— Это верно. Но я думаю, что настоящим показателем успеха должно быть отношение ко мне моих подопечных.
— Мы все вас очень уважаем, сэр, — заверил его я. — Мы знаем, что наши интересы — это ваши интересы.
Он кивнул.
— В любой уголок нашей тюрьмы я могу пойти без оружия. Мне не нужен даже охранник. Во дворе, в цехах, даже в темноте нашего кинотеатра я чувствую себя в полной безопасности.
— Вы правы, сэр, — подтвердил я. — Вы нам почти всегда показываете фильмы первого экрана — люди это понимают и очень вам благодарны. Что у нас сегодня, сэр?
— «Мэри Поппинс», — задумчиво произнёс Бринкер. — Вот только если бы не горошина…
Я убрал папку Герцога в шкаф с документацией.
— Горошина? Какая горошина, сэр?
— Когда в тюремном кинотеатре гаснет свет, — грустно сказал он, — кто-то неизменно запускает в меня горошиной. Я знаю, что это горошина, потому что однажды она пролетела мимо моей головы, ударилась в спинку переднего сиденья и отскочила прямо мне на колени. Кто-то меня здесь не любит, Фред.
— Паршивая овца, сэр, в любом стаде найдётся.
— Мы должны признать, — согласился Бринкер, — что мир ещё далёк от совершенства.
В этот вечер ужин в нашей столовой состоял из куска мяса, тушёных помидоров, консервированных персиков, кофе и хлеба. Когда я попал сюда впервые, тушёные помидоры были мне совершенно безразличны, а сейчас я ем их с большим удовольствием.
На ночь нас заперли по камерам, и мой сосед Морис повесил на крючок свой колпак. — Ещё один день, ещё один доллар. — Набрав воды в пластмассовый стаканчик, он полил горшок с петуниями.
Я сбросил ботинки и сунул ноги в тапочки.
— Сегодня вернулся Эрцгерцог. Он говорит, что они действительно перелезли через стену лишь с помощью крюка.
— Очень не научно, — покачал головой Морис.
— Да, — согласился я. — Когда придёт наш день, мы такого примитива не допустим.
Наша камера была крайней в ряду, и Морис посмотрел в окно на угасающий день.
— Снова снег повалил…
— Весна в этом году что-то задерживается, — подтвердил я.
Морис покосился на стаю гусей, клином вонзившуюся в небо.
— У меня прямо сердце заходится, когда весной я вижу в небе гусей. Дикие, свободные, машут себе крылышками — полетели на юг.
— Морис, — возразил я, — по-моему, весной гуси летят на север.
— Куда бы ни летели, — отмахнулся Морис. — Но когда я вижу, как они летят, дикие и свободные, как машут крылышками, сразу такая тоска берёт. Сидим здесь в клетке…
— Гони от себя эти мысли, Морис — прервал его я. — Скоро мы отсюда выберемся, попомни мои слова.
Он опустил оконную шторку.
— Ты прав, Фред. И я думаю, «план № 18» — вот наш ключ к выходу отсюда.
— Согласен, — произнёс я. — Слабость семнадцати предыдущих планов в том, что они осуществимы только в определённых условиях. Слишком много в них должно быть совпадений, и с этим нам пока не везло.
— Точно, — подтвердил Морис. — Но с «планом № 18» мы наконец-то попали в точку — я в этом убеждён. В нём всё чётко и просто. И не нужно ничего подгадывать.
В конце мая Эрцгерцог вышел из одиночки, и начальник тюрьмы Бринкер снова вызвал его к себе.
В одиночках Бринкер отменил темноту и кормёжку водой и хлебом. Сейчас там есть свет, и кормят вполне прилично — только что без десерта. Старики говорят, что теперешняя одиночка — это и не одиночка вовсе, и что мир мельчает.
Эрцгерцог выглядел посвежевшим и отдохнувшим.
— Ну, как себя чувствуешь, Герцог? — спросил Бринкер.
— Как огурчик. Когда меня вернут на старую работу в столярный цех?
— Не всё сразу, Герцог, — протянул Бринкер. — Боюсь, это не так просто. Ты же знаешь, у нас здесь свои правила и порядки. Прежде всего, на полгода тебе придётся пойти работать в прачечную. Через это проходят все новички, а поскольку ты сбежал и был пойман, ты попадаешь в категорию новичков.
