Мать Оксаны не понимала и не приветствовала проявление подобных «телячьих нежностей». Она считала, что нечего при эдакой нищете витать в облаках, нужно заниматься куда более прозаичными вещами и раз и навсегда спуститься с небес на землю. Поэтому, когда отец стал настаивать на том, чтобы дать Ксюше хорошее образование, дом превратился в некое подобие театра военных действий. Поскольку жена была категорически против. Противостояние длилось довольно долго. Но… В конечном счете глава семейства смог одержать верх и судьба девочки была решена в пользу частной гимназии в Одессе. Для юной красавицы мир раздвинул свои границы, и она смогла вырваться из душной сутолоки отчего дома. Однако… Мир, куда она попала, ненамного отличался от привычного уклада жизни, и Ксения поняла: чтобы двигаться дальше, нужно приспосабливаться и выживать в любых условиях. И она старалась. Причем очень. А по ночам грезила о златокудром красавце принце, который появится однажды в ее жизни и увезет на белом коне, в тихую и светлую гавань.
Именно в гимназии преподаватели обратили внимание на красивый и бархатистый голос Ксении и посоветовали ее родителям продолжить обучение девочки в Санкт-Петербургской консерватории. Отец, мужественно преодолев возражения матери Ксюши, отправил дочь в столицу. Казалось, судьба оперной певицы ей предрешена. Более того, учителя видели в Оксане будущую звезду, способную навсегда покорить сердце капризной публики. Но… Не случилось. Когда Ксения уже заканчивала консерваторию по классу пения, ее поразил тяжелый ларингит. Эта болезнь горла обычное дело для очень и очень многих в сыром климате столицы. Денег на лечение в Италии и специальные уроки по сохранению и постановке голоса у отца не было. Как он ни любил Оксану, но должен был также думать о ее братьях и сестрах. Они уже стали совсем большими, и нужно было позаботиться об их образовании.
Ксении пришлось мечту о карьере певицы оставить навсегда. Она очень тяжело пережила внезапное крушение всех своих честолюбивых надежд. В одночасье рухнуло все, чем жила долгие годы. Теперь ее навсегда ждет нищета в родительском доме. Однако Ксения не собиралась сдаваться. Несмотря на все запреты врачей, вечерами она продолжала петь в узком кругу друзей, а днем… служила в скучном Статистическом комитете, зарабатывая копейки, на которые с трудом можно было прожить, не то что хорошо и достойно выглядеть. Спасала девушку природная красота и отличная фигура. Экономя буквально на всем, выкраивала деньги на оперу. Куда часто ездила, особенно осенью, когда в Мариинском по желанию государыни императрицы Александры Федоровны неизменно давали серию опер Вагнера. На одном из таких длинных оперных спектаклей «провожатым-пажом» Ксении стал Владимир Степанович Садовский – юрист, знаток международного торгового права, некогда доцент Новороссийского университета, человек с положением и обеспеченный; товарищ – т. е. заместитель, в современном понимании этого слова, министра торговли и промышленности. Он безумно увлекся Ксенией Михайловной, и эта встреча все решила в ее судьбе. Замужество стало избавлением от множества проблем. Оно давало ей самое главное – безбедную спокойную жизнь, относительную свободу и… рядом с ней оказался человек, по-настоящему любящий ее, готовый выполнить любой каприз обожаемой Оксаночки. Разве этого мало для счастья? Ксения считала, что вполне достаточно. И совершенно неважно, что она его не любит. Зато она действительно уважает этого не по годам умного молодого человека и прекрасно к нему относится.
Садовский не обманул ожиданий Ксении. У нее действительно было все, о чем она только мечтала в отцовском доме. Роскошная квартира в Петербурге, уютное имение под Новороссийском, материальная обеспеченность. Ксения родила двух дочерей и сына, и… в сущности была довольна своей жизнью. Немного скучновато, порой напоминает теплый уютный пенал, где в надлежащем порядке лежат карандаши и ручки… Но зато спокойно и надежно.
И вот наступил май 1897 года, когда на знаменитый германский курорт Бад-Наугейм приехала госпожа действительная статская советница. Ксения хотела подлечить подорванное третьими, тяжелыми родами сердце и расшалившиеся нервы. И, разумеется, она никак не рассчитывала встретить на блестящем, модном светском курорте любовь… В ее-то возрасте?! Полно! Легкий адюльтер – это да. Вполне возможно. Даже нужно, чтобы снова почувствовать вкус жизни. Но серьезное чувство – увольте. Слишком многое поставлено на карту, чтобы так рисковать. Она хорошо знала себе цену, опытная светская львица, кокетка и говорунья, в облаке пышных золотых волос, в тени неизменных широкополых шляп с перьями, и омуте огромных глаз, подведенных темными, «сердечными» тенями! Она рассчитывала развлечься и поймать в сети своего кокетства кого-то из скучающих рядом петербургских и московских светских знакомых. Но уж никак не мальчика в гимназической тужурке, с огромными глубокими глазами, смотрящими прямо в душу.
