— Сеня! — взвизгнула я, перепугавшись за него не на шутку и оттолкнув Родиона, бросилась в обход оградки, в кусты.

Когда, увязая тонкими каблуками в рыхлой клумбе, я добралась до него, он уже сам благополучно выбрался из кустов.

— Подумай, что ты делаешь, — тем временем отчеканил оскорбленный Родион, с удивлением наблюдая за нами.

— Да, пошел ты! — рявкнула я и пытаясь разглядеть побитое лицо парня, обхватила его ладонями.

— С этой минуты, я разрываю с вами, Марина Евгеньевна, всякие отношения. У вас нет больше заказчика, — громко объявил Родион.

— Я в такой темноте ничего не вижу, — пожаловалась я Сене. — Давай быстро поднимемся ко мне и приложим к ушибу лед.

— Ну, ты еще горько пожалеешь об этом, — пообещал Родион тихо и, отвернувшись от нас, направился к своей машине.

— Да, какая разница, синяком больше, синяком меньше, — строптиво уворачивался от моих рук Сеня. — Вот сумочка твоя залетела в кусты… отпусти… надо ее достать…

— Да бог с ней с сумочкой, — уговаривала я его.

— Сдурела! Там же куча бабла и документы, — ворчал он, забираясь обратно в кусты.

Когда я вместе с Сеней и с вновь обретенной, перепачканной в земле, дорогой итальянской сумочкой, подобрав по пути пакет с кофе и манго, входила в подъезд, мимо на бешеной скорости пронеслась «тойота» Родиона.

Едва переступив порог квартиры, я метнулась на кухню и уже оттуда, спохватившись, пригласила Сеню, задержавшегося у двери:

— Проходи в комнату! Располагайся! Я сейчас лед принесу!

Но Сеня притащился за мной на кухню.

— Мои комплименты, сестренка, — сказал он, устроившись на диванчике.

— По поводу чего? — я подала ему мешочек со льдом, мимоходом отметив, что он не потрудился снять кроссовки и джинсовку, но меня это как-то мало тронуло. Больше беспокоила его губа. Еще в лифте я разглядела, как она у него вздулась. — Ну и видок у тебя.

— Ты, похоже, торжествуешь, — поддел он меня моими же словами. — А комплимент по поводу твоей квартиры. Ничего так хатка.

— Благодарю. Только, что скажет Людмила, когда увидит тебя завтра?

— Марин, а ты чего в магазин приходила? — поднял он на меня глаза.

— За сумочкой, — пожала я плечами.

— Ну, да… конечно, — он осторожно потрогал губу языком. — А зачем ты сказала, что у тебя со мной было четыре раза?

— Что четыре раза? — не поняла я. — Ах это… Знаешь, не люблю когда так разговаривают с людьми. У тебя с Людмилой сложности из-за моей болтовни? Прости.

— У нас с ней уже давно никаких сложностей нет. По мне пусть себе треплется, я все равно не слушаю. Просто, думаю о своем и все. Мне по барабану.

— Что будешь, кофе или чай?

— Давай кофе.

— Вообще-то, я приходила не только из-за сумочки. Хотела сказать, что твоя терапия имела успех: мне уже не снится тот кошмар про заброшенный дом. Ты же не соизволил даже позвонить в эти дни.

— Твой сотовый был вообще недоступен, а по-домашнему тебя не застанешь.

— Ты знаешь мой адрес.

— Я не мог оставить магазин. Людка уезжала к матери на три дня и только вчера вернулась. Потом, я не хотел застать тебя с этим, твоим Родионом.

— Он не мой. У него семья. Забыл?

— Я же говорил тебе, что он козел и лузер.

— Сеня!

— Не так, что ли? И дело тут даже не в том, что он мне врезал: меня в последние дни, только и делают, что лупцуют из-за тебя, — он усмехнулся свободной стороной рта, к другому был прижат пакет со льдом.

— Спасибо, — тихо проговорила я.

Сеня замолчал.

— Я так благодарна тебе за все. И я хотела сказать тебе лишь это. Ты просто не представляешь, чем я обязана тебе.

— Ты мне ничем не обязана, — так же тихо проговорил Сеня, отняв от губы мешочек со льдом, но вдруг словно очнулся, снова напуская на себя нагловатый, беспечный вид.

Я поставила перед ним чашку со свежесваренным кофе.

— Ты ничем мне не обязана, — развязно повторил он. — Спасибо будешь говорить после своего медового месяца. Вот тогда я поверю, что ты в полном порядке.

