Некрасивая девушка с дурной кожей и плохим знанием людей, которая может предсказать повороты истории, но не повороты своего собственного сердца. Почти влюбиться в человека, чье лицо вызывало в памяти старинные фильмы ужасов, в человека, слишком наивного, чтобы врать, даже такой, как она. Она вспомнила, как он стоял на ее кухне в то последнее утро.

Она знала о ситуации там, куда его посылают, лучше его самого – важные факты, которые ему знать не следовало, но которые хорошая и добрая возлюбленная не смогла бы утаить от него. Предупредить… Но она не могла заставить себя произнести ни слова, а он стоял, такой нескладный в сером утреннем свете, с изуродованным лицом, вдруг ставшим совсем детским, почти слабым, и затягивал галстук, который так и не научился правильно повязывать. «Я люблю тебя», – сказал он. Не в благословленной темноте, скрывавшей столько ложных клятв, служившей оправданием для стольких необдуманных слов, но при ровном сером трезвом свете, под звук дождя, барабанившего по стеклу над водостоком. На неприбранной кухне в окрестностях вирджинского городка он замер в ожидании ответа. И, не дождавшись, повторил: «Я люблю тебя». Словно прислушиваясь к своему голосу, не до конца веря, что тот смог выговорить такие слова. Притворяясь, что у нее слипаются глаза, она молчала. Полы халата распахнулись, и у нее мерзли ноги. Она чувствовала себя мерзкой, дешевой, грязной – даже не как женщина, а чисто физически, словно у нее воняла кожа и засалились волосы. Он глядел на нее с безнадежным и испуганным видом, и она вдруг поняла, что ничто в его жизни, полной ужасов и боли, не стоило ему таких больших усилий, как эти простые слова. «Я… не… – наконец выговорила она голосом, слишком сухим для такого важного для него момента. – Джордж, я не знаю сама, что я сейчас испытываю». Сердце билось у нее в груди как сумасшедшее, и с болью и ясностью она почувствовала, что да, по крайней мере в ту секунду она действительно любила этого человека с той же силой, с какой он прижимал ее к себе в темноте.

Но она так и не смогла признаться вслух. Ей казалось, что скажи она хоть слово, и на нее обрушатся все кары небесные. Ни один бог не был настолько добр, чтобы позволить ее устами безнаказанно произнести такие слова. И бесценный миг исчез, растворился в бессмысленном позвякивании ложечки о край чашки, в возне с тугой крышкой банки с джемом, в оправлении вечно сползающей с ноги полы махрового халата. По крайней мере, ей удалось дать ему понять, что она попробует держать ноги вместе до его возвращения. А потом смотрела ему вослед – некрасивая девушка, всю жизнь служившая игрушкой для равнодушных мужчин и расставшаяся с единственным встреченным ею хорошим человеком.

Дверь комнаты совещаний распахнулась. Джон Миллер, помощник президента, шагнул в приемную.

– Мистер Боукветт, президент готов принять вас.

Боукветт направился через всю комнату за своим портфелем, что лежал рядом с тяжелым дипломатом Дейзи. Уверенным движением взявшись за ручку, он повернулся.

– Президент примет и Дейзи тоже, Миллер? Или он хочет сперва поговорить со мной одним?

Помощник задумался на долю секунды, прогоняя через компьютер своего мозга все политические нюансы и скрытые ловушки его должности.

– Она тоже может зайти. Но не забывайте – президент устал. Сегодня у него выдался трудный день.

Боукветт кивнул:

– Как и у всех нас.

Дейзи в спешке засунула свои записи назад в дипломат, чувствуя себя такой нескладной рядом с лощеным Боукветтом. Она только недавно вышла на такой высокий уровень – лично информировать президента и Совет национальной безопасности и все еще испытывала благоговение перед этой святая святых, несмотря на то, что годами изучала историю и лучше многих знала, какие смертные, подчас слабые и заурядные люди правили народами.

Сперва знакомые лица виделись ей как в тумане. В комнате было несколько жарче, чем следовало бы, воздух оказался на удивление застоявшимся. Дейзи спешно поставила свой дипломат и застыла в неловкой позе, пытаясь выглядеть одновременно раскованной и деловой.

