– Как я полагаю, вы знали о картине?
Делон ответил на вопрос с прежней безмятежностью, с какой он вообще вел разговор:
– Эта картина меня совершенно не интересовала. И Пьеру-Луи нравилось, что она была мне безразлична.
Дюпен не ожидал иного ответа. Значит, о картине знали семь человек – по меньшей мере семь.
– Почему она вас не интересовала?
– Не знаю. Все буквально плясали вокруг нее, сходили из-за нее с ума.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я хочу сказать, что все видели в ней деньги. Все надеялись, что однажды им достанется хотя бы часть этих денег… Иногда он это замечал. Такая куча денег. Она может многое изменить в жизни.
– Что именно он замечал?
– Что все они хотят заполучить картину.
– И кто же эти все?
Делон удивленно посмотрел на Дюпена.
– Все. Его сын, его сноха, Лажу, да бог знает кто еще. Ах да, еще Бовуа. И его сводный брат.
– Но ведь речь ни разу не шла о ее продаже.
– Да, но мысль была, она была всегда, понимаете? И каждый думал: кто знает, кто знает?
Лицо Делона стало вдруг очень печальным.
– Как вы думаете, кто-то из них мог решиться на убийство?
В глазах Делона снова мелькнуло удивление.
– Думаю, что на это мог решиться каждый из них.
Делон произнес это совершенно бесстрастным тоном.
– Вы считаете любого из них способным на убийство?
– Сколько миллионов стоит эта картина?
– Сорок миллионов или больше.
Дюпен смотрел на собеседника, ожидая ответа. Делон взял бутылку и до краев наполнил оба стакана.
– Я знаю немногих людей, которые не пошли бы на убийство ради таких денег.
В тоне Делона не было ни цинизма, ни смирения, он высказался об этом как об общеизвестном факте – спокойно и сухо.
В принципе Дюпен был с ним согласен.
– Они все ждали, когда он наконец умрет. Они думали об этом дне, все время думали. В этом я уверен на сто процентов.
Наступила тишина. Оба занялись едой.
– Да, все хотели картину, но никто не должен был ее получить. Вы знали о намерении Пьера-Луи передать картину в дар музею Орсэ?
Впервые за весь разговор Делон помедлил с ответом.
– Нет, я этого не знал. Он действительно собирался ее подарить? Это хорошая идея.
Дюпен не стал говорить, что, вероятно, именно эта хорошая идея стала причиной событий, приведших к его убийству. Как только Пеннек узнал о своей смертельной болезни, он тотчас обратился в музей Орсэ, и об этом, несомненно, узнал человек, решивший этому воспрепятствовать. Действовать надо было быстро, пока дарение не состоялось.
Дюпен, однако, промолчал. Делон был прав. Сама по себе это была действительно хорошая идея.
Делон серьезно посмотрел в глаза Дюпену.
– Он должен был сделать это раньше. Я имею в виду, он должен был раньше подарить картину. В этом нет никаких сомнений. Я всегда боялся, что об этой картине узнает множество самых разных людей. Вы же понимаете, что знают двое, то знают все.
– Вы правы.
– Пеннек, однако, ничего не боялся. Это было даже странно. Он никогда и ничего не боялся.
– Вы не видите ни у кого мотив преступления, я имею в виду, действительно очень сильный мотив?
– Такое количество денег – это уже достаточно сильный мотив для любого человека.
Под всем, что сказал сегодня Делон, сам Дюпен мог бы подписаться обеими руками.
– Как вы можете оценить отношения отца и сына?
– Эти отношения были трагедией Пьера-Луи.
Делон снова разлил вино по стаканам.
– Это была тяжелая трагедия. Для них обоих. Вся эта печальная история, а теперь еще и смерть. Жизнь Луака Пеннека была безрадостной.
– Что вы хотите…
Пронзительно заверещал мобильный телефон Дюпена, больно ударив его по ушам. Номер Риваля. Комиссар нехотя взял трубку.
– Господин комиссар?
– Да.
– Вы должны срочно приехать в отель и сами все увидеть.
Голос Риваля дрожал от возбуждения.
– Что случилось?
– Мы вынули картину из рамы – мадам Кассель и я. Она привезла с собой специальную аппаратуру. Мы нашли на копии подпись.
– Да? И кто же это?
