Попался этот старик и Зорьке. Старик ехидно улыбается и спрашивает:

— Куда идешь, добрый молодец?

А Зорька только гукает, да пукает, да слюни пускает. И так к нему старик подступался, и этак, да что с убогого взять? Махнул он рукой, хотел медную монетку подать, хотел развязать кошель, хвать, а кошеля-то и нету. И дубинки нет, и гуселек. Накинулся он с кулаками на Зорьку. А тот нечаянно дубинкой махнул, по струнам пальчиком задел, и началась потеха с перезвоном. Танцует старик да охает от ударов.

— Что хочешь сделаю, только пощади! — взмолился несчастный.

Тут Зорька и подал голос впервые в жизни: хочу, мол, стать добрым молодцем, красавцем и разумником. Провалился старик сквозь землю, и там, где он в землю ушел, родник забил. Вот Зорька напился, умылся и стал добрым молодцем. И раз стал разумником, то сразу догадался, где его братья. Грянулся грудью оземь и проломился в Подземное царство.

Смотрит — стоит он посреди Золотого царства, змеи вокруг шипят, а двенадцатиглавое чудище сидит — золотое яйцо охраняет. Приглянулось яйцо Зорьке, выпустил он бей-дубинку, она всех змей и поприбивала, а Зоря чудище придушил. Забрал богатырь яйцо, идет дальше. Смотрит — Серебряное царство, кругом жабы зубастые, а шестиглавое чудище серебряное яйцо охраняет. Прибил он жаб дубинкою, чудище придушил, яйцо забрал. Идет дальше, видит Медное царство, совсем пустое. В гнезде медное яйцо и совсем маленький змееныш его охраняет. Одним щелбаном Зоря его прибил и пошел дальше. Прошел все медное царство, вышел на свет божий. Закручинился, что братьев не нашел, да как хряпнет золотым яйцом оземь. Вышел из него Вечерка, глазами хлопает, ничего не помнит. Расколол тогда Зорька второе яйцо, вывалился из него Полуночка, ручищи — во! Ножищи — во! Повертел Зорька третье яйцо, никак не может сообразить, что же в нем лежит, видно, сила родниковая перестала действовать, проколупал он тайком от братьев в яйце маленькую дырочку, а оттуда как хлынет нечисть да как разбежится по всему свету! Пришлось братьям за оружие браться и по свету отправляться, чтобы всю нечисть обратно в яйцо загнать. Так и ходят с того времени дозором. Вечерка — весь в золотой пыли, Полуночка — ручищи — во! Ножищи — во! И Зорька гукающий».

Я облокотилась о кафедру, вывалив язык, как отдышливая собака, даже сил на то, чтобы показать Анжело кулак, не было.

— Очень интересно, — подал голос молчавший до этого Рагуил. — А где же тут, позвольте узнать, высшие иерархи?

— Ну не простые ж демоны все это провернули! — просипела я. — Столько нечисти на свет выпустили! — Это был аргумент убойный, даже Рагуил не нашел к чему бы прискрестись. Он только поинтересовался именами сих великих деятелей навьего царства, но я сказала, что это великая тайна и тот, кто ее знает, — не жилец, а тот, кто подробностей хочет, пусть вон к Зоре идет, или к его среднему братцу — Гомункулу, или к старшему брату — Сиятельному.

— Ладно, удовлетворительно, с натяжкой, — согласился Рагуил.

— А почему это удовлетворительно?! — ожила я. — Да я так долго говорила, что за одно это можно уже хорошо поставить!

— А можно и неуд, — задумчиво почесал рога Рагуил.

— Хорошо, уд, но только из уважения к вам, жестокосердный вы наш, — пошла я на попятную, и пока класс гоготал, прошествовала к своему месту, не забыв стукнуть пачкой тетрадей по голове Анжело.

— С-староста, — прошипела я.

— Сказительница, — оскалился демон.

— Ну и поскольку у нас есть еще маленько времени, — учитель потер когтистые лапы, — мы еще успеем провести маленький письменный экзамен.

Я ойкнула, уткнувшись лбом в парту.

— А чего тянуть? Год-то заканчивается, — сказал Рагуил.

Я макнула перо в чернила и приготовилась внимать.

