Коня по шее погладил и потрепал.

После этого

Сам одеваться и снаряжаться стал.

Сшитые из семидесяти лосиных кож,

Плотно-черные штаны

Он натягивает.

Сшитые из семидесяти оленьих кож,

Со вставками на икрах из рыбьих кож,

Облегающие унты

Он ступнями растягивает,

Ярко шелковую накидку дабта-дэгэл,

Плечом поведя, на себя надел.

Семьдесят латунных пуговиц и крючков

Силой пальцев своих умело он застегнул,

Серебром и золотом вышитый кушак,

В десять сажен длины,

Вокруг себя туго-натуго обернул.

А его оставшиеся концы

Аккуратно с боков запихнул.

Одевается Гэсэр, снаряжается он,

А сам вспоминает Урмай-Гоохон,

«Какой же я муж, какой же батор,

Если жена моя в плену до сих пор?

Какой же я батор, какой же я хан,

Если в неволе моя хатан?

Все женщины

Вправе меня осуждать.

Все мужчины

Вправе надо мной хохотать».

Одевается Гэсэр, снаряжается,

А злость в груди разгорается.

Волосы у него на голове поднимаются,

Челюсти его до хруста сжимаются.

Волосы у него поднялись дыбом,

Зубами он скрипит — с дымом.

Черно-угольный панцирь

Он на себе укрепил,

Спину прикрыл.

Железно-кремневый панцирь

Он на себя укрепил,

Грудь защитил.

Узорно-узкой долиной измеряем,

Серебряный налучник

На правый бок прицепил,

Косым полем измеряемый,

Красно-серебряный колчан

На левый бок прицепил.

Семьдесят пять стрел

Растопыренно ему спину закрыли.

Девяносто пять стрел

Торчат как крылья.

В летнюю жару тень от них будет,

В зимнюю стужу ледяного ветра не будет.

Похожую на копну травы,

Соболиную шапочку на себя надевает,

Похожую на пучок травы,

Кисточку на шапочке поправляет.

Литой, серебряный шлем надел на голову,

Стал похож на большую гору.

То не солнце сверкает,

То не дуб листвой шелестит,

То Гэсэр в боевых одеждах стоит.

И оделся Гэсэр и обулся,

Перед зеркалом так и сяк повернулся,

Где пылинка — ее сдувает,

Где соринка — ее счищает.

В зеркало,

С расправленный потник величиной,

Гэсэр погляделся,

Хорошо ли он обулся-оделся.

Своим видом Гэсэр удовлетворился.

— Хорошо, — говорит, — я снарядился.

После этого,

Чтобы голода не чувствовать десять лет,

Рот себе паучьим жиром намазал.

После этого,

Чтобы голода не чувствовать двадцать лет,

Губы себе червячьим жиром смазал.

— Я готов, — говорит Гэсэр, — пора в дорогу.

И степенно пошел к порогу.

Величественным движеньем

Открывая перламутровую хангайскую дверь,

Из дворца он выходит теперь.

Неторопливыми движениями,

Не уронив ни соринки с ног,

Переступает мраморный хангайский порог,

На серебряно-обширное крыльцо попадает,

Со ступеньки на ступеньку переступает.

На ступеньках этих он не запнулся,

На серебряном крыльце не споткнулся,

Ни разу на ступеньках не оступился,

Без оплошности, благополучно спустился.

Медленно и достойно спустясь

С серебряно-ступенчатого крыльца,

Идет Гэсэр туда, где стоит коновязь,

Красный повод отвязывает от серебряного кольца.

По крупу гладя,

По шее хлопая звонко,

Бэльгэна он ласкает, как жеребенка.

Вокруг него с любовью похаживает,

Там и сям по шерсти поглаживает.

После этого

Яшмовый красный кнут

На правую руку надевает.

После этого,

Левую ногу, обутую в унт,

В серебряное стремя вдевает.

После этого

В якутское серебряное седло он сел,

Правую ногу в стремя вдел.

После этого,

У повода правую сторону натянув,

А левую сторону ослабляя,

Морду коня в нужную сторону повернув,

Его по солнышку направляет.