– Фредерик Бовуа.
– Бовуа?
– Точно так.
– Так это он? Он написал копию?
– Да. Мы нашли подпись на дереве, она очень хитроумно замаскирована в ветвях, но читается однозначно. Мы сравнили почерк с почерком на расчетах, которые Бовуа представлял Пьеру-Луи Пеннеку. Нет никаких сомнений, что это его подпись.
– Значит, он действительно художник?
– Это очевидно. Мадам Кассель говорит, что это отличная работа.
– Я понял.
– Мне все это очень не нравится – меня гложет нехорошее чувство.
– Вы уверены?
– В чем, в моих ощущениях?
– Нет, в том, что это Бовуа.
– Ах, насчет подписи? Да. Мадам Кассель абсолютно в этом уверена. Копию написал Фредерик Бовуа.
– Я еду. Встречаемся в отеле.
Дюпен на мгновение задумался.
– Нет, мы тотчас идем к Бовуа. Я сейчас выхожу. Увидимся у него.
– Хорошо.
Все время, пока Дюпен говорил с Ривалем, Делон продолжал невозмутимо есть. Разговор не произвел на него ни малейшего впечатления.
– Я должен идти, господин Делон.
– Я так и подумал.
Дюпен встал.
– Сидите, сидите, не беспокойтесь.
– Нет, нет, я вас провожу.
Делон тоже встал и вместе с комиссаром прошел несколько метров до входной двери.
– Благодарю вас за вкусную еду, то есть, естественно, за содержательный разговор.
– Вы очень мало ели.
– Я наверстаю упущенное в следующий раз.
– До свидания.
Дюпен попытался сориентироваться. Идти было, конечно, недалеко, но для этого надо было хорошо разбираться в хитросплетениях извилистых улочек и переулков. Дюпен решил выйти на главную улицу. Это заняло пять минут. Приблизившись к дому Бовуа, Дюпен увидел стоявшего у калитки Риваля. Калитка была заперта.
– Давайте позвоним.
На звонок никто не откликнулся. Риваль позвонил еще раз, потом еще.
– Идемте в музей.
– Вы уверены, что он там?
– Давайте попытаем счастья. Где мадам Кассель?
– В отеле. Я попросил ее подождать нас там.
Дюпен улыбнулся, и Риваль удивленно посмотрел на шефа.
– Что-то не так, господин комиссар?
– Нет, нет, все нормально.
Быстрым шагом они отправились к музею мимо «Сентраля» и площади Гогена. От отеля до музея было не более ста метров. Вход находился в современной части здания – в чудовищном строении из стекла и бетона, воздвигнутом на месте прежнего отеля «Жюли».
Дверь музея оказалась запертой. Риваль решительно постучал. Никто не отозвался. Он постучал еще раз, на этот раз более настойчиво. Звонка на двери не было. На стук никто не реагировал. Риваль отошел от двери на пару шагов. Слева от музея располагалась художественная галерея – анфилада из десяти – пятнадцати переходящих одна в другую комнат, занимавших всю короткую улочку. Справа, в двух шагах от входа, виднелась бетонная ниша с тяжелой стальной дверью, ведущей, судя по всему, в хранилище музея.
– Попробую здесь.
У этой двери был звонок. Он располагался очень низко, был утоплен в стене и поэтому малозаметен. Риваль трижды нажал на кнопку. Через несколько секунд изнутри послышался звук захлопнувшейся двери.
– Вы меня слышите? Это полиция! Прошу вас немедленно открыть дверь! – рявкнул Риваль.
Дюпен невольно улыбнулся.
– Немедленно откройте дверь!
Дюпен хотел было остудить пыл младшего коллеги, когда дверь сначала приоткрылась, а затем резко распахнулась настежь. В проеме стоял Фредерик Бовуа и приветливо улыбался:
– Ах, инспектор и комиссар. Здравствуйте, господа. Добро пожаловать в музей Понт-Авена.
Подчеркнутое дружелюбие Бовуа окончательно сбило с толка Риваля, и Дюпен заговорил вместо него:
– Добрый вечер, господин Бовуа. Нам бы хотелось с вами поговорить.
– Вам обоим?
– Да.
– Должно быть, это очень важный разговор, коли я удостоился визита двух таких полицейских знаменитостей. Мы пойдем ко мне или в отель?