С подругами я встретилась только во время обеда. Лейя есть не могла, сидела как на шиле, глупо улыбалась и болтала взахлеб, так что понять ее было совсем невозможно, но видно было, что счастлива она просто жуть! Записные школьные красавицы смотрели на нее с ненавистью, считая, что мавка уволокла у них из-под носа жениха. Вдруг сразу выяснилось, что Сиятельный и той-то глазки строил, и этой комплимент сказал, а все счастье досталось этой выдерге болотной.

Алия сидела красная как бурак и молчаливая. С тушеной бараниной она разбиралась, как с личным врагом. Может, потому никто и не подошел к нашему столу, чтобы сказать злое слово мавке.

— Ты чего такая хмурая? — спросила я подругу. — Что папа? И вообще, как прошло знакомство жениха с родителем?

Алия засопела, глаза вспыхнули, она расстегнула куртку и показала разорванное плечо. Рана, к счастью, уже заживала, на Алии вообще все заживало как на собаке.

— Сцепились, как кобели. Думала, головы друг другу пооткусывают. И главное, охрана эта долбанная…

— И что?

Алия отмахнулась:

— Ай, дал батя денег хозяину гостиницы на постройку новой, не такая уж она и великая была.

— Да плевала я на эту гостиницу! — Я стукнула ложкой по столу. — Я про Серого спрашиваю, отец-то что сказал?

— Чтоб духу его в Школе не было, пока я не выучусь.

— А потом?

— А потом он, может, и сам от старости помрет. Батя, во всяком случае, на это очень надеется.

— Ага, помрет он! Тысячу лет не помирал, а тут вдруг помрет.

— Вот и я бате это сказала, а он мне в глаз.

— Ну и нравы у вас.

— Это… — затоптался у нашего столика Зоря, — вас директор кличет. Покушаете — и к нему.

— Ага, сейчас и мне в глаз.

— За что?! — удивилась Лейя.

— Феофилакт Транквиллинович найдет. Для похвалы еще ни разу не вызывали.

— Ну давай, — сказала Алия.

Я встала, и тут по залу разнесся дружный гогот: с обреченным видом к раздаче топал бельчонок в кокошнике и сарафане. Овечка подталкивала его носом:

— Давай, топай, некогда переодеваться! А вы не ржите, кони!

Я, добравшись до директорского кабинета, осторожно постучала.

— Входите, госпожа Верея. — Феофилакт Транквиллинович сидел за столом, обложенный толстыми, как гроссбухи, учительскими журналами. Напротив него в кресле восседал Велий, а за спиной Велия стоял Анжело, опасливо стреляя на директора глазами.

— Вот, отчитываю старосту вашего курса, — обрадовал меня Феофилакт Транквиллинович, — за вашу неуспеваемость.

— А чего у меня с неуспеваемостью, у меня хорошо с неуспеваемостью, — насупилась я.

— Я бы даже сказал, что у вас замечательно с неуспеваемостью, — развеселился директор. — Поэтому мы с господином Велием решили, что вместо практики будете вы у нас подтягивать «хвосты». А, памятуя вашу неудержимую страсть к книгам, еще дадим маленькое поручение — навести порядок в архиве, тем более что господина Гомункула у нас временно изъяли на общественные нужды.

Я зыркнула взглядом на «господина Велия», пообещав ему кровавую расправу сразу после того, как он выйдет в коридор. И сдержала свое обещание, сильно сожалея, что я не Алия, а то отгрызла бы ему сильно умную голову.

— Ты белены объелся, да? На полтора месяца в подземелье укатать решил? Что я тебе плохого сделала?

— Погоди! — отбивался Велий. — Чего ты накинулась как полоумная! Это директор придумал с архивом!

— Не ври! Мне хоть в глаза не ври! Ты как с Анчуткой переговорил, так вообще меня из Школы выпускать перестал! Думаешь, я не вижу? Думаешь, что такая глупая, да?

— Ну тебя, сумасшедшую. — Велий отодвинул меня в сторону, одергивая суконную куртку. — Никто тебя цепями к архиву приковывать не будет. Гуляй, где хочешь. По Школе. — Он засмеялся и бросился наутек, потому что я решила сделать из него чучелко для архива.

Вечером Аэрон утешал меня:

— Да ладно тебе, Верея, дуться. Подумаешь, практика в Школе! У меня вообще дурное предчувствие, что этим летом невеста бросит, но я же не переживаю, что холостяком помру!

Алия, до этого мрачная, потому что рядом нет Серого Волка, грохнула кулаком по столу: