Так отдыхал многостойкий в беде Одиссей богоравный,
Сном и усталостью тяжкой смиренный. Паллада Афина
Путь свой направила в землю и в город мужей феакийских.
Жили в прежнее время они в Гиперее пространной
Невдалеке от циклопов, свирепых мужей и надменных,
Силою их превышавших и грабивших их беспрестанно.
Поднял феаков тогда и увел Навсифой боговидный
В Схерию, вдаль от людей, в труде свою жизнь проводящих.
Там он город стенами обвел, построил жилища,
Храмы воздвигнул богам и поля поделил между граждан.
Керой, однако, смиренный, уж в царство Аида сошел он,
И Алкиной там царил, от богов свою мудрость имевший.
В дом-то к нему и пошла совоокая дева Афина,
В мыслях имея своих возвращенье домой Одиссея.
В спальню прекрасной постройки она поднялася, в которой
Дева спала, на бессмертных похожая ростом и видом,
Милая дочь Алкиноя, феаков царя, Навсикая.
Там же двое прислужниц, красу от Харит получивших,
Спали с обеих сторон у запертой двери блестящей.
К ложу ее пронеслась, как дыхание ветра, Афина,
Стала в ее головах и с такой обратилась к ней речью,
Дочери образ приняв мореходца Диманта, с которой
Сверстницей дева была и которую очень любила.
Образ принявши ее, сказала Паллада Афина:
«Вот беззаботной какой родила тебя мать, Навсикая!
Без попеченья лежит одежда блестящая в доме,
Брак же твой близок, когда и самой тебе надо одетой
Быть хорошо и одеть, кто с тобою на свадьбу поедет.
Добрая слава опрятно одетых людей провожает,
С радостью смотрят на них и отец и почтенная матерь.
Ну-ка, давай, поедем стирать с наступлением утра.
Вместе с тобой я пойду помогать тебе, чтоб поскорее
Дело окончить. Недолго уж в девах тебе оставаться.
Взять тебя замуж хотят наиболее знатные люди
В крае феаков, где ты и сама ведь из знатного рода.
С ранней зарей попроси отца многославного тотчас
Мулов с повозкой велеть снарядить, чтоб сложить на повозку
Все пояса, покрывала блестящие, женские платья.
Лучше тебе и самой поехать на ней, чем ногами
Пешей идти: водоемы от города очень далеко».
Так сказав, на Олимп отошла совоокая дева,
Где, говорят, нерушима — вовеки — обитель бессмертных.
Ветры ее никогда не колеблют, не мочат водою
Струи дождя, не бывает там снега. Широкое небо
Вечно безоблачно, вечно сиянием светится ясным.
Там для блаженных богов в наслажденьях все дни протекают.
Дав указанья царевне, туда удалилась Афина.
Эос вскоре пришла пышнотронная и Навсикаю
Вмиг пробудила от сна. Изумилась она сновиденью,
По дому быстро пошла, чтоб родителям сон рассказать свой.
Мать и отца — обоих внутри она дома застала.
Мать пред огнем очага сидела средь женщин служанок,
Пряжу прядя из морского пурпура. Там и отец ей
Встретился. Шел он как раз на совет благородных старейшин;
Был он на этот совет феаками славными позван.
Близко пред милым родителем став, Навсикая сказала:
«Милый отец мой, вели-ка высокую дать мне повозку
Прочноколесную. На реку в ней я хотела б поехать
Выстирать нашу одежду — лежит у меня она грязной.
Ведь и тебе самому в собраньях мужей знаменитых
На совещаньях сидеть подобает в чистой одежде.
Кроме того, пятерых сыновей ты имеешь в чертогах —
Двух женатых и трех холостых, цветущих годами.
Эти желают всегда ходить в свежевымытых платьях
На хороводы. А думать приходится мне ведь об этом».
Так говорила она. Но про брак ожидаемый стыдно
Было сказать ей отцу. Догадался он сам и ответил:
«Не откажу я тебе ни в мулах, дитя, ни в другом чем.
