Колдовскую еду забвенья.

Он отведал ее и забыл,—

Все забыл он с того мгновенья:

Как пришел сюда, кем он был!

Он от левой не мог руку правую

Отличить, одурманен отравою,

А глаза его из-за дурмана

То безумно глядели, то пьяно.

Год прошел, настала весна,

Родила ему дочку жена.

Так три года он жил у Лусана,

Лошадей его рыжий пастух.

А живот его вздулся и вспух.

Он забыл о земле, на которой

Он родился в назначенный срок,

Он забыл о реке, из которой

Сделал первый когда-то глоток.

Дни сменялись и ночи множились,

Небожители растревожились:

«Где Гэсэр с быстроногим конем?

Почему на просторе земном

Нам Гэсэра не слышно дыханье.

Нам не слышно коня его ржанье?

Неужели пропал он, исчез?»

И тогда пятьдесят и пять

Властелинов закатных небес

Порешили на землю послать

Трех Гэсэровых умных сестер:

Пусть обыщут земной простор!

Три сестры по дорогам земли

По холодным следам пошли,

По горячим следам пошли,

Трижды землю кругом обошли,

Обошли ее четырехкратно,

А Гэсэра нигде не нашли.

Две сестры вернулись обратно,

На сияющий небосклон,

Но сказала Эржэн-Гохон:

«Может, брата с его скакуном

Отыщу я на дне морском?

Может, брата со дна я достану?

Я отправлюсь к хану Лусану!»

В путь пустилась Эржэн-Гохон

То степной, то лесной тропой.

Вот и Желтого моря прибой,

Перед нею — копье Гэсэра,

И вонзилось оно в песок,

Подпирает морской поток,

Будто этот поток — потолок.

Больно стало сестрице до слез!

Сиротливо боярышник рос,

Был к нему привязан гнедой,

Отощавший, слабый, худой.

Он от голода изнемог,

На груди его вырос мох,

Разрослась на спине ракита,

Были выпасть уже готовы

Все четыре его копыта

И все сорок белых зубов.

Он уже умереть был готов!

До того он сделался тонок,

Будто снова Бэльгэн — жеребенок,

Будто сделался вновь лончаком,

Будто остовом стал Бэльгэн!..

Чтоб царица Алма-Мэргэн,

Обладавшая колдовством,

Небожительницу не узнала,

Порешила Гэсэра сестрица

В лебедь белую превратиться.

Два крыла она распластала,

Погрузилась в Желтое море,

Увидала: на косогоре,

На траве сидит ее брат,

Он пасет коней-жеребят,

Тьма в его блуждающем взоре.

Он отравою напоен,

Одурманен и опьянен…

Облик истинный свой приняв,

Села рядом Эржэн-Гохон,—

На нее Гэсэр и не взглянет,

Он невнятно поет-шаманит.

Чтоб вернуть ему разум здравый,

Ударять его стала сестра

То по левой щеке, то по правой.

Началась у Гэсэра зевота,

Началась у Гэсэра блевота,

Изо рта Гэсэра тогда

Потекла забвенья еда.

А сестра, в чащобе густой

Духовитых листьев нарвав,

Из десятка целебных трав

Для него сотворила настой,

Напоила Гэсэра водой

Девяти таежных ручьев,—

Стал он снова разумен, здоров.

И сказала Гэсэру сестра:

«Нам на землю вернуться пора.

Я — сначала, а ты — за мной».

Белой лебедью стала снова,

Воспарила к тверди земной.

А Гэсэр пошел, и большого

Подстрелил он лося рогатого,

И берцовую кость сохатого

Он сварил в лесной тишине.

Ничего не сказав жене,

Кликнул дочку двухгодовалую,

Приласкал он девочку малую,

Приказал ей: «К деду пойди,

О порог споткнись, упади

И заплачь, и деду-царю

Ты отдай берцовую кость,—

Сделай так, как я говорю».

Внучка малая к деду седому,

К величавому царскому дому