Бетси вытащила коробку с вещами Майка и села. Джон сбросил мокасины, вытянулся, подложив под бок подушку, достал из коробки, стоявшей между ними, пачку писем.

— Ты все еще тоскуешь по мужу?

Бетси тоже сняла туфли и уселась по-турецки. Она вынула из коробки пакет, полный фотографий молодых людей в голубой униформе старого образца.

— Иногда, когда близнецы вытворяют что-нибудь возмутительное, или, наоборот, заслуживающее похвалы, или вызывающее приятное удивление, мне не с кем поделиться своими материнскими чувствами.

Джон поднял глаза.

— Он был хорошим любовником?

Бетси вздохнула. Щеки ее зарумянились, но улыбка была на редкость спокойной. В конце концов, она — зрелая женщина. Говорить об интимных отношениях со Стивом было совсем просто, даже если собеседник — ее бывший возлюбленный.

— Мне было с ним хорошо.

Она видела, что Джон всерьез не воспринял ее ответ, но он был явно раздражен, хоть и пытался скрыть это.

— Ты рассказала ему о нас?

— Нет. А зачем?

— Действительно, незачем. Просто мне стало любопытно.

— А ты говорил о нас какой-либо из женщин, с которой предавался любовным утехам?

— В этом не было необходимости.

— Что означает столь туманное объяснение?

— Ты же любишь загадки. Посмотрим, сумеешь ли ты справиться с этой!

Не обращая внимания на озадаченную Бетси, он взял следующее письмо, извлек из конверта сложенные в несколько раз пожелтевшие листки.

Два часа спустя на постели лежала половина содержания картонки. Лицо Бетси выражало непонятное упрямство, а Джон мечтал о пилюлях, прописанных доктором. Пока ничего подозрительного они не обнаружили в вещах Майка, хотя просматривали все весьма тщательно.

Бетси сняла резиновую ленту с новой пачки писем и раскрыла конверт. Быстро пробежав листки, исписанные бисерным почерком, она поняла, что это — немудрящая болтовня старого приятеля Майка по армии. Письмо было из Айовы.

— Джон, мы занимаемся ерундой, — сказала она, отбросив корреспонденцию в сторону. — Я не имею ни малейшего представления, что я должна искать, а кроме того, рыться в личных бумагах Майка мне кажется кощунственным. Это похоже на осквернение его могилы, понимаешь?

Джон отложил бумаги, лежавшие стопкой у него на коленях, и откинулся на спинку кровати. Бетси почувствовала, что его вновь охватили черные мысли, опасные подозрения, которые он скрывал от нее.

— А где старый Шон? — спросил он. — Мне нужно потолковать с ним, прежде чем мы вернемся в город.

— Он должен уже пересечь реку Колумбия и двигаться по штату Вашингтон. Шон и двое наших работников везут ранние фрукты для оптового торговца в Уйнетчи.

— И когда он появится здесь?

— В воскресенье вечером.

Джон не удержался и смачно выругался.

— В этом доме не привыкли к брани, мистер Стэнли.

— Привыкай к ней, Рыжик, потому что я поселяюсь здесь, пока не вернется старый Шон.

Бетси испуганно посмотрела на него.

— Это невозможно.

— Помнишь, что заявил твой приятель доктор Армади? Я должен лежать в постели.

— На больничной койке, а не на одной из кроватей в моем доме.

— Замечательная мысль, не правда ли?

Глаза Джона вспыхнули, в их коричневой глубине притаилось желание.

— Согласна, замечательная, но у меня все равно нельзя.

— Почему?

— Уже хотя бы потому, что единственное свободное место — матрас на полу в комнате близнецов… Спать там, уверяю тебя, подобно преждевременной смерти. А потом у нас с детьми есть такой надежный защитник, как тетя Бриджет.

Бетси хотела отшутиться. Однако Джону было не до шуток. Она никогда прежде не видела у него такого хищного выражения лица. Какие еще испытания пришлось вынести Джону за двадцать лет, ей неизвестно. Но он стал другим человеком, независимым, закрытым, не терпящим расспросов. Он защищал свой внутренний мир.

