Была у нас с Владом и еще одна поездка, в звенигородский монастырь. Там произошла совершенно мистическая вещь. Впрочем, вполне возможно, она легко объяснима... Когда мы приехали, храм оказался закрыт. Естественно, что когда Влад подошел к кому-то и улыбнулся, для нас организовали экскурсию. Потом мы вышли и двинулись вдоль монастырской стены. И вдруг услышали стройное хоровое пение. Откуда оно взялось, так и осталось неясным. Возможно, все просто — пели в расположенной где-то неподалеку церкви. Но тогда ощущение было абсолютно запредельным.
АЛЬБИНА. Я могу сказать, что Влад был верующим человеком. Чем ответственнее он стал относиться к себе, тем серьезнее было его отношение к высшему разуму. На моем веку он не увлекался никакими философиями, теориями и прочее. Он был верующим — спокойно, без натуги, очень естественно.
Помню, мы жили в Грузии. Там у нас были знакомые, у которых мы встречали все праздники, когда приезжали. Чаще всего это происходило на Пасху. Однажды нас повезли в маленький горный монастырь. Он стоял прямо на горе, и даже внутри его все помещения располагались на разной высоте. У входа лежала большая коробка со свечами и миска для денег. Внутри никого не было. Мы поставили по свечке, и я пошла смотреть дальше, А Влад все никак не выходил. Когда я снова вошла в церковь, вся она была в свечах, абсолютно вся. Я даже знаю, о чем он тогда молился...
ИГОРЬ УГОЛЬНИКОВ. Была зависть... Владу многие завидовали, в том числе и бывшие «взглядовцы». Удачливые и талантливые всегда вызывают зависть. Тем более на телевидении. И тем более когда человек действительно кое-чего стоит.
МИХАИЛ МАРКЕЛОВ. И завидуют до сих пор. Потому что человек действительно взлетел. Листьев — это тот случай, который трудно с кем-либо сравнить. По уровню, может быть, с Лари Кингом — человеком, которому безгранично доверяла Америка. То есть с человеком, которому верят безоговорочно. Человеком, с которым можно разговаривать на любые темы. Кто-то завидовал белой, а кто-то черной завистью. Многие просто понимали, что они никогда не прыгнут выше своей головы и до уровня Листьева им никогда не подняться. Его нишу никому не занять. Совершенно дикое сравнение: как нельзя занять нишу безумного, грязного репортера...
СЕРГЕЙ ЛОМАКИН. Владу было бесполезно завидовать. Он ушел из категории людей, которых можно подсидеть». Смешно подсиживать Листьева. Если бы его сняли с эфира, началась бы революция.
АЛЬБИНА. Возможно, Владу и завидовали, но мы на этом не фиксировались. Жизнь слишком короткая. Если нам кто-то или что-то серьезно мешало, мы это устраняли. Гордыня — страшный грех, но есть вещи, которые уверенность в себе позволяет не замечать. К тому же должна сказать, что многие люди из прошлой жизни, в том числе и друзья, просто перестали Влада интересовать. Он давно был вне их. Это был другой мир. А в новой жизни возникли совершенно иные связи, иное самоощущение… Деление людей на поколения, на мой взгляд, от лукавого, и вот в какой-то момент оказалось, что Виталий Яковлевич Вульф — очень близкий нам человек.
