Джудит родилась в Коломбо и жила там до десяти лет — на два года дольше, чем обыкновенно позволяли оставаться в тропиках детям из британских семей. За все эти годы Данбары лишь однажды ездли домой, в папин «большой отпуск», но Джудит тогда было всего четыре года, и воспоминания об этих каникулах в Англии с течением времени затуманились в ее памяти. Она никогда не ощущала Англию своей родиной, своим домом. Настоящим домом был для нее Коломбо, просторное бунгало с зеленым садом на Галле-роуд, отделенное от Индийского океана одноколейной железнодорожной линией, идущей к югу до города Галле. Из-за близости моря, с которого постоянно дул свежий бриз, несший с собой буруны, самая сильная жара казалась нестрашной, а в доме создавали приятную прохладу деревянные лопасти укрепленных на потолке вентиляторов.
Но неминуемо настал тот день, когда они вынуждены были сказать всему этому «прощай». Оставить дом и сад, служанку Аму, дворецкого Джозефа, старика тамила — садовника. И попрощаться с папой. «Почему мы должны уезжать?» — не переставала спрашивать Джудит, даже когда он вез их на машине в гавань, где стояло на якоре, уже разводя пары, судно «Пи энд Оу»[5]. «Потому что время пришло, — ответил отец, — всему свое время». Ей не было сказано, что мама беременна, и только по окончании трехнедельного морского путешествия, когда они снова оказались в пасмурной Англии, Джудит была посвящена в тайну: в семье скоро появится малыш.
Поскольку им, собственно говоря, некуда было возвращаться, тетя Луиза, проинструктированная своим братом Брюсом, взяла дело в свои руки; она отыскала Ривервью-Хаус н сняла дом вместе с обстановкой. Вскоре после того как они водворились в новом жилище, в порткеррисской больнице появилась на свет Джесс. И вот для Молли Данбар пришло время возвращаться в Коломбо. Джесс ехала с ней, а Джудит оставляли здесь. Она им страшно завидовала.
Они прожили в Корнуолле четыре года. Почти треть ее жизни. И, в общем, это было хорошее время. Дом был удобный, места хватало всем, к нему примыкал большой, довольно запущенный, с яблоневой рощей сад, спускавшийся по склону холма множеством террас, газонов, каменных ступеней.
А лучше всего была свобода, которой наслаждалась Джудит. У Молли, занятой новым ребенком, не хватало времени, чтобы присматривать за старшей дочерью, поэтому Джудит была предоставлена самой себе. Кроме того, по природе своей слишком нервная, вечно дрожащая за своих детей мать, Молли скоро поняла, что сонная деревушка Пенмаррон, рядом с которой они проживали, и ее мирные окрестности не представляют никакой угрозы для ребенка.
Полная первооткрывательского духа, Джуднт стала совершать пробные, нерешительные вылазки за пределы сада, пока наконец железнодорожная линия, соседнее фиалковое хозяйство и берега морского рукава не превратились в ее игровую площадку. Осмелев, она отыскала дорожку, которая вела к церкви одиннадцатого века с колокольней — прямоугольной башней в нормандском стиле и потрепанным ветрами кладбищем с древними, замшелыми надгробиями. Как-то раз, когда она присела на корточки перед одним из них, силясь разобрать выгравированную на камне надпись, к ней незаметно подошел приходский священник, которому польстило любопытство девочки. Он пригласил Джудит внутрь церкви, поведал некоторые эпизоды из ее истории, показал особенности архитектуры, убранства и скромные храмовые богатства. Затем они поднялись на верх башни, и священник показал девочке раскинувшиеся внизу окрестности. Перед Джудит словно открылся целый мир — в виде огромной, волшебно раскрашенной карты: фермерские земли, похожие на лоскутное одеяло, — то зеленый бархат пастбищ, то коричневый рубчатый вельвет пашни; далекие холмы, на которых тут и там высились древние, сооруженные из камней в незапамятные времена памятники-пирамиды; отражающий небесную синеву морской рукав, похожий на громадное озеро, — сходство мнимое, ибо его воды поднимались и отступали вместе с морскими приливами и отливами, и с морем он соединялся глубоководным протоком, который именовался Каналом. В тот день приливное течение Канала было окрашено в цвет индиго, а гладь океана сверкала бирюзой и на пустынное побережье накатывали зеленовато-голубые волны. К северу, в сторону скалы, на которой стоял маяк, протянулась вдоль берега длинная изогнутая полоса дюн, в море виднелись рыбацкие шхуны, в небе кричали чайки.
