Сначала впереди ковылял Джек, опирался на две рогатины, которые служили ему костылями. Он подгибал раненую ногу и делал это без привычки неуклюже. Потом Гарри с биноклем императора на груди, с зауэровским ружьём в руке обогнал всех и возглавил их небольшой отряд. В заливе их должна была поджидать шхуна, и Гарри пообещал Щуйцеву дать там за оказанную помощь свободу делать то, что он захочет, и даже вернуть его имущество. Но Шуйцева после стольких месяцев бродячей жизни тяготило положение невольника, тяготила зависимость от чужих обещаний и возможных капризов.

Солнце прошло зенит, когда намного отставший Джек, сильно припадая на правую ногу, хрипло крикнул им вдогонку:

– Все! Не могу больше!

Гарри внимательно, в бинокль просмотрел окружающие их обрывистые склоны, нижнее течение речушки до того заворота, за которым она пропадала из виду. Затем опустил ружье, прислонил его стволом к большому валуну и скинул с плеча свой карабин, за ним вещевой мешок.

Остановились на отдых, но решили заодно и пообедать, – благо плавающей в воде рыбы было предостаточно. Молчун пошел собирать хворост для костра. Гарри же опустился на колено перед усевшимся на плоском камне Джеком, принялся разматывать бинт, который пропитался кровью, уже засохшей и коричневой.

– Потерпи, – тихо предупредил он.

Стиснув зубы в ожидании боли, Джек отвернулся к речушке, уставился на успокаивающе журчащую воду. Никто не присматривал больше за Шуйцевым. Он осторожно переместился к валуну, бесшумно взял свое ружье и, тихо ступая, удалился к скалистому выступу, на полпути к завороту русла. Едва зашел за него, разнесся хлёсткий звук выстрела из карабина, и по выступу чиркнула пуля.

Джек хотел выстрелить еще раз, но Гарри резко поправил его ступню, и он взвыл от боли.

– Не трать патроны. Он вернется за этим, – Гарри ткнул пальцем в лежащий на его вещевом мешке бинокль.

Избегая смотреть на свою распухшую ногу, Джек несчастно спросил:

– Почему? Что это за вещь?..

– Подарок. Или награда за что‑то. – Гарри наложил мазь на рану, со знанием дела принялся туго обматывать ее тем же бинтом. – Понимаешь, Джек, надо быть свободным, чтобы сделать выбор.

Шуйцев перебрался в укрытие за большим валуном, и уже издалека, на коленях наблюдал за ними. Они поели и после еды отдыхали, сидели у костра, лениво разговаривали. Он отвернулся, привалился спиной к камню, мучительно раздумывая, как поступить дальше. По телу пробежала волной болезненная дрожь. Он коснулся ладонью земли, и она показалась ему очень холодной. Однако привстать он не успел.

Оттуда, где отдыхали золотодобытчики, послышались выстрелы, вскрики озлобления и отчаяния. От неожиданности Шуйцев резко поднялся, осторожно выглянул в ту сторону. Джек неподвижно лежал с лицом в речушке. Молчун стоял на коленях, скорчившись, прижимая окровавленные ладони к ране на животе. Гарри шатался, но устоял на ногах, он стискивал пальцами левое плечо. В валунах на противоположном берегу появились трое японцев в военной одежде, однако без каких‑либо знаков отличия. Впрочем, в том, кто спустился к речушке первым, по повадкам и самурайскому клинку на поясе, безошибочно угадывался офицер. Ловко прыгая с камня на камень, он первым перебрался через речушку, вышел из воды возле лежавшего Джека; проходя мимо, пистолетным выстрелом в голову добил молчуна. Гарри невольно отступал перед ним.

Шуйцев прицелился, но опустил ружье – Гарри и самурай исчезли за скалистым выступом. Проверив ружье, убедившись, что в обоих стволах было по патрону, он решительно и быстро взобрался на верх обрыва, бегом скрылся за прибрежными деревьями.

Гарри между тем отступил до углубления в береговом склоне, там оступился и откинулся спиной на крутой уклон. Самурай приблизился к нему почти вплотную.

– Курочка снесла золотое яичко, – улыбаясь, сказал японец. – Так говорят американцы?

– Так говорят русские, – возразил Гарри, он старался выглядеть спокойным. – Это я знаю точно. У меня русский дед.

