– Подождите тут, – сказал Нестор, возвратился в хату, надел шинель, шапку, вышел. – Дежурный, поднимай отряд! – скомандовал. – Будем немедленно уходить!

– Слушаюсь, – ответил Марченко и, не задавая лишних вопросов, побежал исполнять. В сарае задорно кукарекнул петух.

– А вы, гражданин Цапко, – продолжал Нестор, – передайте сватам, что могут ехать. Нас здесь уже не будет.

Помещик поклонился и ушел с разведчиками.

– Что ж ты наделал, Нестор? – возмутился Петр Лютый. Он стоял с Семеном Каретником и все слышал. – Это шпион! Никакой свадьбы нет!

Петухи уже перекликались вовсю, и доносились голоса команд.

– Ты, Петя, умнее детей моего отца? – съязвил Махно. – Срочно найди Марченко и передай: выезд отменяется. Но чтобы никто не раздевался, и раненых пусть не снимают с подвод. Мало ли что. Не зря он шлялся тут.

Лютый убежал.

– Опасаешься нападения? – поинтересовался Каретник.

– Надеюсь, пронесет. Цапко сообщит о нашем уходе.

– Слушай, Нестор, помнишь, барыня… как же ее, старую куклу? Каркала, что гетман Скоропадский утёк. Зачем она это брехала?

– Лукавую бабу и в ступе не истолчешь. Пошли в хату.

Хозяева тоже не спали, возились у печи. Там потрескивали дрова, и отблески огня хоть немного веселили душу.

– Доброе утро, – сказал Махно, направляясь в комнату, где спала Тина.

– Дай-то Бог, – вздохнула хозяйка, – чтоб скорее закончилась вся оця смута. В чем мы провынылысь пэрэд ным?

Нестор остановился, хотел возразить, но тут влетел Петр Лютый.

– Пулемет бьет! Навел-таки помещик!

Они поспешили на улицу, прислушались. Трещало уже как будто с трех сторон, и пули свистели над крышей, где вяло, нехотя занималась заря. Со всех ног во двор бежали командиры.

– Чубенко, обоз у нас на вес золота. Хватай его и за горку. Там закрепитесь, – приказывал Махно. – А вы, Рябко, Щусь, Петренко, Вакула – каждый на своем участке выдвигайтесь и бейте! Быстро!

На улице скрипели подводы, мелькали всадники.

– К горе! К горе! – указывал им Батько, а сам торопился в обратную сторону, на зарево рассвета. Показались последние хаты. Дальше угрюмо чернело поле. Над ним клубился туман. Из него вынырнула тачанка, и несколько верховых летели. Семен Каретник бросился к ним.

– Стой! Что такое?

Нельзя было понять, где противник, каков он. Тачанка притормозила.

– Пулеметчик ранен. Они… сзади! – растерянно прохрипел кучер, указывая кнутом на поле. Теперь и Махно увидел, как из тумана выплывают ряды вражеских солдат. Он хотел вскочить на тачанку и припасть к пулемету, но ее уже и след простыл.

– Я ж вам, б…! – ругнулся Нестор, сжав кулаки. Пуля с посвистом чмокнула в глиняную стену хаты. Он невольно пригнулся.

– Держи, Батько!

Лютый подал ручной пулемет. Махно кинул его на спину Петру. Тот опустился на колени, спросил:

– Годится? Пали! – и они ударили по наступающим. Те не ожидали отпора, замешкались, падали. Лютый отстегнул, подал новую ленту. Из села перебежками выдвигались повстанцы.

– Вперед, хлопцы! – призывал их Алексей Марченко. Казалось, еще немного и противник дрогнет, отступит, как бывало не раз. Австрийцы и румыны, варта, гайдамаки уже не рисковали. Похоже, это мадьярские стрелки. Дрогнув по центру, теряя убитых, они тут же зашли с флангов, густо кидали гранаты и прицельно стреляли. Вот уж рядом!

Забыв, что это их родная земля, что собирались мстить, необученные повстанцы побежали. Вместе с ними спешно отступили Махно, Каретник, Лютый. Пулемет системы «Люйс» бросили. По пятам рвались гранаты. Нестор гневался. Их гнали, словно гусей. Откуда у оккупантов такая дерзость? Или просто умеют драться, мерзавцы? А ведь и правда умеют.

– Учитесь, сынки! – крикнул Батько с непонятным бойцам азартом. – Вот так нужно воевать!

Он схватил карабин у какого-то повстанца, прицелился. Бац, бац, попал же, попал! Плечом к плечу метко стреляли Щусь и Петренко. Но противник наступал неудержимо. Вот и окраина Старой Темировки. Всё. Устоять невозможно и прятаться негде. Дальше чистое поле до самого гребня горки. Нужно уходить и как можно скорее.

– Батько, Батько!

