– Но нас же арестуют на подъезде к станции, – сказал Поль Редон. – У вас с Леоном есть пропуска в зону оккупации, – напомнил ему Жан. – Ну, а мы воспользуемся документами этого симпатичного лейтенанта и формой этих парней, – он взглянул в сторону лежащих на траве мертвых улан. – Согласны? – Жан повернулся к друзьям. Все закивали головами. Только пастор Вейзен отрицательно ею мотнул.
– Я останусь в своей одежде. С вашего позволения, мы с Поуперсом будем изображать пленных. Переодевание заняло минут пятнадцать. Собственно, переодевались до конца в уланские мундиры только трое: Строкер, Шейтоф и Спейч. И выглядели буры в них, как в маскарадных костюмах. Средних лет уланы, заросшие густыми бородами, сразу могли вызвать подозрение. У англичан, обычно, такие типажи встречаются крайне редко. Но ничего поделать было нельзя. Бриться и стричься – никогда. Да и нечем. Надежда только на Удачу. Оседлали уланских коней. На облучок коляски уселся Леон Фортен. Он, как заправский кучер, хлестнул коней, и коляска в сопровождении кавалерийского эскорта покатила в сторону станции Рейтон, до которой оказалось не более пяти километров. Как ни странно, все посты и заслоны они проехали благополучно. Пропуска Леона и Поля и удостоверение младшего лейтенанта улан, что присвоил себе Жан, вывернув из мундира две звездочки, не вызвали у часовых сомнений. Станция Рейтон представляла из себя довольно большое здание в голландском стиле, сделанное из традиционного в здешних местах базальтового кирпича. На втором этаже размещалась комендатура небольшого английского гарнизона. Внизу – зал ожидания. До прихода поезда из Претории оставалось минут десять, когда на площадку въехала легкая коляска фаэтон, запряженная парой лошадей, сопровождаемая бородатыми уланами и всадником, похожим на охотника‑аристократа. Возглавлял эскорт молодой лейтенант на кауром жеребце. Он первым спрыгнул с него и, подойдя к остановившейся коляске, подал руку, на которую оперлась, спустившись на мостовую, молодая дама в зеленом бархатном платье и шляпке с бумажными цветами на тулье. Следом за ней с помощью подоспевших улан выбрался высокий майор, сильно прихрамывающий на правую ногу. Потом из коляски показались два бура. Один более молодой, похожий на священника, придерживал пожилого, раненного в плечо. С облучка быстро соскочил кучер – светловолосый и широкий в плечах. Вся эта странная компания последовала в полупустой зал ожидания и расселась там по скамейкам. Через минуту, переговорив о чем‑то между собой, со скамейки встали лейтенант и дама и отправились на перрон, чтобы осмотреться. Жан вел Жорису под руку вдоль платформы, быстрым взглядом разведчика осматриваясь по сторонам. На перроне в красной фуражке стоял начальник станции, разговаривая с каким‑то пехотным капитаном. Неподалеку находились двое часовых. Они стояли, словно истуканы, глядя прямо перед собой. А возле забора, окрашенного в желтый цвет, сидел бородатый нищий, положив перед собой шляпу. Сорви‑голова мельком взглянул на нищего. И черты его грязного лица, обросшего спутанными рыжими волосами, показались ему чем‑то знакомыми. Жан пригляделся попристальней и узнал в нищем Отогера, подвергнутого остракизму два месяца тому назад. Жан слабо сжал локоть Жорисы, показав легким кивком на Отогера. Жориса тоже узнала предателя.
– Что же нам делать? – тихо прошептала она. – Он может нас выдать. Жан еще не успел принять решение, когда Отогер, ухватив свою шляпу, поднялся и демонстративно медленно пошел через палисадник к зданию станции, очевидно, метя в комендатуру.
