Я улыбнулась, погладив его по щеке кончиками пальцев. Он был так взволнован, его глаза были полны надежды.

– Тебе трудно вспоминать, да? – я не знала, что еще такого страшного может быть в его прошлом. Не повстанец же он, в конце концов. – Те женщины, что были до меня, они мучили тебя?

Он опустил голову. Я приблизилась и обняла его. Он обхватил меня за талию, прижав к себе.

– Я ничего не буду спрашивать, – пообещала я. – Мне не важно, что там было у тебя в прошлом. Теперь ты мой и все это позади. Я буду заботиться о тебе, тебе будет хорошо со мной.

Я шептала, поглаживая его по волосам. Он дрожал от переполнявших его противоречивых чувств.

– Тебе не нужно бояться, ты сам можешь доверять мне, – я немного отстранилась и коснулась губами его щеки.

Он повернул голову и накрыл мои губы своими. Я забыла, как дышать, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Его поцелуй был таким страстным, таким настойчивым. Он повалил меня на диван, продолжая этот горячий жадный поцелуй, его язык уже вовсю хозяйничал у меня во рту. Я успевала только неловко отвечать, не имея слишком богатого опыта в таком деле. У меня была только Кайла, да пара наложников, которых Мили заставляла развлекать меня. Дальше невинных поцелуев я не пускала. Они не смели настаивать. Кит же не стеснялся, жадно вторгаясь в мой рот языком, покусывая губы, лаская меня под футболкой. Меня захлестнула волна такого невыносимого желания, что я невольно застонала, вцепившись в его одежду и прижавшись сильней.

Он отстранился, вопросительно взглянув на меня.

– Я сделал тебе больно? – спросил он, переводя дыхание. Его глаза горели желанием, грудь тяжело вздымалась. Я не смела опустить глаза ниже.

– Нет, – я начала краснеть. – Скорее наоборот.

Он улыбнулся и опять обнял меня, теперь действуя с меньшей страстью, но уверенней. Кит подарил мне еще несколько умопомрачительных поцелуев, наполненных таким искренним чувством и таких горячих, что я окончательно потеряла голову. Я даже не заметила, как он умудрился стянуть с меня джинсы. Потом его поцелуи достались моей шее и груди. Футболку я сняла сама, чтоб она не мешала наблюдать за его неспешными действиями. Он гладил мое тело, касался так нежно. Его горячие губы надолго приникали к коже в самых чувствительных местах. Он закрывал глаза и выделывал языком что-то невообразимое. Я зажмуривалась и хихикала, когда становилось щекотно. Он тоже начинал улыбаться и перемещался дальше, не оставив без внимания ни одного стратегически важного участка женского тела.

Я затаила дыхание, когда он в третий раз оторвался от моей кожи, после того как одарил вниманием пупок. Кит скользнул рукой ниже и посмотрел на меня вопросительно. Я улыбнулась кокетливо и кивнула, дав добро.

Больше ничего не помню. Вернее помню, как моя душа покинула тело и витала под потолком, наблюдая за Китом.

Я летала и думала, как можно таких милых и нежных существ обряжать в ошейники и ставить на уровень домашних животных?! Как можно относиться к ним как к вещам, продавать, обменивать и делить с подругами?! Я бы никогда не позволила кому-то даже пальцем притронуться к моему Киту. Нет, к моему Кристоферу, потому что именно так звучит его имя. Это женщины упрощают прекрасные мужские имена до размеров собачьих кличек. Разве недостойны они хоть какой-то свободы выбора, хоть права отказаться быть собственностью любой, что больше заплатит? Как вообще мы дошли до такого варварства? Мы – просвещенные гуманные женщины.

Конечно, все это пронеслось в голове за какой-то миг. Остальное время я пребывала в полной нирване. С небес вернуло тихое ругательство, сорвавшееся с губ Кита. Я даже не сразу поняла, что это ругательство, приняв его за стон.

– Черт, – бормотал он, отползая от меня. – Проклятье.

Я приоткрыла глаза. Думаю, мой взгляд можно было назвать затуманенным страстью или что-то в этом роде.

– Извини, – он заметил мой вопросительный взгляд. – Черт.