Александра Андреевна заметила то восхищение, с которым Сашура смотрел на южную красавицу. И смутная тревога шевельнулась в ней. Мать Блока поначалу не придала своему первому ощущению должного значения. Она вежливо раскланялась с госпожой статской советницей. Ксения также любезно ей ответила и лишь чуть более внимательно присмотрелась к женщине. Она отметила тонкую и вертлявую, к тому же чересчур экзальтированную даму. Более того, мать Блока, склонная к излишней театральности, привлекала внимание публики напыщенностью не только всех своих жестов и движений, но даже и просто – молчания. «Весьма неприятная особа», – подумала Ксения. И тут… едва дольше, чем должна была, задержалась взглядом на мальчике, который точно послушный паж стоял рядом с госпожой Кублицкой. Он был высок, строен, в ореоле золотых волос, словно сошедший с древней росписи не то заморский витязь, не то царевич из сказки. Что-то смутно знакомое шевельнулось в душе Ксении. А вечером обе дамы уже обсуждали такие животрепещущие темы, как отношения матерей и детей. Александра Андреевна заметила, что у них с Ксенией много общего. Они почти ровесницы, и обе излишне пылко обожали своих детей. Ксения так же, как и мать Блока, носилась со своими тремя, вечно болезненными детьми. А может быть, она таким образом восполняла потребность в не менее пылком обожании ее собственной персоны?
Тетушка Блока, писательница Мария Андреевна Бекетова, самыми невинными фразами в «лакированной» биографии племянника изображает в лице Ксении Михайловны опытную светскую хищницу: «Она первая заговорила со скромным мальчиком, который не смел поднять на нее глаз, но сразу был охвачен любовью. Красавица всячески старалась завлечь неопытного мальчика».
А в личном дневнике Мария Андреевна Бекетова выскажется о первой возлюбленной кумира-племянника со всей пылкой яростью старой девы: «Он, ухаживая впервые, пропадал, бросал нас, был неумолим и эгоистичен. Она помыкала им, кокетничала, вела себя дрянно, бездушно и недостойно».
Да, красавец юноша с античными чертами лица и подлинником шекспировских трагедий и сонетов под мышкой почти мгновенно отбросил в сторону надоевшие пледы и нравоучения сухопарой тетушки и матушки-полковницы. Деспотичная, высокомерная, неуправляемая, приправленная Достоевским, Ницше и цыганским хором, в одночасье покинутая верным обожателем матушка и верная тетушка закатывали ежедневные истерики, ломая пальцы. Матушка пила пузырьками ландышевые капли, но сын впервые был равнодушен ко всему на свете, кроме синеглазой советницы!
Ухаживал он не очень умело, и оттого-то это выглядело в глазах Ксении Михайловны особенно трогательно: ежеутренние розы на крыльце, теневой конвой, шелест и хруст в зарослях ольхи за рамами спальни в отеле.
Поначалу Ксения даже растерялась. Она была совершенно не готова к такому повороту событий. И возможно, именно из-за этого повела себя несколько смешно и нелепо. В лучших традициях сентиментальных романов, Ксения стала делать вещи, которые никогда не позволила бы себе с мужем. Она капризничала, то розы не того цвета, не той свежести, а то вообще она больше любит лилии. Потом принялась тиранить бедного юношу. За слишком вольный взгляд она публично ударила Сашуру зонтиком по руке прямо возле источника вод. Изумленная публика тотчас посчитала своим долгом рассказать об этом матери юноши, прибавив, что парня нужно срочно спасать. Но Блок не хотел, чтобы его спасали. Он готов был снести все что угодно, лишь бы добиться взаимности обожаемой женщины. А та, точно не зная, что ей делать, проигрывая битву сама с собой, продолжала его мучить. Садовская возвращала цветы, рвала билеты на концерт, словом, ошеломленная внезапно застигнувшим ее «кружением сердца» и тщетно борясь с этим из последних сил, то отталкивала, то привлекала. Но все это еще пуще разжигало пыл незакаленного в боях за сердце прекрасной дамы неловкого трубадура. Он почти вприпрыжку бежал на свидания на окраину городка, возле солевых градирен, или около туманного ивового озера послушно катал синеокую «похитительницу сердца» в лодке…
