А Владик в это время делал «Поле чудес», которое нельзя было бросать - за нами ведь пошли люди, мы частная компания, которая должна платить своим служащим. Влад вел «Поле чудес» и участвовал во «Взгляде из подполья».
АНДРЕЙ РАЗБАШ. Кстати, для него это была трудная моральная позиция, когда он, будучи ведущим «Колеса...», по сути, прикрывал ребят из «...подполья». Друзей выперли, а ты остался, да? Они занимаются проблемами страны, а ты — развлечением?
АЛЕКСАНДР ПОЛИТКОВСКИЙ. Мы немного ерничали по этому поводу: вроде того, что у него все в порядке, а мы в дерьме. Помню, что он один раз пришел ко мне на улицу Герцена и сделал подводки «Взгляда» — типа «я с вами». Это без обиды, просто к тому времени он определил свою нишу на телевидении. У него были идеи новых проектов, он дружил с властью. Никакой растерянности в нем я не заметил.
АЛЕКСАНДР ЛЮБИМОВ. Мы выходили по всей стране на кассетах. Так продолжалось до августа 91-го года. И хотя к политике Влад всегда относился настороженно, в 91-м мы все собрались в Белом доме. Есть знаменитый кадр: Ростропович с автоматом Калашникова. Так вот, это «калаш» Влада. Руцкой выдал нам автоматы. Пришел Ростропович, мы выпили с ним в рубке, где делали передачи. Ростропович заснул, и мы Владиков «калаш» положили охраннику Ростроповича. Потом этот кадр обошел весь мир.
Должен сказать, Влад вел себя в тес дни предельно мужественно. Он! снимал, делал интервью, как и Костя Эрнст. Мы тогда отсняли огромное; количество материалов. А предварительно в день событий весь наш офис развезли по частным квартирам, думали, что по крайней мере полгода будет шмон и террор. Так что мы очень серьезно подготовились. Вывезли за город все архивы, наметили явки, собирались встретиться на Новый год в гостинице «Рига». А через три дня мы уже выходили в эфир каждый день.
ЛЕОНИД ЯКУБОВИЧ. Я не слышал, чтобы когда-либо ребята обсуждали эту тему. Это была просто профессиональная, грамотно сделанная работа. А в остальном! все сводилось к забавным рассказам без всякой героики! Хотя я-то знаю, что никакой информации у них не было. Это был абсолютный порыв, профессия, замешенная на! совести. Они честно сделали дело, которое не противоречило их собственным убеждениям.
АЛЕКСАНДР ЛЮБИМОВ. Потом я собирался лететь в Форос, но не смог, Руцкой не взял. Он выезжал из гаража, и пока я добежал до оператора, он уже уехал. Помню, я сел на свою «шестерку» и по искореженной дороге — там же танки шли — влетел во Внуково. А Руцкой уже сел в самолет. Я просил охранников, чтобы взяли хотя бы одного оператора, уроды, — ведь это было историческое событие. А они с серьезными мордами, поводя автоматами, что-то там решали. Думали, что в Форосе им будет оказано сопротивление. Я просто схватился за самолет и висел. Они меня отдирали.
Влад в это время был в «Останкино». У нас не было разделения, каждый делал, что мог, собирали материалы. Все работали на общее дело. В этом смысле у нас проблем не возникало. Да и опыт уже появился, столько лет вместе. Но к тому времени уже созрела идея, что в зимний сезон 92-го года мы закроем «Взгляд», поскольку антикоммунизмом заниматься дальше бессмысленно. «Взгляд», как сезонные фрукты, должен был сойти. В сезон 92-го мы готовились выйти с грамотным и цивилизованным политическим вещанием. Готовили три проекта: «Тема» с Владиком, «Красный квадрат» со мной и «Политбюро» с Политковским. Были проекты и для более массовой аудитории, которые делал Владик. Он всегда оставался легким, ироничным, и, сказать по совести, вся политическая кухня его мало волновала. Параллельно мы сделали «Звездный час» и «L-клуб» с Лёней Ярмольником.