– Оставайся здесь, – шепнул Жорисе Сорви‑голова и устремился вслед за нищим. Он догнал Отогера возле выхода из станционного палисадника, заросшего кустами акации. Услышав позади шаги, Отогер оглянулся. В его глазах мелькнул страх. Рука метнулась в карман грязной куртки. Но было поздно. Сорви‑голова нанес ему удар ребром ладони по шее. Отогер охнул и свалился на землю. Жан оттащил его в кусты. И тут ему впервые вдруг стало плохо. Приступ дурноты и слабости прокатился по всему телу, и Жан с трудом удержался, чтобы не сесть на землю рядом с оглушенным Отогером. Но слабость стала медленно проходить. Дурнота откатилась от горла, и только голова была какой‑то тупой и гудящей, словно внутри нее ударял тяжелый колокол и звук от него не мог вырваться наружу. Превозмогая этот гул, Жан нетвердой походкой возвратился к ожидающей его на перроне Жорисе. Она сразу заметила в нем изменение. – Что случилось? – прошептала Жориса, заглядывая ему в глаза. Жан не успел ничего ответить, потому что невдалеке послышался свист и перед станцией показалось черное полукруглое рыло паровоза с дымящейся над ним трубой. Из окошка кабины выглядывал закопченный машинист в засаленной кепке. К паровозу было прикреплено всего два вагона, и те казались полупустыми: в окнах виднелось всего несколько силуэтов. Из здания станции на перрон вышли немногочисленные пассажиры. Последней появилась живописная компания переодетых партизан, которая присоединилась к стоящей на платформе паре. Поуперс выглядел очень плохо. Лицо его побледнело. Он едва держался на ногах, находясь в полуобморочном состоянии от потери крови. Пастор Вейзен с трудом его поддерживал. Они оказались возле дверей первого вагона, откуда уже спрыгнул проводник в черном форменном кителе и в армейском шлеме на голове. Он развернул на низкую платформу складную подножку и встал рядом, ожидая посадки пассажиров. Леон Фортен подошел вплотную к Жану и протянул ему пачку билетов. – Не будем пока рисковать, – тихо сказал он, – доедем до Витбанка, а там видно будет. Жан согласно кивнул головой и под руку с Жорисой двинулся к вагону. Вслед за ним потянулись остальные партизаны. Проводник с почтением принял билеты у молодого лейтенанта и удивленно взглянул на странную группу, следовавшую за офицером. Видно, в его душу вкрались сомнения. Сорви‑голова об этом догадался и, чтобы успокоить проводника, негромко ему сказал:
– Мы возвращаемся в Витбанк со спецзадания генерала Тойнейкрофта. Это два бурских командира, захваченных нами. Наш майор ранен в бою. Мы очень устали. – Располагайтесь в моем вагоне поудобнее, господа, – отдав честь, произнес проводник и облегченно вздохнул, – до Уэкфилда поезд проследует без остановок. А там и Витбанк недалеко. Первыми занесли раненых Поуперса и Логаана. За ними поднялись в вагон остальные. Жан и Жориса завершили посадку. Вагон, как и предполагалось, оказался полупустым. В нем находилось всего несколько офицеров, возвращавшихся из отпуска в свои части под Витбанком. Во втором вагоне расположилась охрана поезда из двадцати гражданских волонтеров – воинов столь же доблестных, как и беспечных. Уже от самой Претории они утоляли жажду крепким элем во главе со своим командиром – бывшим лондонским клерком. Наши удачливые пока герои расположились в дальнем углу вагона, чтобы не привлекать внимания английских офицеров. Через несколько минут паровоз дал гудок и мягко тронулся, потащив за собой вагоны. Прямо от станции он стал набирать ход, свистя и густо дымя трубой. Колеса бились на стыках назойливой скороговоркой. После отъезда прошло минут сорок. И вдруг Жану второй раз за этот день стало плохо. И еще хуже, чем тогда, в скверике на станции. Все тело бросило в жар, и оно словно оцепенело. В голову снова колокольным ударом проник гул. Сидя на скамейке, Жан пошатнулся, привалившись к Жорисе.
– Что с тобой? – испуганно проговорила она.
– Не знаю, – пробормотал он, – жар, слабость и голова гудит.
– Заболел, наверное? – сказал, сидящий рядом Шейтоф.
Все остальные тоже обратили внимание на состояние Жана. Каждый старался ободрить его и успокоить. Ольгер Шейтоф даже поделился своими запасами виски, от глотка которого Жану стало немного легче.
– Ты, наверное, очень устал?! – высказал предположение Поль Редон. – Тебе нужно поспать, да и всем нам тоже. Все согласились с этим предложением. Бодрствовать остались Строкер и Спейч. Остальные, включая раненого Поуперса, задремали, положив головы друг другу на плечи. Во сне на Жана навалилась череда кошмаров. Его поочередно убивали: то Барнетт, то Маршиш‑хаан, а то и сам лорд Китченер из старинного дуэльного пистолета. В промежутках между убийствами мелькали лица Жорисы, Логаана, Леона, Поля и почему‑то его тезки президента Крюгера. Появлялось и исчезало лицо Фанфана. Тот улыбался ему печально и манил рукой, словно звал куда‑то. Но Жан за ним идти не хотел, хоть и сделал несколько шагов за уходящим вдаль Фанфаном. Но остановился возле глубокого обрыва. Перед ним сияло золотое распятие. И от его ослепительного блеска даже во сне закрылись глаза. И открылись наяву. Жан проснулся. На его плече, тихо дыша, спала Жориса. Напротив, склонив друг к другу головы, похрапывали Шейтоф и Строкер. Логаан дремал, прислонившись к окну. Леон и Поль прикорнули на боковой скамейке. Между Вейзеном и Спейчем, опрокинув назад седобородую голову, обмякнув в неестественной позе, сидел коммандант Поуперс и неподвижно смотрел в потолок вагона открытыми глазами. Он был явно мертв. Сорви‑голова растолкал пастора Вейзена. Тот проснулся и сразу же взглянул на Поуперса. Его взгляд потемнел. – Я этого боялся больше всего, – с придыханием сказал Вейзен и перекрестился. И тут же один за другим стали просыпаться остальные. Они смотрели на мертвого и все как один осеняли себя крестом. Поуперса уложили на свободную скамью.
