– Брат…

Ксарл попятился от Талоса, который сделал еще шаг вперед, невзирая на все усилия Кириона и Меркуция.

– Я не желаю бессмысленно бросить свою жизнь на ветер. Ты слышишь меня? Ты понимаешь меня, принц трусов? Я хочу отомстить Галактике, ненавидящей нас. Я хочу, чтобы имперские миры трепетали в ужасе при вести о нашем приближении. Я хочу, чтобы вой имперских душ достиг самой Священной Терры и чтобы от звуков их агонии бог‑мертвец задохнулся на своем Золотом Троне.

Вариил присоединился к братьям, не дававшим Талосу добраться до Ксарла. Только Узас стоял в стороне, глядя на них с мертвенным равнодушием. Пророк, извиваясь в их руках, ухитрился пинком отшвырнуть Кириона.

– Я брошу тень на всю эту планету. Я испепелю каждого мужчину, женщину и ребенка, так что дым от погребальных костров затмит солнце. Собрав их прах, я приведу «Эхо проклятия» в священные небеса над Террой и обрушу пепел двадцати миллионов загубленных смертных на императорский дворец. И тогдаони нас запомнят. Тогда они запомнят легион, перед которым некогда трепетали в страхе.

Талос вогнал локоть в наличник Меркуция, отправив брата на пол под треск керамита. Удар кулаком по горлу швырнул апотекария следом, и больше никого не осталось между Ксарлом и пророком. Талос направил золотой клинок Аурума в левый глаз товарища.

– Больше никакого бегства. Никакого грабежа ради скудной поживы. Отныне, когда мы увидим имперский мир, мы больше не будем спрашивать, стоит ли атаковать его ради добычи? Нет, мы спросим, какой вред его гибель принесет Империуму? И когда магистр войны призовет нас в Тринадцатый Крестовый поход, мы ответим на зов. Ночь за ночью мы будем сражаться, чтобы поставить Империум на колени. Я отброшу то, во что превратился этот легион, и перекую его в то, чем он должен быть. Я ясно выразился?

Ксарл кивнул, не сводя глаз с лица пророка:

– Я слышу тебя, брат.

Талос не опустил клинок. Он полной грудью вдохнул застоявшийся рециркулированный воздух корабля, наполненный острыми запахами машинного масла и пота Септимуса. Раб был напуган.

– Что? – спросил его хозяин.

Септимус стоял в своей поношенной куртке. Его нечесаные волосы рассыпались вокруг лица, не скрывая поврежденной оптической линзы. В руках раб сжимал шлем своего господина.

– У вас из уха течет кровь, повелитель.

Талос поднял руку, чтобы проверить. На пальцах его перчатки остался кровавый след.

– Моя голова в огне, – признал он. – Я никогда не мыслил яснее, чем сейчас, но приходится платить за это очень мучительной болью.

– Талос? – произнес один из братьев.

Пророк не был уверен, что узнал голос. Зрение помутилось, и все они выглядели одинаково.

– Ничего страшного, – сказал он безликой толпе.

– Талос? – позвал другой голос.

Пророка внезапно поразила мысль, что братья не понимают его. Язык едва ворочался во рту. Разве он говорил невнятно?

Талос выпрямился и сделал глубокий вдох.

– Я в порядке, – сказал он.

Остальные смотрели на него с сомнением. Холодный взгляд Вариила был острее прочих.

– Талос, нам надо как можно скорее поговорить в апотекарионе. Есть несколько тестов, которые я должен провести, и есть подозрения – надеюсь, неоправданные.

– Как хочешь, – согласился пророк. – Но после того, как мы вернемся с Тсагуальсы.

IV

УГРОЗА ЗИМЫ

Город Санктуарий едва ли был достоин называться городом, а свое громкое имя он заслужил еще меньше. Самый большое из поселений на отдаленной пограничной планете Даркхарна, он представлял собой уродливое нагромождение приземлившихся исследовательских судов, крейсеров колонистов, наполовину погребенных в песке, и примитивных блочных конструкций, едва выдерживающих пыльные бури. Эти шторма бичевали лицо планеты, заменяя собой настоящую погоду.

Стены из дешевого рокрита и проржавевшего железа окружали город. Дыры в них были с грехом пополам залатаны досками и пластинами брони, содранными с приземлившихся кораблей.

