Казалось бы, я должен был сразу выплыть на поверхность, но меня почему‑то затягивало в глубину. Легкие неожиданно опустели, воздух с бульканьем вырвался наружу, и, наверное, никогда еще не был я так близок к смерти. Я рвался наверх с наводящим ужас ощущением тяжести в груди. Казалось, легкие вот‑вот заработают и наполнятся водой. Казалось, больше мне не выдержать. И вдруг я очутился на поверхности. Я плыл в вертикальном положении, ловя ртом воздух.

Почти тут же Большой Логан окликнул меня с лодки, которая развернулась и направлялась ко мне. А в следующий миг он втащил меня на борт, и я растянулся на днище лодки, пыхтя и отдуваясь. Рядом с моей головой подпрыгнула какая‑то несчастная рыбина. Я повернулся на бок, и перед лицом у меня оказалась голова той самой макрели, которую я предоставил вытаскивать Логану. Она тоже попала в переплет, точно такой же, в какой мгновение назад угодил я. Я схватил ее и бросил обратно в море. Потом сел и уставился на Большого Логана.

– Что это было?

Он покачал головой и дернул себя за бороду.

– Только я снял макрель с вашей удочки и забросил грузило обратно в воду, как вдруг вся лодка заходила ходуном, – сказал он. – А вы оказались за бортом. Я оглянулся как раз вовремя – успел заметить ваши ноги. Леса у вас в руке была туго натянута, я видел. Должно быть, за нее зацепилось что‑то очень большое. Эта штука не только выбросила вас за борт, да так резко, что ваши ноги даже не задели планшира, но и перерезала лесу, будто ножом.

Лодка уже шла обратно в Кэджуит, и я встал на ноги.

– Как самочувствие? – спросил Логан.

– Вымок, а так все в порядке. – Но я дрожал, и мне пришлось сесть на банку. – Часто тут у вас такое творится?

Подняв глаза, я с удивлением заметил на его лице озадаченное выражение.

– Никогда прежде не слыхал о таком, сэр, – ответил он.

– Что же это было? – не отставал я. – Крупная сайда, тунец, акула... или что?

– Ну, может, тунец или акула, – с сомнением, как мне показалось, сказал он. – У нас же была макрель на той леске, да?

Я кивнул.

– И я видел, как рядом с лодкой что‑то вспороло поверхность воды, – сказал я. – Эта штука плыла у основания волны и быстро двигалась к макрели. Как вы считаете, мог это быть плавник акулы? У вас здесь бывают акулы?

– Изредка. Они появляются почти у всех берегов. – Он покачал головой. Эта, видать, была очень крупная. Посмотрели бы вы, что творилось с морем после того, как вы нырнули. Как будто кит погрузился.

Он скрутил для меня папиросу, и мы умолкли, задумчиво покуривая. Когда мы добрались до Кэджуита, я порядком продрог. Сойдя на берег, Логан первым делом повел меня в бар, где представил хозяину. Меня снабдили парой старых штанов и фуфайкой, а мою мокрую одежду повесили на просушку. Я попросил горячего рому с лимоном. Большой Логан и хозяин выпили со мной виски, после чего затеяли пространное обсуждение происшествия. Я уже решил для себя, что всему виной акула, и мне стало неинтересно. Сидя перед теплой кухонной плитой, я вскоре почувствовал, что засыпаю.

Большому Логану пришлось расталкивать меня, чтобы сообщить, что он отвезет меня обратно в Черч‑Коув на лодке. Услышав, как в трубе завывает ветер, я покачал головой.

– Пойду пешком.

– Одежда ваша не высохла, да и устали вы, – уговаривал он. – Лучше уж давайте я вас отвезу. Еще не совсем стемнело, да и море не разгулялось.

Но я снова покачал головой.

– Честное слово, я предпочитаю пешком. От ходьбы я хоть согреваюсь. Если только вы не возражаете, – спросил я хозяина, – чтобы ваша одежда осталась на мне до завтра, я ее верну, конечно.

– Ради бога, – ответил тот. – Пожалуйста. А вашу мы к тому времени высушим.

Я поблагодарил его и встал. Я попытался было уплатить Большому Логану за рыбалку, но он заявил, что не примет денег от человека, которого едва не утопил. А когда я попробовал настоять, он сунул фунтовую банкноту обратно в карман моего пиджака, который я надел, хоть он и был мокрый, потому что в нем лежали мои ключи и бумажник. Логан даже предложил проводить меня по тропинке над утесами, но к тому времени я уже совсем проснулся и, подкрепившись спиртным, заверил его, что прогулка только доставит мне удовольствие.

