Можно было кинуться к охраняющим подступы к дому разбойникам, с помощью внезапности разом подавить их сопротивление, однако была вероятность, что они успели бы криками поднять тревогу. Предположения, что в таком случае их подельники могли сделать с девушками, заставили Удачу отказаться от этого намерения. Прикинув, каким образом использовать расположение деревьев и терема, он дотронулся до прицепленного к поясу крюка, поправил его и, проворно используя сучья, полез на самую высокую из сосен. Добравшись до кроны, нырнул в хвою и стал пробираться на верхнюю ветку, наклоняя её к макушке ближайшей к терему сосны, пока ветка не согнулась под тяжестью его тела. Погрузившись ногами в другую крону и нащупав подошвами сапожек прочную опору, он отпустил ветку, и она шумно распрямилась и закачалась, волнуя верх дерева. Из‑под навеса показался и вскинул голову удивлённый шумом веток разбойный стражник, потом выглянул другой разбойник.

– Сова, – лениво сказал тот, что глянул вторым, и пропал под навесом. – Или белка.

Его сообщник с сомнением пробубнил что‑то невнятное, однако тоже вернулся на лавку. Удача задышал свободнее, завязал конец верёвки за ушко крюка, размотал верёвку и стал ждать. Наконец внизу голого пологого уклона прогремел взрыв ядра, раздались возгласы растерянности и вой раненого. Оба разбойных стражника с ружьями наготове выбежали от навеса к углу хором, уставились на вспышки ружейной пальбы, на густой сноп искр, на разлетающиеся от костра угли и облизанные пламенем головёшки. Из‑за ночной темноты они не видели причин происходящего и в растерянности не знали, что делать.

Сухие обрубки деревьев взрывом рядом с костром лишь встряхнуло, сдвинуло, и они вновь разгорались. В беспокойном свете от лихорадочной пляски огня на них чёрные облики выскакивающих из поварской разбойников толкались и метались, как растревоженные призраки преисподней. Крики и брань мешались с диким лаем привязанных за конюшней псов, и никто из разбойников не заметил второго ядра, брошенного от опушки в костёр, зашипевшего на лету охвостьем фитиля. Второй сильный взрыв не заставил себя ждать и с грохотом подбросил и разметал огонь и угли из самого костра. Вопли новых раненых и тех, кого обожгло головёшками или огнём, перемещались к крыльцу хором, с которого им навстречу сбежали несколько охранников с оголёнными саблями, беспорядочно стреляя из пистолетов в направлении леса, где укрылся Дракон.

По пороховым вспышкам из дул Борис Дракон пересчитал боеспособных противников, их осталось восемь. Теперь, когда они разрядили ружья и пистолеты, он вынул из ножен короткую саблю и выбрался из опушки. Он выпрямился, поймал клинком сияние луны. В сосредоточенном полузабытьи начал сливаться духом и телом с голубоватым и холодным отсветом закалённой, остро заточенной стали.

Воспользовавшись разрывами ядер, пальбой и криками, Удача раскрутил конец верёвки с привязанным крюком, отпустил его. Крюк взвился к крыше терема, потащил, как хвост, пропускаемую между пальцами верёвку. Железные когти клацнули о кирпич дымохода, уцепились за выступ, однако никто из охранников не расслышал в общей шумной суматохе этого звука или не обратил на него внимания. Потянув верёвку, Удача убедился в крепком захвате трубы, по крайней мере, одним когтём крюка, надел кожаные перчатки и намотал верёвочный конец вокруг кулака левой руки. Оставалось самое сложное. Чтобы попасть в верхнее окно, надо было прыгнуть с ветки сосны и, на лету перебирая руками, стравить под себя возможно больше верёвки.

– Чёрт! – ругнулся он, увидав, как из комнатного мрака за окном появилось знакомое лицо девушки.

