* * * Я — солнце, я — ливень, не надо со мною бороться. Не надо проклятий, не надо тоски или слез. А в жизни другой мы встретимся вдруг у колодца И затеряемся вместе в роще из белых берез. И все будет просто, все будет просто и мило В этом придуманном кем-то сказочном уголке. Но и сейчас не надо слов этих умно-унылых. Но и сейчас не надо сердце держать на замке. Я — солнце, я — ливень. И с этим придется смириться. Восторгу отдаться, забыв про условности света. И всех полюбить, и видеть лишь добрые лица. Я здесь. Я с тобой. Я жду твоего ответа. * * * Я рисую цветы — лопушистое чудо, Я рисую их желтым, иногда — голубым. И из снов иль из были — непонятно откуда — Их окутал уже нежно-розовый дым. Мне неведомы кисти пути, и поэтому Я не знаю, что выйдет. Не знаешь и ты. Но спешу, понимая, что нужно к рассвету Мне успеть. Не мешай. Я рисую цветы. * * * Оле Я в своих фиолетовых снах Высока. И стройна. И красива. И за то, что добра, — в цветах. И за то, что умна, — любима. Я в своих черно-белых днях Так обычна, бездарна, мала. Отражаются в зеркалах Мелкомысли и мелкодела. И когда нестерпимо больно, Разум с сердцем — не в унисон, Говорю: «Не желаю. Довольно». И иду в фиолетовый сон. ЕДИНСТВЕННОМУ * * * Тихо январским вечером. Снова полеты в сны. Снова шептать доверчиво Губы обречены. Шептать молитву, оторванную От бремени бытия. Но времени бега упорного Не замедлим ни ты, ни я. Не замедлим мы бега вечного. Мне снова дремать одетой, Путая дым Млечного С дымом твоей сигареты. * * * Не родилась я верной, не родилась я скромной. Это судьбой, наверное, было предрешено. Но в жизни такой огромной после встречи с тобою, Таким хорошим тобою, затеряться мне не дано. И однажды тоскливым вечером, роясь в последних событиях, К тебе прижавшись доверчиво, а думая лишь о себе, Я поражусь вдруг открытию: ты — мой надежный остров. Боже, как это просто. Я благодарна судьбе. * * * Я ревнива, коварна и зла. Я кротка, терпелива, доверчива. Я Агарью была еще вечером, А наутро уж Сарой была. Ты прости меня, милый, за то, Что я слез от тебя не таила. И прости за то, что бранила. А безгрешен и праведен кто? Я другою не стану теперь. Только знаю: немного осталось. Беззаботной синичкою радость Вдруг впорхнет в незакрытую дверь. Ты, конечно, все сразу поймешь. Узнавание сменится болью. И заменишь обиду любовью. Только этим меня не вернешь. * * * И если в лицо тебе брошу: ты мне больше не нужен, И если глаза отведу: пойми и прости меня, Лучший, единственный мой, я умоляю: не слушай. Лучший, единственный мой, верь, говорю не я. МЫ ВСЕ УЙДЕМ…
* * * Ах, успокойтесь. Слишком много Нашлось виновников. К чему? Мы все находимся в плену У рока, дьявола и Бога. Правосудие Затаиться. Молчать. Не впускать В свою душу всех тех проходимцев, Кто давно меня хочет понять, А точнее — добить и добиться Правды некой — какой-то не той, Что пытаюсь я всуе им выдать. Осень, с палой твоею листвой Я хотела б, пожалуй, покинуть Мир и этих постылых судей… Вот взошла на костер. Огня! Я сама себе правосудие. Даже Бог — только после меня. * * * Марине Цветаевой Я купила розы. Это Вам. Пусть постоят в индийской вазе черной. Я дарю их Вам. И непокорной Музе. И заоблачным стихам. * * * Марине Цветаевой Незнанье жизни. Познанье смерти. Вы так к ней стремились, всегда спеша. И сквозь преграду асфальтовой тверди — Ваша — травинкой зеленой — душа. * * * Памяти Полины, Андрея Неслышные шаги крадущейся беды. Кто жертва, кто злодей? — неведомо пока. Но черным затянулись облака, В руках у дьявола — правления бразды. И снова — кровь, и снова — смерть. Они — Шальные спутники навечно жизни кроткой. Жизнь ангелов становится короткой. И гаснут, гаснут незажженные огни. Огни добра, любви, и веры, и смиренья. От них, от несгоревших, — угольки. Зияют бездной черные зрачки Беды, не знающей ни меры, ни сомненья. Но я прошу, я умоляю вас: не верьте, Что луч, блеснувший вдалеке, — обман. Мы все уйдем, закутавшись в туман, Туда, где нет ни зла, ни тьмы, ни смерти. |