Выходя из бара вместе со мной, он позвал двух парней помочь ему с лодкой. В вечернем свете мне еще было видно, что она болтается на привязи. Ветер все усиливался, и волны, набрасываясь на бухточку, уже с шумом шлепались на галечный пляж. Я взобрался по дороге к утесам, и крепнущий шторм налетел на меня со всей силой. Я был рад, что не принял предложения Логана подбросить меня обратно в Черч‑Коув.

Поднимаясь в гору, я разогрелся, и теперь фуфайка и брюки из саржи казались очень неудобными. Под ними у меня ничего не было, а кожа моя весьма чувствительна к грубой ткани. Кроме того, туфли мои, по‑прежнему мокрые, хлюпали при каждом шаге. Я отыскал двор фермы и, перебравшись по каменному перелазу, добрался до тропинки, которая огибала Чертову Сковородку. Дальше по берегу отчетливо виднелись вспышки маяка Лизарда. Небо над головой по‑прежнему было довольно светлым, но различать тропу оказалось нелегко, и порой я был вынужден идти буквально ощупью, поскольку боялся оступиться. Я миновал большой дом на мысу и чуть погодя оказался у наполовину каменного, наполовину деревянного бунгало, где размещалось кафе. Половина окна, завешенного оранжевой шторой, еще пропускала свет, но другая половина уже была затемнена бурой бумагой. До меня вдруг дошло, что на три с лишним часа я совершенно позабыл о войне. Ром мгновенно улетучился, и я ощутил страшную подавленность. Одолев еще один каменный перелаз, я пошел прочь от моря по тропинке, огибавшей длинную впадину. Я переставлял ноги совершенно неосознанно, ибо голова моя была занята мыслями о фронте. Я подумал, что милосердному богу, столь близко подведшему меня в этот вечер к смерти, следовало бы довершить дело, а не оставлять меня в живых ради того только, чтобы бросить гнить в вонючих траншеях.

Меня обуяла трусость, это дитя воображения. Страх ведь порождает не сама боль, а именно ее предчувствие. Шагая по тропинке, я уже был уверен, что мне уготована ужасная смерть. Судя по тому, что смерть эту я считал неизбежной, можно было подумать, что единственная цель Гитлера – убить именно меня, и что ради этого он вот уже шесть лет держит Германию под ружьем. Поэтому, когда я чуть не налетел на человека, смутно маячившего передо мной на тропе, я слегка вскрикнул и отпрянул.

– Простите, я, кажется, вас напугал, – сказал он.

– Нет‑нет, – поспешно заверил его я. – Просто я вздрогнул, только и всего. Я задумался.

– Может быть, вы укажете мне дорогу к коттеджу под названием «Карильон», который стоит где‑то здесь, за этими утесами?

– «Карильон»? – пробормотал я. И вдруг вспомнил, где я видел это название. – Он не над Черч‑Коув?

– Вот‑вот.

Речь его была до того правильной и бесцветной, что я принял его за диктора Би‑Би‑Си на отдыхе.

– Если хотите, пойдемте со мной, и я вам его покажу. Он несколько в стороне от этой тропинки, с полмили дальше.

Он поблагодарил меня и пристроился сзади. Проходя мимо него, я увидел, что его плотный водонепроницаемый плащ вымок чуть ли не до пояса.

– Промокли? – заметил я.

– Да, – помолчав, ответил он. – Ходил на лодке, а на берег при таком бурном море выбраться непросто.

– Удивительное совпадение,– сказал я,– я тоже только что промок насквозь.

И я рассказал ему о своем маленьком приключении. Мне почему‑то показалось, что мой рассказ произвел на него впечатление.

– Как вы думаете, что это могло быть?– спросил он, когда я кончил.

Я ответил, что, скорее всего, акула. Тропинка стала шире, он уже шел рядом со мной, и я видел, как он кивнул.

– Да, здесь, у западных берегов, они встречаются. За макрелью пришла.

Затем он заговорил о вторжении в Польшу и спросил меня, были ли какие‑нибудь новые сообщения, а потом поинтересовался, не видел ли я военных судов. Я сказал, что флот прошел по Каналу неделей раньше и что с тех пор у побережья не замечено ни одного военного корабля, кроме пяти эсминцев и одной подводной лодки неизвестной национальной принадлежности.