Дарья приблизилась вплотную к окну, встревожено осмотрела просветы близкого леса, выискивая объяснение взрывам, стрельбе, тревоге охраны. Рядом остановилась подруга, но и вдвоём они не увидели ничего необычного. Они были одеты, так как не могли и думать о возможности ложиться и заснуть. А, оживившись с первыми взрывами и пальбой, всё же приготовились к худшему, пугаясь неожиданной, внезапной надежды на избавление от положения пленниц и опасений, что помощь может не успеть защитить их от насилия негодяев. Тяжёлый быстрый топот сапог по ступеням лестницы напомнил им, что подходить к окну запрещалось, и они живо отступили от полосы лунного света к единственной кровати. Наружный деревянный запор сдвинулся, дверь резко открылась, и сначала возник низколобый головорез с безобразным шрамом от рта до уха, за ним другой, которого они раньше не видели. Низколобый разбойник сделал несколько скорых шагов к окну, грубо отстранил от него девушек в сторону изголовья ольховой кровати. Сам глянул вниз, осмотрел подступы к терему. Внизу, в пределы обзора из тени дома выступили двое стражников, один, как бы в ответ на безмолвный вопрос низколобого, растерянно пожал узкими плечами.

– Если это твой отец выследил нас и решился напасть, – мрачно повернулся низколобый к сжавшимся девушкам, но обращаясь к Наталье Матвеевой, – он в этом раскается.

Угроза в хриплом голосе не оставляла сомнений в его решимости совершить любую жестокость. Он вновь глянул за окно на деревья, поднял взгляд и вдруг в немом испуге вскинул к лицу правую ладонь, отпрянул назад, затем лихорадочно дёрнулся к рукояти сабли, будто для защиты от стремительного нападения врага. Но было поздно, крестовина рамы с треском ломающегося дерева и звоном разбитого стекла ударила его в лицо и грудь, отшвырнула спиной к двери.

– А‑а‑а! – вскинув ладони к изрезанному стеклом и щепами лицу, изверг он нечеловеческий вопль ярости и боли, обращая ярость к тому, кто с лёту выбил ногами оконную раму и влетел в просторную спальню.

Удача вмиг отпустил верёвку, под пронзительный звон от падения стекольных осколков вскочил на ноги. Из оружия у него был только поясной нож, а второй бывший в спальне головорез бросился к нему с саблей. Не мешкая, он опрокинул под ноги разбойнику ночной столик, успел схватить со столика бронзовый подсвечник и, увернувшись от распарывающей воздух сабли, что было силы, ударил его по рёбрам, чувствуя, что ломает и вминает их в бок противника. Головорез охнул, споткнулся и со сдавленным рёвом опустился на колени. И тут же Удача заметил новую опасность. С прыжка от окна он упал руками в перчатках на осколки на полу, а снаружи, от первого ряда сосен рявкнули выстрелами ружья, пули, одна за другой, неприятно чавкнули в противоположный окоёму косяк над дверью.

Поверженные головорезы корчились, низколобый возле косяка, а его сообщник рядом с кроватью, они не проявляли намерения продолжать схватку, и у него появилась возможность осмотреться. Девушки были целы и невредимы, ни то в изумлении, ни то в испуге онемели в углу за спинкой кровати. Он поднялся, мягко шагнул к проёму развороченного окна и выглянул. Оба стражника внизу откинули бесполезные без перезарядки кремневые ружья, бегом вернулись к навесу, схватили из налучий луки, прихватили колчан со стрелами и снова отбежали к дереву, откуда могли видеть часть спальни. Один из них вскинул лук, и свист короткой стрелы заставил Удачу пригнуться. Стрела промелькнула в комнате и вонзилась в дверь. Убедившись, что они не позволят воспользоваться оконным проёмом для освобождения пленниц, Удача перебрался к девушкам.

– Вы? – выдохнула Дарья с облегчением, приходя в себя и оправляясь от изумления. – Почему? – И с виноватым отчаянием прошептала: – А я написала письмо отцу!

После этих слов Удача пальцем чуть стукнул себя по лбу, словно вспомнил то, что должен был и сам рассказать, ловко вытянул из внутреннего кармана укороченного камзола свёрнутую бумагу, передал ей. Она недоверчиво и с надеждой схватила, быстро развернула и, несмотря на полумрак, разобрала свой почерк.

– Но... его же отправили гонцом, – дрогнувшим голосом тихо проговорила она.

Он кивнул, соглашаясь с замечанием.

– Может, я поступил своевольно, – он скосил взгляд на головореза со сломанными рёбрами, который на коленях тихо перемещался за опрокинутым столиком, нацеливаясь саблей к его ноге, – но мне было любопытно узнать, что в нём. Прочитав, я решил, что вашему отцу ни к чему отвлекаться от важных дел на малосущественные заботы.