Сильный гул моторов самолета вернул Козлова к реальности. Сибирь. Тонкая, как лезвие бритвы, грань между победой и поражением.

Именно здесь делалась история, и он понял, что несчастный старый генерал Иванов выбрал для этой миссии неподходящего человека.

Да, любить американцев было невозможно, но он начал подозревать, что у них есть чувство чести. Пытаясь изо всех сил побороть свое ужасное предубеждение, Козлов решил в конце концов поставить на «Биг-Мак».

Валя с отвращением смотрела на бутерброд.

Выступающие углы светло-желтого сыра были на концах почти коричневыми, и хлеб казался пыльным и черствым. Ей не хотелось ни прикасаться к этому бутерброду, ни есть его. Не хотелось ей и пить чай, так как за этот долгий нервный день она выпила слишком много чашек.

– Гражданка Бабрышкина, – сказал следователь, – вы должны что-нибудь съесть, чтобы поддержать себя.

– Я не голодна, – ответила Валя.

Следователь вздохнул.

– Извините, но, к сожалению, я не могу вам предложить что-нибудь более вкусное. Это не фешенебельная гостиница, к которым вы привыкли.

– Я не могу есть.

Следователь по-матерински всплеснул руками. Это был крупный человек с бледным от постоянного пребывания в помещении лицом и бесцветными волосами. Если бы не его рост, он был бы совершенно незаметным в толпе.

– Гражданка Бабрышкина, Валя. Можно я буду называть тебя Валей? – спросил он, глядя на стопку фотографий, лежащих в некотором беспорядке около тарелки. Совершенно машинально Валя посмотрела в ту сторону, куда смотрел следователь. – Вообще-то, – сказал громила, – я не думаю, что это будет такой уж фамильярностью в данных обстоятельствах.

Валя ничего не сказала. Она взглянула на фотографию, лежащую сверху. Даже в тусклом свете ей было видно, что изображено на ней.

– Да, Валя, – продолжал следователь. – Известно, что у тебя хороший аппетит. Мы не допустим, чтобы ты у нас заболела. Ты действительно, – он взял в руки одну из фотографий, затем положил ее обратно, – очень худая. Пожалуйста, съешь что-нибудь.

Как послушный ребенок, Валя отломила половину бутерброда. Но это было все, на что она была способна. Она не могла поднести кусок ко рту.

Следователь обошел вокруг стола, бросившись ей на помощь. Он взял Валины пальцы в свою большую мягкую руку так, что они впились в черствый хлеб, и помог Вале поднести хлеб ко рту.

– Нет, – пробормотала она. Затем она почувствовала, как твердый край сыра и жесткая корка хлеба вонзились в ее губы. Огромная рука, слегка надавливая, держала бутерброд прямо у ее носа, и от отвратительного запаха сыра у нее закружилась голова.

Вдруг следователь решил, что это безнадежно. Он отпустил ее руку, и скомканный бутерброд, падая, скользнул по ее подбородку, оставляя за собой следы сыра и крошек.

Следователь опять вздохнул. На этот раз как разочарованный отец.

– Ты такая непослушная, Валя. Я ведь о тебе беспокоюсь.

Громила пошел назад к своему месту за небольшим столом. На минуту ей показалось, что он забыл о ней. Он взял несколько фотографий и просмотрел их одну за другой, как коллекционер марок просматривает не удовлетворяющий его каталог. На его лице не было и намека на сексуальность.

– Трудно себе представить, – сказал он тихо, как будто самому себе. – Вот эта, например, – он вдруг вспомнил о присутствии Вали. – Ты действительно получаешь удовольствие от этого?

Он швырнул фотографию Вале. Ей показалось, что от фотографии шел омерзительный запах, гораздо хуже, чем запах скверного сыра, лежащего на тарелке.

– Мне просто любопытно, – продолжал следователь. – Хотя боюсь, что у меня не хватает воображения, когда дело касается таких вещей. – Минуту он перебирал фотографии, пытаясь найти какую-то определенную. Затем улыбнулся, подавая Вале еще одну фотографию. – Например, эта. Мне никогда не приходило в голову, что люди делают вот такое, когда они вместе. Боюсь, я недостаточно светский человек.