Нестор оглянулся. Сзади стояла Ивка – невеста тяжело раненного еще в Дибривках повстанца, худенькая, остроносая.

– Ты почему здесь? – поразился Нестор. – Где твой жених?

– Там.

– А ты зачем…

– Ось пидождить. Ваша Тина тоже тут!

«Ну, е… твою!» – чуть не вырвалось у Махно. Что ж теперь делать? Связался с бабой. Петя Лютый не раз предупреждал: «Лучше бросьте ее, Батько». Советовать легко. Сам попробуй отлипнуть! У Хмельницкого была? У Разина была? У Пугачева…

– Поздно, Ивушка, спасать ее, – как можно сдержаннее, чтобы не обидеть девушку, ответил он. – Постой, а ты зачем вернулась?

– Та за ранеными.

– Что ж ты молчала? – взорвался Нестор. Она прибежала в самое пекло, чтобы спасти чужих, а он, Батько, бросает жену на произвол судьбы! Едри ж твою… Он выскочил на улицу к Щусю, который тащил раненого. «Счас мы с Федором… пробьемся», – сгоряча решил Махно. Щусь вдруг упал, схватившись за ноги и вопя от боли. Его подхватил Петренко.

– Тащи через горку! – крикнул Нестор. – Отступаем!

Во дворе его ждали Каретник, Ивка и Лютый. Взяв раненых, они побежали к полю. Теперь по ним строчили уже откуда-то сбоку. Пришлось залечь.

– Эй, эй, – звал Семен, теребя раненого. – Очнись… Он готов, Батько.

Пули срезали бурьян, пели над ухом. Нужно было превозмочь себя и бросками уходить, иначе гибель.

– Ива, есть силы? – спросил Нестор. Девушка не отвечала. Раскинув руки, смотрела в небо, где сквозь лохматые тучи еле-еле проглядывало солнце.

– Ивушка! – он заметил на виске ее струйки крови. Значит, их осталось трое. Нет, еще кто-то полз, сопел сзади. А до вершины горки, казалось, уже не добраться. Повыше лежали повстанцы. Не выдержав обстрела, побежали. Их тут же срезали.

– Нажрались воли, – хрипел тот, что приполз. Нестор через плечо увидал васильковые, меркнущие в ужасе глаза Лазаренко из-за Днепра. Мелкими перебежками они одолели еще метров пятьдесят. Дальше была пахота. Вдавливаясь в сырую борозду и задыхаясь от усталости, Махно ящерицей полз и полз наверх.

– Н-не… могу, – услышал он сдавленный голос, заметил бегущих, оглянулся. Лазаренко приставил наган к виску и выстрелил. Нестор мацнул свою кобуру, ощупал пояс – никакого оружия! Где оно делось? Пот застил глаза, а люди бежали, топали. Свои? Откуда? Мадьяры? Махно бросился к Лазаренко, упал рядом, схватил наган, примерил к виску. Бот и вся свобода, будь она неладна. Не дамся!

– Это я, Лютый! – услышал он и увидел своих, что невесть где взялись. Подняться не было сил. Его посадили на две винтовки и потащили.

– Наши… вон… ударили, – говорил, запыхавшись, Петр.

Они наконец проскочили за горку, и только там Нестор пришел в себя. Вокруг хлопотали Марченко, Чубенко… и Тина. Сняли шапку, шинель. Они были пробиты в нескольких местах. Болела рука, вся в липкой крови. Тина ее перевязывала. Поодаль топтались повстанцы, и не было в их косых, быстрых взглядах почтения к Батьке.

– Как вырвалась? – сидя на подводе, спросил он довольно холодно.

– Со всеми. По твоему приказу, милый.

– А где Каретник?

Стали искать. Нет Семена. «Неужто на поле остался? – отчужденно подумал Махно. Нечто теплое, жалостливое отмирало в нем с каждой потерей. – Эх, Сеня. Самый верный. Все меня бросили, когда припекло. А я оставил тебя. Вот что значит страх. Вот где одиночество».

– Семен же, подстреленный, схватил «максимку» и побежал вас спасать, – сказал Иван Вакула, и нотки осуждения послышались в его голосе. – Чуете, як бьет? Чуете!

За гребнем не стихала перестрелка.

– Сюда его! – приказал Нестор. – Будем уходить.

Отряд начал строиться. Ругались, стонали раненые, и каждый боец оглядывался угрюмо: где же брат, сосед, где кум и остальные? Лежат не остывшие, а может, и живые еще вон за горкой. Хотя бы взглянуть, похоронить по-христиански. А если в плен их захватят мадьяры? Берут ли? Дома спросят: где наш? Язык же не повернется отвечать по совести. Ишь, воронье каркает на тополях. Считай, пол-отряда выкосили. Пропади оно всё пропадом – эта война, свобода и Батько с его любовницей!