В путь отправляйся. Рабы же заложат повозку большую,
Прочноколесную; будет и кузов на ней для поклажи».
Так сказавши, рабам приказал он, и те ему вняли.
Вышедши из дому вон, снарядили повозку для мулов
Прочноколесную, мулов в нее запрягли крепконогих,
Из кладовой Навсикая с одеждой блестящею вышла
И уложила ее в скобленую гладко повозку.
Мать ей обильно в плетеной корзине еды уложила
Всякой, прибавила разных запасов, вина налила ей
В козий мех. На повозку с бельем поднялась Навсикая,
С маслом душистым сосуд золотой дала ей Арета,
Чтобы сама она маслом натерлась и жены-служанки.
В руки блестящие вожжи и бич взяла Навсикая.
Мулов бичом погнала. Затопав, они побежали.
С топотом дробным бежали, одежду везя и царевну,
Вслед за повозкой прекрасной прислужницы шли остальные.
Вскоре достигли они прекрасноструящейся речки.
Были всегда там водой водоемы полны. Из-под низу
Била обильно вода, всевозможную грязь отмывая.
Выпрягли мулов они из повозки, доехав до места,
Мулов пустили на берег реки, водовертью богатой,
Сочной, медвяной травою питаться, а сами с повозки
Сняли руками белье и бросили в черную воду.
В яме топтали его, соревнуясь друг с другом в проворстве.
Вымыв белье и очистив его хорошо от всей грязи,
Ряд за рядом его разостлали по берегу моря,
Где всего более галька морскою волной обмывалась.
После того, искупавшись и густо намазавшись маслом,
Сели обедать они у самого берега речки,
Все же белье, что стирали, на солнце оставили сохнуть.
Пищей когда насладились, — царевна сама и служанки, —
В мяч они стали играть, поскидавши с себя покрывала.
С песней в игру повела белорукая их Навсикая.
Как стрелоносная, ловлей в горах веселясь, Артемида
Мчится по длинным хребтам Ериманфа-горы иль Тайгета,
Радуясь сердцем на вепрей лесных и на быстрых оленей;
Там же и нимфы полей, прекрасные дочери Зевса,
Следом за нею несутся. И сердцем Лето веселится:
Выше всех ее дочь головой и лицом всех прекрасней, —
Сразу узнать ее можно, хотя и другие прекрасны.
Так меж своих выделялась подруг незамужняя дева.
Ехать обратно домой собиралась уже Навсикая,
Вымыв прекрасные платья и мулов в повозку запрягши.
Новая мысль тут пришла совоокой Афине богине:
Чтоб Одиссей, пробудившись, увидел прекрасную деву
И чтобы девушка та провела его в город феаков.
Бросила мяч в это время одной из прислужниц царевна,
Но промахнулась в нее, а попала в глубокую воду.
Вскрикнули громко они. Одиссей богоравный проснулся,
И поднялся, и раздумывать начал рассудком и духом:
«Горе! В какую страну, к каким это людям попал я?
К диким ли, духом надменным и знать не желающим правды
Или же к гостеприимным и с богобоязненным сердцем?
Кажется, девичий громкий вблизи мне послышался голос.
Что это, нимфы ль играют, владелицы гор крутоглавых,
Влажных, душистых лугов и истоков речных потаенных?
Или достиг наконец я жилища людей говорящих?
Дай-ка, однакоже, сам я пойду, — посмотрю и узнаю».
Так сказав, из кустов поднялся Одиссей богоравный.
В частом кустарнике выломал он мускулистой рукою
Свежую ветку и ею срамные закрыл себе части.
Как в своей силе уверенный лев, горами вскормленный,
В ветер и дождь на добычу выходит, сверкая глазами,
В стадо быков иль овец он бросается в поле, хватает
Диких оленей в лесу. Его принуждает желудок
Даже врываться в загон, чтоб овцу за оградой похитить.