Самурай обернулся. Солдат раскрыл сундучок, вынул из него колбаску в кожаном мешочке, развязал узел и на его ладонь струйкой просыпался золотой песок. Под взглядом самурая солдат начал быстро ссыпать песок обратно.

– На это золото я вооружу полк солдат, – сказал самурай, поворачиваясь к Гарри. – Вернусь, чтобы выгнать русских собак и подарить Камчатку моему Императору.

– Слишком высокопарно для подлого разбойника, – произнес Гарри.

Самурай перестал улыбаться – улыбка просто сбежала с его лица.

– Когда проигрывает самурай, он делает себе харакири. – Он медленно вынул клинок из ножен и всадил его в живот Гарри. – Вы же слишком любите жить...

С бега оттолкнувшись от края обрыва, Шуйцев с воинственным гортанным криком спрыгнул вниз. На лету он выстрелил в сердце одному солдату, а едва приземлился и мягко присел, вторым выстрелом продырявил лоб самураю, который обернулся, вскинул пистолет. Не теряя ни мгновения, Шуйцев крутанулся на месте, перехватил ружье за ствол, и приклад неприятно чавкнул, ломая шею солдата с кожаной колбаской в кулаке, который не понял, что происходит, растерянно замер над раскрытым сундучком. Голова солдата дернулась, неестественно откинулась назад, и он с предсмертным хрипом опустился на колени, грудью завалился на сундучок, накрыл его собою.

Гарри застыл с клинком в животе, казалось, боялся шевельнуться. Глаза его лихорадочно блестели.

– Не успел, – с явным сожалением проговорил Шуйцев, когда остановился напротив и увидел, что его рана смертельная.

Гарри дышал одной грудью, тяжело и часто.

– Достань, – чуть слышно произнес он и сглотнул кровь, – фотографию... из кармана.

Шуйцев как мог осторожно достал из нагрудного кармана его рубашки чёрно‑белую фотографию. Хорошенькая улыбающаяся блондинка с очаровательной трехлетней девочкой на руках была из какого‑то иного мира.

– Золото твое, две трети... Треть ‑ её. Обещай!

При последнем слове Гарри вцепился в руку Шуйцева. Лицо его посерело от боли, он стал оседать, захлебываться наполняющей рот кровью.

– Где ее найти? – спросил Шуйцев и наклонился к нему, присел рядом.

– Сан‑Франциско... На обратной стороне... – одними губами прошептал Гарри.

Он сделал судорожную попытку глубоко вздохнуть, опустился на землю и задёргался всем телом, потом затих.

Шуйцев взглянул на обратную сторону фотографии, – надпись была выведена женской рукой, с подписью и адресом. Он сунул фотографию в карман рубашки. Тяжело поднялся, разом уставший от мысли о предстоящей мрачной работе.

Когда положил последнюю плиту камня на холмик, ею укрыл всех троих золотоискателей, не стал задерживаться в этом месте ни минутой дольше. Повесил на плечо ценное для него ружьё, на шею бинокль императора, обеими руками поднял за кольца сундучки с золотым песком и медленно побрел обратно. Трупы японцев остались лежать там, где их застала смерть. Он не похоронил их и тогда, когда вернулся за вещевыми мешками золотоискателей и военным оружием.

Уже темнело, когда он засыпал землей оба обитых бронзой сундучка в яме у корней неприметной сосны, среди других сосен леса. И уже ночью, при лунном освещении, ногою распахнул дверь хижины, опираясь спиной о косяк, перетащил через порог несколько стволов оружия и три вещевых мешка – все это в бессилии выронил на пол. Навалившись телом, он закрыл дверь, добрался до лежанки и в полузабытьи повалился на нее. Лицо было мокрым от пота. Он надрывно закашлялся. Его знобило, время от времени трясло.

– Анна, – жалобно пробормотал он, закутываясь в шкуру медведя. – Мне плохо, Анна.

14

Нежный ковер утреннего тумана стлался по воде и по пологим берегам под рыжими соснами и желтеющими кустарниками. Шава и четверо его головорезов на вместительной лодке плыли вдоль берега, напряжённо всматривались в побережную растительность. Вдруг китаец Чак рукой указал Шаве на шапку ветвей и острых листьев высокой сосны – в кудрявой кроне ее под суком темнел край брезентового тюка Шуйцева.