ЛЕОНИД ЯРМОЛЬНИК. ...В эту работу я входил очень тяжело. Сначала не хотел, очень сомневался, нужно ли мне это. Влад настаивал на том, чтобы я делал программы, был ведущим. А другой мой очень близкий друг — Олег Янковский — был категорически против. Он говорил, что этим я поставлю на себе крест как на актере, превращусь в функцию. Я надеялся, что смогу этого избежать. Хоть зритель и дурак, но не до такой степени, чтобы не понимать, что мое появление на ТВ — это еще одно проявление актера Ярмольника, которого он уже знал по кино. До выхода первого «L-клуба» у меня был уже достаточно большой список ролей. В общем, Влад смог меня убедить. У него было свойство вынимать из человека все, для того чтобы тому состояться как художнику, руководителю или политику. Из меня он вытащил не очень много, может быть, потому, что у меня немного и есть. А кроме того, у этой передачи поначалу было много противников, сейчас об этом уже можно сказать. Работа шла очень трудно. По большей части из-за меня. Я несоразмерно и бессмысленно тратился. Хотел, чтоб было очень хорошо, а это всегда вредно. Когда человек очень сильно старается, получается обычно неважнецки. Влад меня терпеливо учил, стоял рядом во время первых программ. С одной стороны, его присутствие меня напрягало, а с другой — он единственный, кто мог сделать мне замечание, мог что-то подсказать. И главное — предложить. Вообще он никогда не оценивал. Предлагал и фантазировал всегда. И был в этом чрезвычайно конкретен. Это была абсолютно естественная с его стороны жертва временем и вниманием.
Никто не умел так, как Влад, общаться в кадре, так проникаться человеком — будь то актер, министр, рабочий, президент. Он умел сделать практически любого человека интересным для зрителя. Это удивительный, редкий талант, который невозможно определить словами: Влад демонстрировал не себя, а человека, с которым общался. Научить этому невозможно. Сейчас почти никто этим качеством не обладает. И я, будучи актером, зная, как выстроить роль, ловлю себя на том, что показываю Лёню Ярмольника: какой он обаятельный, остроумный, пластичный.
ЕВДОКИЯ ХАБАРОВА. У меня с этим связана своя история. Мы с Владом познакомились летом 91-го года. Я тогда возглавляла агентство «Знак» рекламного дома «Коммерсантъ» и проводила рекламную кампанию газете «Коммерсантъ-Daily». В рамках этой кампании и было придумано словосочетание «новые русские», без какого-либо негативного оттенка в его смысле. Влад уже вел «Тему», и знакомство наше было творческим — он решил сделать программу вот об этих самых «новых русских». Там должны были присутствовать два бизнесмена и главный редактор газеты для этого слоя людей — на тот момент — Ксения Пономарева. Назначили запись передачи. Получилось так, что в день съемок Пономарева подала Владимиру Яковлеву заявление об уходе. Ехать на телевидение она отказалась категорически. Никакие мои уговоры не помогали, Ксения такой человек: если сказала «нет» — дальше разговаривать бесполезно. Положение ужасающее, все это происходит за три часа до записи.
Другого кандидата у меня нет. Кроме того, напрочь исчезает интрига передачи, выраженная визуально: Ксения — высокая красивая блондинка, и рядом два ярких мужика - бизнесмена. Что делать, совершенно не ясно. Получилось так, что ко мне приехал приятель — глава представительства «Форда» в Питере. Фамилия его — Вайсберг, он потом тоже стал добрым знакомым Влада. А на тот момент ситуация по крайней мере трагикомическая: интриги никакой, три мужика, и самое главное — газета для «новых русских», а один из них — еврей, да и то не главный редактор! Можно представить! Я знаю, что такое подставить по работе. А тут сама чудовищно подставляю Влада, концепцию передачи, всю его задумку. Трясущаяся, зеленая, вхожу в его кабинет, говорю, что главного редактора нет, женщины нет, ничего нет, привезла тебе только Вайсберга. Думала, сейчас последует буря. Я бы в его положении взорвалась. У Влада на лице не дернулся ни один мускул. Он посмотрел на меня, на стоявшего рядом Вайсберга — тоже трясущегося, но импозантного — и улыбаясь сказал: «Идите гримируйтесь».
Я думаю, с этого и началась дружба. То, как повел себя тогда Влад, не просто профессионализм, выдержка, вежливость. Это — подлинное мужское и человеческое благородство. И таких историй, когда Влад оказывался выше всех ситуаций и персонажей, на самом деле очень много. Это было его сутью. Вспомнить хотя бы, как он общался... К нему же подходили разные люди. Иногда совершенно незнакомые. В каком бы состоянии он ни