Вышел так Одиссей из кустарника. Голым решился
Девушкам он густокосым явиться: нужда заставляла.
Был он ужасен, покрытый морскою засохшею тиной.
Бросились все врассыпную, спасаясь на мысы над морем.
Только осталась одна Алкиноева дочь: ей вложила
В сердце смелость Афина и вынула трепет из членов.
Остановилась она перед ним: Одиссей колебался:
Пасть ли с мольбой перед девой прекрасной, обняв ей колени,
Или же издали с мягкою речью, с мольбой обратиться
К деве, чтоб город ему указала и платье дала бы?
Вот что, в уме поразмыслив, за самое лучшее счел он:
Не подходя, умолять ее мягкими только словами,
Чтоб не обидеть девичьего сердца, обняв ей колени.
Тотчас к ней обратился он с мягким, рассчитанным словом:
«Смертная ль ты иль богиня, — колени твои обнимаю!
Если одно из божеств ты, владеющих небом широким,
Я бы сказал: с Артемидой, великою дочерью Зевса,
Больше всего ты сходна и ликом, и видом, и ростом.
Если же смертная ты и здесь на земле обитаешь, —
Трижды блажен твой отец, и мать твоя трижды блаженна,
Трижды блаженны и братья! Каким согревающим счастьем
Из-за тебя их сердца непрерывно должны исполняться,
Глядя, как отпрыск цветущий такой идет в хороводы.
Тот, однако, средь всех остальных несравненно блаженней,
Кто тебя в дом свой введет, других превзошедши дарами.
Смертных, подобных тебе, не видал до сих пор никогда я
Ни средь мужчин никого, ни средь жен, — изумляюсь я, глядя!
Близ алтаря Аполлона на Делосе в давнее время
Видел такую же я молодую и стройную пальму.
Я ведь и там побывал с толпою товарищей верных,
Ехав дорогой, в которой так много ждало меня бедствий!
Вот и тогда, увидавши ее, я стоял в изумленьи
Долго: такого ствола на земле не всходило ни разу!
Так и тебе я, жена, изумляюсь. Но страшно боюсь я
Тронуть колени твои. Тяжелой бедой я постигнут.
Только вчера удалось убежать мне от темного моря.
Двадцать до этого дней от Огигии острова гнали
Бури и волны меня. Заброшен теперь и сюда я
Богом, чтоб новым напастям подвергнуться. Верно, не скоро
Будет конец им. Немало еще их доставят мне боги.
Жалость яви, госпожа! Претерпевши несчетные беды,
К первой к тебе я прибег. Из других ни один мне неведом
Смертный, кто в городе этом; кто в этой стране обитает.
К городу путь укажи мне и дай мне на тело накинуть
Лоскут, в какой ты белье завернула, сюда отправляясь.
Пусть тебе боги дадут, чего и сама ты желаешь, —
Мужа и собственный дом, чтобы в полном и дружном согласьи
Жили вы с мужем: ведь нет ничего ни прекрасней, ни лучше,
Если муж и жена в любви и в полнейшем согласьи
Дом свой ведут — в утешенье друзьям, а врагам в огорченье;
Больше всего ж они сами от этого чувствуют счастье».
Так Одиссею в ответ белорукая дева сказала:
«Странник! На мужа худого иль глупого ты не походишь.
Счастье Зевес меж людей благородного ль, низкого ль рода
Распределяет, кому пожелает, по собственной воле.
То, что послал и тебе он, ты вытерпеть должен отважно.
Нынче же, раз к нам сюда ты приходишь, в наш город и в край наш,
Ты ни в одежде нужды не увидишь, ни в чем-либо прочем,
Что несчастливцам мы встречным даем, о защите молящим.
Город тебе покажу. Назову и людей, в нем живущих.
Городом этим и этой землею владеют феаки.
Дочерью я прихожусь Алкиною, высокому духом;
Держится им у феаков могущество их и величье».
