!

– Ага! Кто еще к кому приставал? Ты сначала сына своего получше узнай, а потом на людей бросайся.

– Роман! – Эдик так резко перешел на меня, что я даже растерялся и чуть с кресла не навернулся.

– Что? – вскакиваю от неожиданности.

– Давай, Серж, расскажи папе правду? – тянет Виктор.

– Он меня реально опозорил! – рычит тот. – Я с друзьями поспорил, что его соблазню, а он упертый как баран!

– Поспорил? – шипит Вердников. – Серж, ты понимаешь, что человека чуть на тот свет своими шутками не отправил?

– Шутками? А как мне теперь друзьям в глаза смотреть? Я сказал, что сделаю, а сам не смог.

– Иди к себе, – в голосе столько льда, что аж мурашки по коже. – Я с тобой позже разберусь.

– Мне амнистия полагается? – спрашиваю, как только одуванчик уносится на второй этаж.

– Роман, ты мне почему не сказал сразу?

– А я в курсе был? Мне он своих планов не открывал.

Так, если мы все выяснили, то можно я домой уже поеду. У меня ноги подкашиваются. И вообще, я перенервничал, а мне покой нужен и санаторий.

– А если бы Виктор не появился? Да я бы тебя на куски порвал. И тебя и твоего любовника.

– Артура не трогай, – жестко смотрю ему в глаза.

– Дурак ты, Роман.

– Будто я сам не знаю. Я могу идти?

– Иди. Мы с тобой чуть позже поговорим. Виктор, за мной.

Вердниковы поворачиваются уходить, а я чувствую, как сердце сжимает тупой болью. Медленно, со стоном, опускаюсь в кресло. Мне бы пару минут посидеть.

Дежавю. Подозрительно похожие окончания вечера. Только сегодня я очнулся не на диване в квартире у Славы, а в больнице. В палате темно и ни души. Встать или хотя бы перевернуться тяжело. Пролежал до утра, пялясь в потолок. В шесть пришел врач. Задавал вопросы, смотрел на приборы. А я так и не позвонил Артуру. Он волнуется. Он даже не знает, что со мной. Как в тот раз. Только я проспал не три месяца, а несколько часов.

У меня, оказывается, был микроинфаркт и не один. Я их, оказывается, уже штук пять перенес и все на ногах. Только последний свалил меня. Врач говорит, что это не так страшно, просто надо отдохнуть, расслабиться.

Еще я плохо помню, чем вчера закончился наш разговор с Эдиком. Вроде Виктор спас положение. Финал только не помню.

– Роман, доброе утро, – в палату заходит Эдик. – Как ты?