Чтобы для него скроить карман один.

Вот какой калмык выходит на майдан!

Был тот нашаванд, калмыцкий пахлаван,

Тем сильней, чем больше анашой был пьян.

Машет он руками, гневом обуян, —

Двинулся ему навстречу Караджан,

Смело стал бороться с пьяным силачом:

Пятерых побил — и этот нипочем.

Тот нажмет одним, а он — другим плечом,

Топчутся они, и вся земля кругом

Вспахана ногами, словно омачом.

Нашаванд борцом весьма могучим слыл,

Но борьбы искусство плохо изучил:

Сразу слишком много сил он расточил,

Караджан его нарочно горячил,

Сам своих пока не расточая сил.

Посмотри, каков тот Караджан-борец, —

Силу приберег под самый он конец!

Тот калмык моргнуть и глазом не успел,

Как под облака под самые взлетел, —

Так его швырнуть Караджанбек сумел!

Головой он, верно, облако задел —

И от анаши мгновенно отрезвел.

Наземь он упал — и страшно захрипел,

Смерти он своей уже в глаза смотрел.

Так Караджанбек шестого одолел!..

Весь калмыцкий люд вскочил и зашумел.

Тут седьмой калмык бороться захотел,

Но, как первых шесть, и он не уцелел.

У Караджанбека много было дел:

Одолеть он всех противников хотел.

Гору навалив калмыцких мертвых тел,

— Выходите все! — он громко загудел.

Так у девяноста силачей без двух

Вышиб Караджан в единоборстве дух,

Трупы их высокой кучей навалив.

Кокальдаш-батыр один остался жив…

Вечер наступил, и ночь была близка,

На ночь прекратить борьбу пришлось пока.

Утром, переодевшись, вышел на майдан сам Алпамыш и стал вызывать Кокальдаша на бой. Говорит ему Кокальдаш-батыр:

— Не гордись, узбек, не надейся получить возлюбленную свою. Смотри, как бы не погиб ты здесь на чужбине. Лучше сразу уступи мне дочь узбека Байсары…

Слова эти услыхав, так ему ответил Алпамыш:

— Видан ли подобный бек или тюря,

Кто, любовью пылкой к девушке горя,

Уступил врагу невесту бы свою,

Если не погиб из-за нее в бою?

Глупый ты, калмык! Об этом говоря,

Время только тратишь в разговорах зря.

Лучше выходи ты на майдан, дурак, —

Там тебе ответ мой будет дан, дурак!.. —

Обозлился, слыша это, Кокальдаш,

С головы сорвал и бросил свой колпак;

Крикнул: — Если так, ты душу мне отдашь! —

Тут же он разделся, подпоясал стан,

Минарета выше, — вышел на майдан.

Машет он руками и, как лев, сердит —

Пыль до облаков он на ходу клубит.

Алпамыш с тревогой на него глядит:

«Ну, а вдруг калмык узбека победит?!»

Очень был свирепым Кокальдаш на вид.

Из толпы меж тем несутся голоса:

— Поскорей бы взяться вам за пояса!

Тут бы стало ясно, кто сильней, слабей!.. —

И за Алпамыша Кокальдаш взялся,

И за Кокальдаша Алпамыш взялся, —

Снова шум большой в народе поднялся:

— Алпамыш! — кричат узбеки, — не робей! —

Калмык

и

кричат: — Э, Кокальдаш, смелей! —

Силы не жалеет Алпамыш своей,

Кокальдаш в борьбе становится все злей.

Но ни Алпамыш не свалит калмык

а

,

Ни калмык его не одолел пока.

Гнут хребты друг другу или мнут бока —

Хватка у того и этого крепка!

На майдане два соперника-борца

Борются, как два шакала-одинца,

Только нет упорной их борьбе конца, —

И народ не знает, кто же верх берет,

И шумит, терпенье потеряв, народ…

Опасаясь за исход единоборства, Ай-Барчин обращается к Хакимбеку, — такое слово говоря:

— Розы куст в саду благоухан весной.

Соловей поет, любовью пьян, весной.

Вы не евнух ли, сын дяди, милый мой,

Если своего соперника, увы,

До сих пор в борьбе не одолели вы?

Что с тобою стало, милый бек Хаким?

Иль не дорога тебе Барчин-аим?

Если ты с врагом не справишься своим,

Я вместо тебя борьбу продолжу с ним.

Мужества не меньше у твоей Барчин,

Сил не меньше есть, чем у иных мужчин.

Если ты столь слаб, мой бек, мой господин,

Я сама сейчас, одевшись по-мужски,

Перед всем народом выйду на майдан,

Калмык

а

такого разобью в куски!

Э, возлюбленный мой Алпамыш, мой хан!

Что же ты молчишь, меня томишь, мой хан!

Иль напрасно был ты с детства мне желан?

Девушками ты осмеян, Хакимджан!

Евнухом тебя они теперь зовут, —

Девушек насмешки сердце мне сожгут.