— Нет уж! Больше никаких романов. Я устала получать оплеухи. Хочешь выпить?

— Давай.

— Виски? Ликер?

— Виски.

Когда я налила ему, он, встряхнув мешочек со льдом, высыпал из него в стакан несколько подтаявших кубиков льда. Себе я налила Бейлиз и нарезала манго.

— За тебя, — сказал Сеня, отпил немного виски, поморщившись, и глянул на меня исподлобья. — Погоди, вот отойдешь от всего этого, успокоишься и все у тебя наладиться. Хочешь, кое в чем признаюсь тебе?

— Хочу, — решительно кивнула я, отчего-то оробев.

— Каждый вечер я ждал твоего прихода в магазин.

— Ты влюблен в меня? — засмеялась я, стараясь перевести все в шутку.

— У меня улучшалось настроение, когда ты появлялась, — не принимая моего шутливого тона, тихо проговорил он, — Ты всегда думала о чем-то своем, никого и ничего не замечая вокруг, и меня это здорово разбирало. Я из кожи вон лез, чтобы ты очнулась от своих мыслей и обратила на меня внимание.

— Наверное, я думала о работе.

— Не, когда ты думаешь о работе, у тебя другое выражение лица — жесткое, решительное, а когда о другом — мечтательное, нежное.

— Значит, я мечтала о баре…

— Уф! — с облегчением выдохнул Сеня. — А я уж пnbsp;одумал было, что о Родионе.

Мы засмеялись. Он допил виски и, глядя в сторону, неожиданно сказал:

— Марин, ты так сразу не кидайся на меня с пощечинами, ладно? — помолчал и решительно добавил: — Разреши мне остаться этой ночью с тобой.

— Марин, ты сразу не кидайся на меня с пощечинами, ладно? — сказал Сеня, странно глядя на меня. Помолчал и решился: — Разреши мне остаться этой ночью с тобой.

— Ты хочешь переспать со мной? — уточнила я, и когда он кивнул, засмеялась: — У тебя же губа разбита…

— Это ничего, зато все остальное функционирует, — горячо заверил он, с надеждой глядя на меня. Я растерялась. Я не знала, что ответить. Я уже ничего не знала. И это его отчаянная просьба… Встав, я прихватила бокалы и пошла к раковине. Мне нужно было собраться с мыслями. Сеня подошел сзади и приник губами к моей шее. А когда его горячие ладони легли мне на грудь, я вздрогнула, но он прижался к моей спине, шепча на ухо:

— У нас все получиться… вот увидишь… — и, развернув к себе, стал легонько целовать мое лицо. — Смотри на меня… думай только обо мне… — бормотал он. Я дернулась, перед глазами все плыло. — Тише, тише… — уговаривал он, пока я билась в его руках. — Посмотри на меня… Посмотри же… Это я… Я остановилась, тяжело переводя дыхание, опустила руки, перестав отталкивать его, и пока он тихо целовал меня, повторяла про себя: «Это Сеня… Сеня… это же Сеня…».

— Умница, — похвалил он меня и медленно погладил по плечу. — Ты слишком напряжена. Расслабься и доверься мне. Хорошо? Я кивнула и даже попыталась улыбнуться. Я очень хотела помочь ему… себе… но меня стало мутить. Какое-то время мы стояли, просто обнявшись, и Сеня только ласково и успокаивающе гладил меня по спине. Через какое-то время, он заставил меня поднять голову с его плеча и взглянуть ему в лицо.

— Попробуем? — шепнул он. Я не уверенно кивнула, чувствуя, как отказывают ноги, и накатывает слабость, закрыла глаза и, дрожа, прислонилась к нему. Руки, что нежно гладили, вдруг с силой подхватили меня и усадили на стол. Я не открывала глаз, чувствуя неторопливые поцелуи Сени. Его прикосновения были мягки и даже пугливы, он сразу же останавливался, чутко улавливая мое состояние. Сколько так продолжалось, я не знала. Сеня ничем не выказывал своего нетерпения. Я же в какой-то момент поймала себя на мысли, что его прикосновения даже доставляют мне удовольствие, вызывая ответное желание приласкать его. И когда я ответила на его поцелуй, Сеня с улыбкой глянул мне в лицо:

— Кажется, мы делаем успехи, а? После чего требовательно и настойчиво поцеловал меня. Наши губы раскрылись друг для друга, и Сеня опять прижал ладонь к моей груди. Я резко отстранилась и, чтобы справиться с тошнотой, глубоко и часто задышала. Сеня держал меня за плечи и, закусив губу, с тревогой наблюдал за мной.