Так сказав, приказала подругам своим густокосым:
«Стойте, подруги! Куда разбежались вы, мужа увидев?
Можно ли было подумать, что враг между нами явился?
Нет средь живых человека такого — и нет и не будет,
Кто бы в стране феакийских мужей дерзнул появиться
С целью враждебною: слишком нас любят бессмертные боги.
Здесь мы живем, ото всех в стороне, у последних пределов
Шумного моря, и редко нас кто из людей посещает.
Здесь же стоит перед нами скиталец какой-то несчастный.
Нужно его приютить: от Зевса приходит к нам каждый
Странник и нищий. Хотя и немного дадим, но с любовью.
Дайте ж, подруги мои, поесть и попить чужеземцу
И искупайте его на реке, где потише от ветра».
Остановились подруги, одна ободряя другую;
В месте затишном его посадили, как им приказала
Дочь Алкиноя, могучего сердцем, сама Навсикая.
Плащ и хитон перед ним положили, чтоб мог он одеться,
Нежное масло в сосуде ему золотом передали
И предложили в прекрасноструистой реке искупаться.
Так обратился тогда Одиссей богоравный к служанкам:
«Станьте, прислужницы, так вот, подальше, чтоб сам себе мог я
Плечи от грязи отмыть и тело намазать блестящим
Маслом; давно уж оно моего не касалося тела.
А перед вами я мыться не стану. Мне было бы стыдно
Голым стоять, очутившись средь девушек в косах прекрасных».
Так говорил он. Они, удалившись, сказали царевне.
Черпая воду из речки, отмыл Одиссей богоравный
С тела всю грязь, у него покрывавшую плечи и спину.
И с головы своей счистил насевшую пену морскую.
После того как он вымылся весь и намазался маслом,
Также и платье надел, что дала незамужняя дева,
Сделала дочь Эгиоха Зевеса, Паллада Афина,
Выше его и полнее на вид, с головы же спустила
Кудри густые, цветам гиацинта подобные видом.
Как серебро позолотой блестящею кроет искусный
Мастер, который обучен Гефестом и девой Афиной
Всякому роду искусств и прелестные делает вещи, —
Прелестью так и Афина всего Одиссея покрыла.
В сторону он отошел и сел на песок перед морем,
Весь красотою светясь. В изумлении дева глядела
И к густокосым служанкам с такой обратилася речью:
«Вот что, подруги мои белорукие, я сообщу вам:
Не против воли богов, Олимпом владеющих светлым,
Муж этот здесь очутился, средь богоподобных феаков.
Мне показался сперва незначительным он человеком,
Вижу теперь, что похож на богов он, владеющих небом.
Если б такого, как он, получить мне супруга, который
Здесь бы у нас обитал и охотно у нас бы остался!
Дайте, однако, подруги, поесть и попить чужеземцу».
Так сказала. Охотно приказу они подчинились,
Пред Одиссеем еду и питье поставили тотчас.
Жадно взялся за питье и еду Одиссей многостойкий:
Очень давно ничего уж не ел, ничего и не пил он.
Новая мысль между тем белорукой пришла Навсикае.
Выгладив, что постирала, в повозку белье уложила,
Крепкокопытных впрягла в нее мулов, сама в нее стала
И, ободрить Одиссея стараясь, к нему обратилась:
«Встань, чужеземец, и в город иди! Тебя провожу я
К дому отца Алкиноя разумного. Там ты увидишь,
Думаю я, наилучших, знатнейших людей из феаков.
Вот как теперь поступи — мне не кажешься ты неразумным:
Время, пока проезжать чрез поля и чрез нивы мы будем, —
Все это время за мулами вслед со служанками вместе
Быстро иди. А дорогу сама я указывать буду.
В город когда мы придем… Высокой стеной обнесен он
С той и другой стороны — превосходная гавань, но сужен
К городу вход кораблями двухвостыми: справа и слева
Берег ими уставлен, и каждый из них под навесом.