– Что случилось? – я немного заволновалась и приподнялась на локтях. Увидев его полностью, я поняла, в чем проблема, и попыталась сделать вид, что ничего не вижу.

– В свое оправдание могу сказать только, что… – он вздохнул. – Ничего не могу сказать.

– Глупости, – улыбнулась я, быстро поднявшись и обвив его шею, чтоб он не сбежал, хотя он явно порывался. – Не смей оправдываться. Все нормально.

– Чувствую себя подростком, – пробормотал он хмуро.

– Иди, помойся, а я выберу какой-нибудь фильм, – сказала я ему на ухо, лаская кончиками пальцев его розовеющие щеки. – Что хочешь на десерт?

Я улыбнулась.

– Тебя, – он тоже обнял меня и коснулся губами шеи.

– О'кей – я хихикнула.

– Я быстро, – он поднялся и отправился к себе.

Я легла обратно, нуждаясь в небольшой передышке.

За окном начал накрапывать дождь. Небо затянули тяжелые серые тучи. Приближалась гроза. Океан был неспокоен. Большие темные волны накатывали на берег, разбиваясь на тысячи мелких брызг.

Я включила экран и неспешно выбирала фильм. Сегодня хотелось чего-то романтичного, какой-нибудь истории любви, но пролистав с десяток новинок, я убедилась, что все не то. В наши дни главными героями мелодрам были в основном женщины. Про любовь между мужчиной и женщиной было как-то не принято снимать фильмы, да и прочие области искусства деликатно обходили эту тему. Творчество подобного содержания считалось нетрадиционным, и было скорее чем-то авторским, для узкой аудитории ценителей. Либерально настроенные женщины часто представляли широкой аудитории истории, где любовь между людьми разного пола подавалась как вполне допустимая вещь, но эти работы, будь то книги или фильмы, зачастую попросту копировали что-то из классики периода патриархата. Ремейки старинных памятников культуры имели успех более ста лет назад, когда почти все области искусства претерпевали кризис жанра. Новые произведения, воспевающие феминизацию и матриархат, всем порядком приелись, вот и писатели, и музыканты, и режиссеры принялись реанимировать старые сюжеты, где царило равноправие. В то время колонизация Марса была на самом пике популярности, и новое творчество пришлось как никогда кстати. Но мода на равноправие и либерализм прошла, а с ней и повальное увлечение стариной. Теперь те фильмы можно было найти разве что в архивах музеев искусства, равно как и музыку того периода.

Я вздохнула, чувствуя себя странно. Я понимала, что мои чувства к Киту слишком сильны, чтоб назвать их просто физиологической потребностью организма. Конечно, я не была привязана к нему как к Кайле, не считала его самым важным человеком в моей жизни. В ней вообще не было такого человека после смерти матери. Если бы хоть отец остался жив, но и он погиб. Я осталась совсем одна, и ближе всех стала подруга детства и первая любовь. Но в последнее время мы и с ней не виделись и очень отдалились. Эту разлуку я переживала легко, иногда вовсе забывала о Кайле. Стало интересно, могу ли я расстаться с Китом? Насколько он важен для меня. Ведь нельзя же считать заботу и жалость любовью?

Он прервал мои размышления, опустившись рядом. Кит сменил одежду и помылся. Я улыбнулась ему.

– Выбрала что-то? – спросил он, заметив пульт у меня в руках. Я так и сидела, сжимая его в пальцах.

– Нет, – ответила я, тоже переводя взгляд на список фильмов. – Хотела что-то о любви, но тут все не то.

– Почему? – он взял из-под спины небольшую подушку, положил ее мне на колени и лег, умостив на нее свою голову.

Я задумчиво поглаживала его влажные волосы, запуская в них пальцы.

– Как ты думаешь, можно считать любовь к мужчине настоящей? – спросила я, взглянув на него сверху.

– Я думаю, влюбляешься в человека, а не в его пол, – ответил он, пожав плечами.

– Но разве можно говорить о таком понятии применительно к заведомо неравным социально существам? – я вздохнула, любуясь его красивым задумчивым лицом. Он закрыл глаза, я выводила на его коже узоры кончиками пальцев. Нежно очертила линию подбородка, провела по нижней губе. Он улыбнулся.