– Странно! – Мэнски словно бы растерялся. – Конечно, в настоящее время мы стремимся делать связи более общими… По-вашему, это истинное творчество?

– Судите сами. – Сэр протянул ему деревянный шарик с изображением площадки для игр. Фигурки детей были такими мелкими, что их не сразу удавалось различить, и в то же время они обладали поразительной пропорциональностью и настолько гармонировали с древесным рисунком, что и он казался вырезанным.

– Это его работа? – сказал Мэнски, возвращая шарик и покачивая головой. – Счастливая случайность. Что-то в расположении связей…

– А повторить вы сумеете?

– Скорее всего нет. Ни о чем подобном еще ни разу не сообщалось.

– Отлично, Я рад, что Эндрю – единственный в своем роде.

Мэнски сказал:

– Полагаю, компания охотно взяла бы вашего робота для изучения.

Сэр ответил с неожиданной мрачностью:

– Ничего не выйдет. И думать забудьте. – Он обернулся к Эндрю. – Едем домой.

– Как вам угодно, сэр, – ответил Эндрю.

Мисс назначала свидания мальчикам и редко бывала дома. Теперь мир Эндрю сосредотачивался вокруг Крошки-Мисс – уже далеко не крошки. Но она не забывала, что первое свое изделие он вырезал для нее – деревянный кулончик на серебряной цепочке, который она всегда носила на шее.

И это она первая воспротивилась манере Сэра раздаривать его изделия. Она сказала:

– Знаешь, папа, пусть те, кому они нравятся, платят за них. Они ведь стоят недешево.

– Давно ли ты стала корыстолюбивой, Мэнди? – спросил Сэр.

–. Деньги пойдут не нам, папа, а художнику.

Эндрю никогда раньше не слышал этого слова и, когда у него выдалась свободная минута, посмотрел его значение в толковом словаре. А потом они с Сэром снова поехали. На этот раз к. адвокату Сэра.

Сэр сказал адвокату.

– Что вы о ней думаете, Джон?

Адвоката звали Джон Фейнголд. У него были белые волосы и пухлый живот, а по краям его контактных линз шел ярко-зеленый ободок. Он посмотрел на резную дощечку, которую протянул ему Сэр.

– Очень красиво… Но я уже слышал новость. Ее вырезал ваш робот. Тот, который с вами здесь.

– Да, это работа Эндрю. Верно, Эндрю?

– Да, сэр, – сказал Эндрю.

– Сколько бы вы заплатили за нее, Джон?

– Право, не знаю. В таких вещах я не знаток.

– А вы поверите, что мне за эту вещицу предлагали двести пятьдесят долларов? Стулья Эндрю раскупались по пятьсот. В банке лежат двести тысяч долларов, вырученных за изделия Эндрю.

– Боже мой! Он сделает вас богачом, Джералд!

– Наполовину, – сказал Сэр. – Вторая половина положена на имя Эндрю Мартина.

– Робота?

– Вот именно. И я хочу знать, законно ли это.

– Законно ли? – Фейнголд откинулся на спинку скрипнувшего кресла. – Прецедентов не существует, Джералд. Но как ваш робот подписал необходимые документы?

– Он умеет писать свое имя. И я отвез образец его подписи в банк. Самого его я туда брать не стал. Можно ли сделать еще что-то?

– Хм-м… – Фейнголд завел глаза вверх, потом сказал: – Можно учредить опеку для ведения всех его финансовых дел, обеспечив таким образом защитный слой между ним и враждебным миром. А в остальном советую вам больше ничего не предпринимать. Пока ведь никто вам не препятствует. Если у кого-нибудь возникнут возражения, пусть он вчиняет иск.

– И вы возьметесь вести дело, если такой иск вчинят?

– Разумеется. За соответствующий гонорар.

– Какой?

– Вот в таком духе. – И Фейнголд кивнул на дощечку.

– Вполне честно! – Сэр кивнул.

Фейнголд со смешком обернулся к роботу.

– Эндрю, ты доволен, что у тебя есть деньги?

– Да, сэр.

– И что же ты думаешь с ними делать?

– Платить за все то, за что иначе пришлось бы платить Сэру. Это сократит его расходы, сэр.

Случаев представилось много. Ремонт обходился дорого, а переделки еще дороже. С годами появлялись все новые модели роботов, и Сэр следил, чтобы Эндрю извлекал пользу из всех усовершенствований, пока он не стал металлическим шедевром. Оплачивалось это из средств Эндрю. На этом настаивал он.