— Хорошо, хорошо, — не стал спорить Герцог. — Полгода в прачечной. А после этого я вернусь в столярный цех?
Бринкер виновато улыбнулся.
— Имеются ещё очерёдность и старшинство, Герцог. После того, как отработаешь своё в прачечной, тебя заносят в «открытый список». Тотализатор рабочей силы, другими словами. Это значит, что мы посылаем тебя туда, где в данный момент требуются твои услуги, и ты всё время работаешь на новом месте. И только после двух лет в «открытом списке» ты получаешь право выбора.
Герцога такая перспектива явно не обрадовала.
— То есть, всё вместе два с половиной года?
— Да, — кивнул Бринкер. — Но учти, я ведь не могу гарантировать, что к тому времени в столярном цеху откроется вакансия. Насколько мне известно, большинство работников этого цеха в ближайшее время расставаться с нами не собираются.
Папка Эрцгерцога лежала на столе, и Бринкер полистал её.
— Откровенно говоря, Герцог, я не понимаю, почему ты так рвёшься в столярный цех.
В глазах Герцога мелькнул беспокойный огонёк.
— Что вы имеете в виду?
— По оценке «Общих и технических способностей» выходит, что тебе было бы гораздо лучше в электроцехе. Уж компьютер знает, что к чему.
Герцог увёл взгляд за окно.
— Плевать мне на мнение компьютера. Я люблю столярничать.
Спустя три недели Герцог снова появился в кабинете начальника. Он подделал пропуск в столярный цех, и его задержали при попытке туда проникнуть.
— Говоря откровенно, Герцог, — начальник тюрьмы Бринкер прищёлкнул языком, — я начинаю в тебе разочаровываться. Подделка пропуска — дело серьёзное.
По виду Герцога нельзя было сказать, что он раскаивается.
— Просто потянуло посмотреть, как там у них дела.
На столе начальника тюрьмы зажужжал телефон. Взяв трубку из люльки, Бринкер стал слушать. Потом повернулся ко мне.
— Это из отдела кадров. Кого вы рекомендовали на работу в библиотеку?
— Петерсона, сэр.
— Вы уверены, что он с этой работой справится?
— Уверен, сэр. Он хороший работник.
Бринкер возобновил разговор с «кадрами» и дал согласие на перевод Петерсона из пенькового цеха в библиотеку. Повесив трубку, Бринкер вернулся к Герцогу.
— Мне очень жаль, Герцог, но боюсь, тебе снова придётся посидеть в одиночке.
Казалось, Герцога это ничуть не огорчило, по крайней мере, он не подал вида. Несколько секунд он оценивающе смотрел на меня, потом повернулся и впереди охранника вышел из кабинета.
В конце июня начался бейсбольный сезон, и первый матч наша команда играла против тюрьмы Викмана. Морис и я сидели на своих любимых местах около первой линии. Я заметил, что Эрцгерцог поднялся со скамьи и пробирается к нам. Сев рядом, он стал спокойно наблюдать за игрой.
— Отличный бросок, — прокомментировал он, вытащив зубочистку изо рта.
— У этого парня хорошая рука, — кивнул я, — пробудет он с нами порядочно, срок у него немалый.
Герцог внимательно посмотрел на, меня.
— Я смотрю, ты здесь человек влиятельный?
— У нас все шансы удержать переходящий приз ещё пару годков, — сказал я. — Если удастся сохранить состав.
— Во что Петерсону обошёлся перевод из пенькового цеха в библиотеку?
— Петерсон эту работу заслужил честным трудом, — пожал плечами я. — Ну и, кроме того, начальник тюрьмы считается с моим мнением.
Герцог снова занялся зубочисткой.
— А какая у тебя такса? Ну, услуги твои чем оплачиваются? Деньгами?
— О каком Петерсоне он говорит, Фред? — вмешался Морис, который с самого начала прислушивался к разговору. — О том, что шил бумажники, которые ты продавал посетителям и брал с него за это шестьдесят процентов?
Герцог улыбнулся.
— Денег у меня нет, да и кожа не по моей части. Но кое-что я могу предложить и на ваш вкус — я могу помочь вам выбраться отсюда.
— Мы с Фредом сидим в одной клетушке уже пятнадцать лет, — сообщил Морис, — и разработали восемнадцать совершенно надёжных, гарантированных на сто процентов планов побега.