Вкруг Посейдонова храма прекрасного там у них площадь.
Вкопаны в землю на ней для сиденья огромные камни.
Запасены там для черных судов всевозможные снасти —
И паруса, и канаты, и гладко скобленные весла.
Ибо феакам нужны не колчаны, не крепкие луки,
Надобны им корабли равнобокие, весла и мачты;
Радуясь им, испытуют они гладь моря седого.
Толков враждебных хочу избежать я, чтоб в спину насмешки
Мне не пустил кто-нибудь. Наглецов у нас много в народе.
Кто-нибудь скажет из худших, меня повстречавши с тобою:
— Что там за странник, большой и красивый, идет с Навсикаей?
Где его дева нашла? Не будет ли ей он супругом?
Кто он? Морскою ли бурею к нам занесенный из дальних
Стран человек? Ведь вблизи от себя мы не знаем народов.
Или же бог к ней какой по молитвам ее неотступным
С неба спустился и будет теперь обладать ею вечно?
Лучше б, уехав отсюда, она себе мужа сыскала
В странах других. Оскорбляет жестоко она здесь феаков
Многих и знатных, желавших ее получить себе в жены! —
Так они скажут. Большим для меня это будет позором.
В негодованье и я бы пришла, поступи так другая, —
Если б, имея и мать и отца, без согласья их стала,
В брак не вступивши открытый, иметь обращенье с мужчиной.
Быстро слово мое, чужеземец, исполни, чтоб скоро
Мог тебе дать мой отец возможность домой воротиться.
Встретишь ты близко к дороге священную рощу Афины
Из тополей. В ней источник струится, вокруг же лужайка.
Там у отца моего участок и сад плодоносный,
Пышный: от города он на крик отстоит человека.
В роще этой останься и жди там все время, покуда
В город прибыть мы успеем и в дом воротиться отцовский.
Только дождись, чтоб достигли мы дома царя Алкиноя,
В город феаков отправься тогда и расспрашивай встречных,
Как тебе к дому пройти Алкиноя, высокого сердцем.
Это нетрудно узнать, проводить без труда тебя сможет
Малый самый ребенок. Нигде у других ты феаков
Дома такого не встретишь, как дом Алкиноя героя.
После того как тебя там строенья и двор в себя примут,
Быстро пройди через залу мужскую и прямо направься
К матери нашей. Она пред огнем очага восседает,
Тонкие нити прядущая цвета морского пурпура,
Подле высокой колонны. Рабыни ж работают сзади.
Кресло отца моего пододвинуто к той же колонне,
В нем он сидит и вино, как бог бессмертный, вкушает.
Мимо него ты пройдешь и обнимешь руками колени
Матери нашей, чтоб радостный день возвращенья увидеть
Скоро наставшим, хоть очень далек ты от родины милой.
Если, скиталец, к тебе моя мать отнесется с вниманьем,
Можешь надеяться близких увидеть и снова вернуться
В дом благозданный к себе и в милую землю родную».
Так сказавши, блестящим бичом она мулов хлестнула.
Быстро они за собою теченья оставили речки.
Мулы равно хорошо и бежали и тихо шагали.
Дева правила ими, с умом их бичом подгоняя,
Чтобы за ними пешком поспевали подруги и странник.
Солнце меж тем уж зашло. Достигли они знаменитой
Рощи священной Афины. Там сел Одиссей богоравный, —
Сел и дочери Зевса великого начал молиться:
«Дочь Эгиоха Зевеса, послушай меня, Атритона!
Нынче хотя бы внемли, когда не вняла мне в то время,
Как сокрушал меня в море преславный Земли Колебатель!
Дай мне к феакам угодным прийти, возбуждающим жалость!»
Так говорил он молясь. И его услыхала Афина,
Но самолично пред ним не явилась; она опасалась
Брата отцова: упорно он гневом пылал к Одиссею,
Богоподобному мужу, пока не достиг он отчизны.