Повелитель этого сляпанного на скорую руку поселения осматривал свои владения из относительной тишины офиса. Когда‑то это помещение было наблюдательной башней грузового транспорта экклезиархии «Цена милосердия». Теперь комнату очистили от скамей и наблюдательных платформ, и ее заполняли только личные вещи архрегента. Он называл помещение своим офисом, но, по сути, оно было его домом, как и домом каждого из архрегентов за те пять поколений, что сменились со Дня Падения.

Прозрачный купол был достаточно толст, чтобы заглушить рев пыльных ветров снаружи, – не важно, как сильно они стегали раскинувшееся внизу поселение. Сейчас архрегент наблюдал за наступлением бури. Он не мог слышать сам завывающий ветер, но ощущал его присутствие по хлопанью изодранных флагов и стуку запирающихся бронированных окон.

«Опять тьма? – размышлял он. – Мы опять погрузимся во тьму? Может ли это быть первым штормом еще одной Серой Зимы?»

Архрегент прижал ладонь к прочному стеклу, словно мог почувствовать ветер, прочесывающий кости его города‑свалки. Затем его взгляд скользнул вверх, к тонкой облачной пелене и звездам за ней.

Даркхарна – настоящаяДаркхарна – все еще была где‑то там. Возможно, Империум уже отправил новый флот колонистов, чтобы заменить тот, что сгинул всем составом в глубинах варпа. Сгинул лишь затем, чтобы имматериум изрыгнул его в реальное пространство на Восточной границе. Та ненадежная связь, что существовала между этой Даркхарной – Даркхарной, которую они называли домом, и остальным Империумом, была ограничена, чтобы не сказать хуже. И проблема заключалась не только в небольшом населении. Некоторые вещи следовало держать в секрете.

Последний сеанс связи состоялся несколько лет назад – искаженное помехами вокс‑сообщение с далекой планеты, передающей сигнал из еще большего далека. Лишь Трон знает, как передача прошла. Автоматический ответ на столетия просьб о припасах и эвакуации был груб до жесткости:

«Вы под защитой даже во тьме. Всегда помните: Император знает все и видит все. Боритесь. Процветайте».

Архрегент медленно вздохнул, когда воспоминание омрачило его мысли. Его значение было вполне очевидно: «Оставайтесь на своей мертвой планете. Живите там, как жили ваши отцы. Умирайте там, как умирали ваши отцы. Вы забыты».

Во время своего правления он сам говорил лишь с двумя людьми из внешнего мира. Первым был капитан‑маг разведывательного судна, совершавшего рейд в глубоком космосе. Капитан не был расположен к беседе – его интересовал лишь перечень полезных ресурсов планеты, после чего он собирался двинуться дальше. Не обнаружив почти ничего ценного, он через пару часов покинул орбиту. Вторым был владыка благословенных Адептус Астартес, который сообщил архрегенту, что этот регион перешел под защиту его воинов, ордена Генезиса. Они охотились за отступающим флотом ксеносов вдали от императорского света. Хотя командир имперских космодесантников и выразил сочувствие невольным колонистам Даркхарны, на его корабле, по словам Астартес, «не было места, куда могли бы ступить десять миллионов смертных сапог».

Архрегент, конечно, ответил, что понимает его. Никто не спорит с воинами из героических мифов. Действительно, никто – особенно когда запасы их терпения столь невелики.

– Разве у вас нет астропатов? – расспрашивал вождь космодесантников. – Нет людей с псайкерскими способностями, готовых послать зов в пустоту?

О, такие люди у них были. Люди с псайкерскими способностями рождались на Даркхарне даже слишком часто – факт, который архрегент посчитал разумным скрыть от командира Адептус Астартес. Половина из псайкерски одаренных мужчин и женщин, рождавшихся в городах колонии, страдали от мутаций и аберраций, несовместимых с жизнью. Что касается второй половины, многих умерщвляли после того, как они оказывались неспособными пройти обучение. То, что в Санктуарии называлось гильдией Астропатов, было разношерстным сборищем шаманов и толкователей снов. Они вечно шептали молитвы духам предков, невидимым никому, кроме них, и настаивали на том, что следует поклоняться солнцу как далекому воплощению Императора.