Почти невольно ее взгляд остановился на темнокожем человеке в синем костюме в мелкую полоску.

Президент Уотерс ослабил узел галстука.

Как правило, он одевался с не меньшей тщательностью, чем Боукветт, и Дейзи восприняла расстегнутый воротничок его рубашки как признак того, что он действительно очень устал. Президента Уотерса избрали в 2016 году. В своей программе он сконцентрировал внимание на вопросах национального обновления и на сокращении все расширявшейся пропасти между различными слоями американского общества. Даже после разорительной торговой войны с Японией, после долгой череды унизительных военных поражений и дорого давшихся побед, даже после того, как болезнь Рансимана опустошила страну, Соединенные Штаты все еще оставались относительно благополучным государством в резко обедневшем мире. Однако за прошедшие десятилетия общество все сильнее и сильнее разделялось на кредитоспособное большинство и на группы маргиналов, все сильнее отстававших от современных требований к образованной и высококвалифицированной рабочей силе и не уловивших необходимости культурной интеграции, обязательной для нормальной конкуренции. А потом Соединенные Штаты предоставили убежище израильтянам, уцелевшим в огне последней ближневосточной войны, и хотя те осели в основном компактно в наименее развитых районах Дальнего Запада, вскоре они стали могущественной силой в постэпидемической Америке, где особенно остро стала ощущаться нехватка умелых и трудолюбивых рабочих рук.

Последующий рост антиизраильских настроений, пышным цветом расцветший среди национальных меньшинств, наиболее изолировавшихся от общих тенденций развития, выразился в демонстрациях, манифестациях, стычках. Затем, наконец, пролилась кровь. Джонатан Уотерс победил в 2016 году потому, что утверждал, что американцы могут жить все вместе – и все вместе добиться успеха. Он обещал дать людям образование, обновленные города и новые возможности. К тому же он был красивым, излучавшим магнетизм мужчиной, говорившим скорее как выпускник Йельского университета, чем как прихожанин баптистской церкви. Широко распространенная во время избирательной кампании шутка определяла его как любимого чернокожего белых людей и любимого белого чернокожих… и большинство сограждан сочло его наиболее подходящим кандидатом в столь трудное время. Он победил соперника – специалиста по внешней политике, но имевшего мало идей по внутренним проблемам, способных увлечь обеспокоенных американцев. И, однако, весь первый срок президентства Уотерса его преследовали многочисленные международные проблемы, в то время как президентские решения домашних проблем оставались больше в теории и не приносили радикальных перемен. Как часто говорил Клифф Боукветт: «Бедняга совсем запутался, и на следующих выборах ему не поздоровится». Никто не сомневался, что по натуре Джонатан Уотерс – хороший человек.

Но целый ряд опросов, проведенных по всей стране, показал, что он потерял свой имидж лидера.

Президент поглядел на Боукветта, потом на Дейзи и, наконец, сосредоточил взгляд покрасневших глаз на загорелом, подтянутом мужчине, стоявшем рядом с Дейзи.

– Добрый вечер, Клифф, – произнес президент. – Здравствуйте, мисс Фитцджеральд. Надеюсь, вы принесли мне хорошие новости.

Президент Уотерс хотел съесть чизбургер.

Ему казалось нелепым, что такое банальное желание может одолевать человека в час серьезных дискуссий и судьбоносных решений. Но, говорил он себе, организм не способен вечно функционировать без топлива. На бесчисленных чашечках кофе и капельке арахисового масла, даже приправленных адреналином и нервным напряжением, долго не протянешь. И вот теперь, перед лицом Клифтона Рейнарда Боукветта, которого он на дух не переносил, и его помощницы, столь же напряженной, сколь компетентной, президент мечтал отложить все дела ради пятнадцати спокойных минут. Остаться одному. Наедине с баночкой кока-колы и огромным, сочным чизбургером, в котором его жена строго-настрого отказывала мужу во имя президентского здоровья.