— Итак, договорились, Бетси, — заявил он тоном, исключающим любые возражения. — Можешь уложить меня на обеденном столе в гостиной, если нет другой возможности, но я остаюсь до возвращения старого Шона.

Бетси решила, что он будет спать не на обеденном столе, а в ее кровати, а сама она переместится к близнецам.

Было около двух ночи, может быть, позже, все замерло, как будто сам старый дом решил поспать. Джон устремил взгляд на полосу неба, видимую между кружевными занавесками. Когда в былые времена подростком он спал в этой комнате, окна по его просьбе не закрывались. Между ним и садом, окружавшим дом, — прозрачное тонкое стекло. Такой же тонкий слой стекла отделяет его сейчас от лиц, запечатленных на фотографии, которая стоит на ночном столике: папы, мамы и их двойняшек.

Краски на фото выгорели, но ничуть не померкло солнечное сияние в голубых глазах Бетси, обнимающей малышей. Ему не надо объяснять, как глубока и жертвенна такая любовь. Джон видел множество отцов и матерей, рисковавших жизнью ради своих близких.

Нет ничего ужаснее быть свидетелем бессильного горя отца, который осознал: его сын или дочь не выйдет живым или живой из огня, так же надрывают душу страдания матери, навеки потерявшей ребенка, которого она выносила в себе.

Пожарники обречены жить со страшными воспоминаниями. Перед сном им мерещатся трагедии, разыгрывавшиеся на пожарах, и они молят Бога, чтобы следующая катастрофа не обернулась еще более масштабной трагедией.

Спросите любого в Сан-Франциско о Джоне Стэнли, и вы услышите: это — суровый, бесстрастный истукан, кроме службы почти ничем не интересуется. Своему делу предан безмерно.

Семья? Нет, это не для Стэнли. Он так долго увиливал от торжественного свадебного марша, что никто теперь иначе и не представляет его, как в роли убежденного холостяка.

Джон с грустью подумал о долгой череде лет, проведенных в одиночестве, Бетси в эти годы постепенно превращалась из подростка в красивую, уверенную в себе женщину-тайну.

Джон вглядывался в лицо типично американского мужчины, сидящего рядом с Бетси. Вот он какой, Стив Вудбери. Он почти не изменился со времени свадьбы, где его видел Джон. Пожалуй, отяжелел, да слегка поредел его густой залихватский чуб.

Ей было хорошо с мужем, сказала Бетси, но теплый отблеск прошлого в ее глазах сказал Джону больше, чем слова. Он понял, что ревнует к покойному Стиву…

Он попробовал остановить взыгравшее воображение. Его не должна волновать мысль о том, что она спала в этой постели меньше, чем сутки назад. Или что на ней тогда была надета тонкая светло-желтая шелковая рубашка, которую она поспешно выхватила из-за двери ванной, думая, что Джон не видит ее.

И последнее, что не должно его тревожить: нежные и осторожные взгляды Бетси. Целыми днями она смотрит на него так, словно понимает, что происходит между ними.

Но Джон понимал: чувство к Бетси прошло сквозь долгие годы разлуки и не померкло…

Бетси склонилась над кроватью. Ее волосы светились подобно нимбу вокруг головы. Желтенький халатик переливался в лучах солнечного света, озарившего комнату. На мгновение Джону показалось, что он грезит, но она коснулась прохладной рукой его лба, пробуя температуру.

— В чем дело, Рыжик? У тебя возникла какая-то странная мания наблюдать за спящими? — тихо спросил он, скрыв, какие мучения причиняют ему больные колени.

Она поставила стакан с водой и пузырек с таблетками.

— Я услышала стон и подумала, что тебе понадобятся обезболивающие таблетки.

— Да я прилично себя чувствую!

— Это заметно. Поэтому с тебя пот так и течет ручьем, и ты ухитрился завязать каким-то китайским узлом последнюю льняную простыню моей мамы.

Джону пришлось приподняться, чтобы разглядеть учиненный им беспорядок. Действительно, замысловатый узелок. Хуже того, он лежал поперек кровати, да еще, к его стыду, полуголый. Стиснув зубы, он натянул смятую простыню.

— Дай-ка я сделаю.

— Перестань, Бетси. Я не из команды твоих подопечных ребят.