Только его позитронные связи сохранялись в неприкосновенности. На этом настаивал Сэр.

– Новые роботы хуже тебя, Эндрю, – сказал он. – Они никуда не годны. Компания научилась делать связи точными – от сих до сих, единообразно и однозначно. Новые роботы стабильны. Они делают то, для чего сконструированы, и не отклоняются ни на йоту. Ты мне нравишься больше!

– Благодарю вас, сэр.

– И это все из-за тебя, Эндрю, не забывай. Я убежден, что Мэнски прекратил работу над общими связями, как только хорошенько на тебя поглядел. Непредсказуемость его не устраивала… Знаешь, сколько раз он требовал тебя, чтобы подвергнуть изучению? Девять! Но я не допустил, чтобы ты попал к нему в лапы, а теперь, когда он ушел на пенсию, может быть, мы вздохнем свободнее.

Волосы Сэра поседели, поредели, лицо обрюзгло, но Эндрю выглядел даже лучше, чем в те дни, когда только появился в доме.

Мэм жила теперь в Европе в какой-то колонии художников. Мисс была поэтом в Нью-Йорке. Они писали, но очень редко, Крошка-Мисс вышла замуж, но поселилась неподалеку. Она говорила, что не хочет расставаться с Эндрю, и когда родился ее сын, Крошка-Сэр, она позволила Эндрю кормить его из бутылочки.

Рождение внука, казалось Эндрю, должно было возместить Сэру потерю тех, кто уехал и не возвращался. И, значит, уже не будет нечестно обратиться к нему с просьбой.

Эндрю сказал:

– Сэр, вы очень добры, что разрешали мне тратить деньги, как я хотел.

– Это были твои деньги, Эндрю.

– Только благодаря вашей доброй воле, сэр. Я не думаю, что закон воспрепятствовал бы вам оставить их все себе.

– Закон не заставит меня поступить непорядочно, Эндрю.

– После уплаты всех долгов и всех налогов, сэр, у меня в банке все равно накопилось без малого шестьсот тысяч долларов.

– Знаю, Эндрю.

– Я хочу отдать их вам.

– Я их не возьму, Эндрю.

– Но я хочу отдать их в обмен на что-то, чего, кроме вас, сэр, мне никто дать не может.

– А! И что же это, Эндрю?

– Моя свобода, сэр.

– Твоя…

– Я хочу купить свою свободу, сэр.

Это было не так просто. Услышав про свободу, Сэр покраснел, сказал «О, Господи!», повернулся на каблуках и вышел.

Убедить его смогла Крошка-Мисс. Говорила она резко, сердито – и в присутствии Эндрю. В течение тридцати лет в присутствии Эндрю говорили и о нем, и о чем угодно еще. Он ведь был всего лишь робот.

Крошка-Мисс сказала:

– Папа, но почему ты воспринимаешь это как личное оскорбление? Эндрю останется здесь по-прежнему. И будет по-прежнему предан нам. Он не может иначе. Это запрограммировано в нем. И хочет он только словесного изменения. Он хочет, чтобы его называли свободным. Что здесь ужасного? Неужели он этого не заслужил? Боже мой, мы с ним обсуждали это уже годы и годы!

– Ах, обсуждали!

– Да. Но он все откладывал и откладывал, боясь тебя огорчить. Это я заставила его!

– Он не имеет понятия о свободе, Он робот.

– Папа, ты его не знаешь. Он прочел все книги в нашей библиотеке. Я не знаю, что он ощущает внутри, но ведь я не знаю, что и ты ощущаешь в душе. Попробуй поговорить с ним, и ты убедишься, что самые различные абстрактные понятия он воспринимает как ты и я, а что еще имеет значение? Если кто-то воспринимает мир, как ты сам, то чего еще можно требовать?

– Закон не признает такой предпосылки, – гневно бросил Сэр. – Эй ты! – Он обернулся к Эндрю, и голос у него стал скрежещущим. – Сделать тебя свободным я могу, только оформив это юридически после постановления суда. Но никакой суд не только свободным тебя не признает, но и официально установит наличие у тебя денег, и тебе объяснят, что права иметь свой заработок у робота нет. Неужели ты готов лишиться своих денег из-за подобной чепухи?