Валя посмотрела на фотографию. На ней была она с Нарицким. Это была одна из придуманных Нарицким невинных игр. Казалось, что все это было так давно. Как они узнали? Как давно за ней следили?

Здесь были ее фотографии со всеми любовниками, которые у нее были на протяжении долгих лет. Со всеми, кроме Юрия. Только ее муж не представлял для них никакого интереса.

Следователь тихо выругался, затем бросил фотографию обратно в стопку.

– И теперь вот еще американец, – начал он, – Я немного тебя понимаю. Они такие богатые. Между прочим, сколько он тебе заплатил?

Валя в ужасе посмотрела на него.

– Мне просто любопытно, – сказал следователь.

– Ничего, – крикнула Валя. – О Боже, за кого вы меня принимаете?

Следователь смотрел на нее, как ей показалось, очень долго. Затем сказал:

– А что я должен думать, Валюша? Ты ведь не думаешь, что я поверю, что красивая русская молодая женщина – ну, возможно, уже не очень молодая – ну, скажем, красивая русская женщина, не так ли? – Он скользнул взглядом с Валиного лица на ее грудь, а потом обратно. В его взгляде еще не было желания. Он просто оценивал животное на базаре. – Итак, не думаешь ли ты, что я поверю, что ты настолько неразборчива… что могла просто лечь в постель с иностранцем, которого встретила всего за час до этого, и при этом не получила какой-либо… компенсации?

Валя почувствовала, как ее щеки запылали.

Она отчетливо вспомнила голоса, которые слышала в гостинице ночью: крики американцев за тонкой перегородкой и ругань русской женщины, требующей денег.

– Я не проститутка, – сказала Валя спокойно, как бы стараясь убедить саму себя.

– О, я не произносил таких слов, – следователь улыбнулся, на этот раз скорее отечески, чем матерински. – Конечно, нет. Ты просто девушка, которая любит хорошо провести время. И у которой время от времени нет денег.

– Я не проститутка, – выкрикнула Валя.

Она схватилась руками за край неустойчивого стола и даже чуть приподнялась со своего места.

Следователь был спокоен.

– Конечно, нет, раз ты так говоришь… Я не приверженец четкой терминологии.

Валя рухнула на стул.

– Я не проститутка, – повторила она с заметной дрожью в голосе.

– Ну, Валя, – продолжал следователь, – Валечка. Давай посмотрим на факты. – Он опять взглянул на разбросанные на столе фотографии, но на этот раз он не стал их рассматривать. – Ты была замужем. Тем не менее за спиной своего мужа у тебя была целая вереница романов. А когда он уехал, предположительно защищать родину, ты даже делала аборт от всем известного типа, торгующего на черном рынке. Давай теперь посмотрим, это был твой третий аборт? Я правильно говорю? – Он взял со стола карандаш.

– Второй, – холодно сказала Валя.

Он сделал какую-то пометку в своем блокноте.

– Это не имеет значения. Ты сделала аборт и избавилась от ребенка, которого зачала от государственного преступника. Которому ты оказала… услуги. Услуги очень сомнительного свойства. – Следователь оторвал взгляд от бумаг и посмотрел вверх. Глаза его светились. – Я не думаю, что тебе будет интересно увидеть фотографии из клиники, в которой тебе делали аборт. Конечно, нет. Тем не менее ты была замужем за офицером Советской Армии, а шлялась по всей Москве с торговцем на черном рынке.

Валя почувствовала, что в голосе следователя вдруг появилась твердость и что-то еще. Он сказал что-то не то. Но что? Она очень устала.

Она не могла больше четко думать.

– Забеременела, сделала аборт, спасала свою шкуру в постели с иностранным шпионом. И, конечно, без вознаграждения.

– Что?

Следователь, казалось, был искренне удивлен ее реакцией.

– Какой иностранный шпион? – крикнула Валя. Она чувствовала, как по всему телу прошла дрожь. Слово «шпион» вошло в ее сознание через гены ее предков. От этого короткого слова ей тут же стало страшно.

– А как я должен называть твоего американца?

– Он… он бизнесмен. – Даже сейчас она думала о том, ждет ли он ее в гостинице. Они договорились пообедать вместе в восемь часов.