ВИТАЛИЙ ВУЛЬФ. Дружба с Владом у нас возникла совершенно неожиданно. Это было летом 94-го года. Распадалась редакция литературно-драматических передач, в которой я служил. На телевидении я начал работать в ноябре 90-го года, тогда же впервые вышел на экран. И выходил крайне нерегулярно. За четыре года вышло одиннадцать передач. Потом два года меня не было в Москве, я жил в Америке. Из Штатов я вернулся в 94-м году и застал в «Останкино» полный распад. И тогда Галя Борисова, мой редактор, и мой режиссер Лена Будеева, с которыми я работал девять лет, сказали: все знают — к вам хорошо относится Листьев. Говорят, что ему нравятся ваши передачи. Поддержки у меня никакой не было, спонсоров тоже, все, что я делал, держалось на нашем энтузиазме и на зрительском интересе к моим передачам. И вот летом 94-го я случайно встретил Листьева в лифте, еще не будучи с ним знаком. Спросил, когда у него найдется время для меня. Он сказал: «Заходите ко мне через десять минут». Я пришел. Он сидел в кабинете в рубашке и своих фирменных подтяжках. Рядом секретарша, бесконечно звонил телефон. Я ему сказал, что у меня родилась идея перейти в «ВИД». Сказал, что, с другой стороны,
очень боюсь этого: какое отношение я имею к «ВИДу», вообще к молодежи. Он закричал: «Гениальная идея!» «Гениально» — это было его любимое слово. Я сказал, что ничего гениального не вижу. «Я с вами разговариваю серьезно, а вы мне про какую-то гениальность говорите». Разговор принял характер такой вежливой резковатости. Влад спросил: «У вас есть название цикла?» Я говорю: «Конечно, нет». — «А шапка?» — «Какая шапка? У меня ничего нет. Ни музыки, ни шапки, ничего». Он сказал: «Все. Вы у меня. Я вам даю режиссера». Я говорю: «Вы, во-первых, мне никого не давайте, менять ничего не нужно. Я консерватор. В моем консерватизме, я думаю, больше смысла, чем в ваших новациях. Если вы меня берете, то берете со всеми. Влад засмеялся: «Вы еще не пришли, но уже ставите мне условия! Гениально! А название?» Тут опять зазвонил телефон, начались какие-то переговоры. У Влада на столе лежал какой-то шарик, который я взял и начал комкать. Такой маленький серебряный шарик. Он закончил разговор по телефону. Я говорю: «Вот, придумал название: “Серебряный шар”». «А что это значит?» — «Ничего». — «Как ничего?» — «Так, ничего. А что означает «серебряный век»?» Опять крик: «Гениально!» В этот момент зашел Разбаш, которого я увидел впервые. Он тогда был заместителем генеральною директора «Останкино». Сейчас мы с ним дружны, а тогда это был просто какой-то важный господин, который мазнул меня взглядом без всякого выражения: и любопытства. Влад изложил ему мою идею. Все было решено. И первая моя передача вышла в «Серебряном шаре» уже в сентябре 94-го года. Это была передача о Сергее Мартинсоне. Может быть, потому еще Влад с таким энтузиазмом поддержал меня, что ему безумно нравился Мартинсон. Не мне судить, но передача получилась и грустной, и драматичной, и смешной. И вот после нее «Серябряный шар» начал крутиться.
...В дела моей передачи Влад вообще не вмешивался. Он только помогал, если в этом возникала необходимость. Это было мое золотое время. Я отлично понимал, что денег ему это не приносит, я выходил раз в месяц. При Владе я делал все, что хотел, у меня было ощущение защиты.
...Как-то однажды он сказал: «Я должен вас познакомить со своей женой». Он пригласил меня к себе на Новокузнецкую, где они жили с Альбиной. Это былая небольшая, но очень элегантная квартира. Две небольшие комнаты, холл, кухня. Альбина — человек с очень большим вкусом. И я понял в какой-то момент, что Влад так прежде никогда не жил. Все это было для него внове, и он очень этим гордился. Гордился способностями Альбины устраивать этот дом, ее умением и вкусом. И вот после того вечера мы стали часто видеться. Уж не знаю, было ли в нем какое-то любопытство ко мне, или что-то другое. Но мне было любопытно определенно. И мне была очень интересна Альбина. Я увидел умную девочку, человечески очень талантливую, капризную, острую, все понимающую с полуслова, современную — в самом лучшем смысле. Об Але я много раз слышал, что она властная.
А я этого не увидел. Мне она показалась очень изысканной.
А Влад — очень легкий, взрывчатый и, безусловно, одаренный. Причем одаренность его сказывалась в том, что ему все было интересно. Он был не бог весть как образован. В меру, очень в меру. Многое видел, что-то читал. Понимал людей, был умен. И мне он был любопытен как совершенно новый тип личности. В моем окружениилюди совершенно другого плана. И видимо, это взаимное любопытство переросло в то, что мы стали по крайней мере раз в неделю встречаться. То у них дома, то ездили в какие-то ресторанчики. Влад обожал ужинать где-нибудь в городе. «Виталий Яковлевич, вы свободны сегодня?» — «Свободен». И мы ехали. Альбина вечно опаздывала. Это одно из основных ее качеств. Если она сказала, что позвонит во вторник, ждите звонка в пятницу. А Влад был предельно точным всегда. И мне очень нравилось, как они общались между собой. Никогда с нами не было никого четвертого. Всегда втроем. И оттого, что мы много общались, у меня возникло ощущение, что они стали мне необходимы. Никогда не говорили о делах. И однажды я понял, что Влад обладает редким человеческим талантом, который очень трудно определить: с ним всегда очень легко и радостно.