По словам священника, церквушку построили на этом холмике над взморьем для того, чтобы колокольня служила путеводным знаком, береговым ориентиром для кораблей, и нетрудно было представить, как в старину сюда приплывали галеоны с надутыми парусами и вместе с приливной волной двигались вверх по течению.
Постепенно узнавая новые места и достопримечательности, Джудит знакомилась и с местными жителями. Корнуолльцы обожают детей, и где бы она ни появлялась, ее всюду ожидал такой радушный прием, что свойственная ей застенчивость скоро исчезла без следа. В деревне не было недостатка в интересных людях. Миссис Берри, хозяйка местного магазинчика, которая готовила самодельное мороженое из заварного крема-концентрата; старик угольщик Херби со своей тележкой; почтальонша миссис Саути, которая, дабы защититься от бандитов, загородила свою конторку каминной решеткой и редко когда давала за почтовую марку правильную сдачу.
Были и другие, еще более занятные люди, жившие особняком. К примеру, мистер Уиллис. Он немалую часть жизни проработал на оловянных рудниках в Чили, но в конце концов, после многих лет странствий и приключений, вернулся в родной Корнуолл и поселился в деревянной хибаре, что примостилась на песчаных дюнах над берегом Канала. Узкая прибрежная полоса перед его неприхотливым жилищем была усеяна морским мусором, среди которого попадались всякие любопытные штуки: обрывки каната, сломанные ящики из-под рыбы, бутылки и полусгнившие ботинки. Однажды мистер Уиллис столкнулся там с Джудит, занятой поиском раковин, они разговорились, и он пригласил ее к себе в хибару на чашку чая. После этого она всегда старалась увидеться и поговорить с ним.
Мистера Уиллиса, впрочем, ни в коем случае нельзя было назвать бездельником, у него было целых две работы. Одна состояла в том, чтобы следить за приливами и отливами и давать сигнал, когда вода поднималась настолько, что груженные углем суда могли пройти через отмель. А кроме того, он служил перевозчиком. Снаружи дома он привесил рынду с какого-то старого корабля, в которую должен был позвонить всякий желающий перебраться на Другой берег Канала. Заслышав сигнал, Уиллис выходил из своей хибары, выволакивал свою непослушную гребную шлюпку вниз на берег и садился за весла. За эту услугу, сопряженную для пассажиров с неудобством и даже опасностью, когда случалось плыть во время бурного отлива, перевозчик взимал два пенса.
Он жил с миссис Уиллис, но она работала дояркой у живущего в деревне фермера и подолгу не бывала дома. Ходили слухи, что она вовсе и не миссис Уиллис, а мисс какая-то, и никто с ней особенно не разговаривал. Загадка миссис Уиллис была как-то связана с тайной дяди Хетер, Фреда, у которого «не было того самого», но стоило Джудит затронуть эту тему с матерью, как та поджимала губы и заговаривала о чем-нибудь другом.
Джудит никогда не рассказывала матери о своей дружбе с мистером Уиллисом, Интуиция подсказывала ей, что той вряд ли подправятся их отношения, и уж во всяком случае она запретит дочке навещать мистера Уиллиса и пить чай у него в хибарке. Какая нелепость! Разве может мистер Уиллис причинить кому-нибудь вред?
Да и вообще маме частенько не хватало здравого смысла. Например, она обращалась с Джудит точно так же, как с четырехлетней Джесс. В свои четырнадцать Джудит считала себя уже достаточно взрослой для того, чтобы обсуждать все важные дела, которые имели к ней непосредственное отношение.
Однако мама никогда ничего с ней не обсуждала — она просто сообщала готовые решения.
— Я получила письмо от отца — нам с Джесс придется вернуться в Коломбо.
Сногсшибательное, мягко выражаясь, известие. Но это еще что!
