И только тут он понял, что репортер представляет одну из самых влиятельных телекомпаний с аудиторией в пятьдесят миллионов, которые наблюдают сейчас за происходящим в доме Сьюпеба обменом любезностями. И от одной только мысли об этом язык доктора перестал ему повиноваться.

Позавтракав, он вышел на улицу и наткнулся на второго робота-репортера, который устроил засаду возле машины доктора.

– Леди и джентльмены, перед вами последний представитель венской школы психоанализа. Некогда, возможно, выдающийся психоаналитик доктор Сьюпеб скажет вам несколько слов. – Репортер подкатился к доктору, преградив ему дорогу. – Как вы себя чувствуете, сэр?

– Паршивее некуда! – ответил доктор Сьюпеб. – Пожалуйста, дайте мне пройти.

– В последний раз направляясь в свой кабинет, – сказал репортер, глядя ему вслед, – доктор Сьюпеб ощущает атмосферу всеобщего осуждения, однако, тем не менее, продолжает тайно гордиться уверенностью в собственной правоте. Только будущее рассудит, насколько он прав в своем упрямстве. Подобно практике кровопускания, психоанализ пережил периоды своего расцвета и медленного увядания, а теперь его место заняла современная химиотерапия.

Сев в машину, доктор Сьюпеб выехал на подъездную дорогу и вскоре уже катил по автобану в сторону Сан-Франциско. Он по-прежнему чувствовал себя паршиво и очень опасался предстоящей, как ему казалось, неизбежной схватки с представителями власти. Не меньше его беспокоили и перспективы собственного ближайшего будущего.

Он был уже не молод, чтобы участвовать в этих событиях. На талии его накопилось немало лишней плоти. Каждое утро приносило ему огорчение, поскольку лысина, которую он как-то обнаружил в зеркале ванной комнаты, явно увеличивалась. Пять лет назад он развелся со своей третьей женой, Ливией, и больше в брак вступать не собирался. Его семьей стала работа. И что же теперь? Бесспорным было одно: как сообщил робот-репортер, сегодня он направляется в свой кабинет в последний раз. И пятьдесят миллионов телезрителей Северной Америки и Европы, наблюдающих за ним, будут гадать: обретет ли он новое призвание, откроет ли для себя новую необыкновенную жизненную цель взамен старой? Увы, на это было слишком мало надежды.

Чтобы успокоиться, он поднял видеофонную трубку и набрал номер, по которому передавали молебен.

Припарковав машину, он прошел пешком до Почтовой улицы и обнаружил возле дома, где размещался его кабинет, небольшую толпу, состоящую из зевак, роботов-репортеров и нескольких полицейских в синих мундирах. Определенно, все дожидались его.

– Доброе утро! – неловко поздоровался он с полицейскими и, вытащив из кармана ключ, двинулся к дверям.

Толпа расступилась перед ним. Он поднялся по ступенькам, открыл дверь и распахнул ее настежь, впустив утреннее солнце в длинный коридор, стены которого были украшены эстампами Пауля Клее и Кандинского. Эти эстампы доктор Сьюпеб и доктор Баклман развесили семь лет назад, стремясь хоть чуть-чуть украсить это довольно старое здание.

– Наступает час испытания, дорогие телезрители, – объявил один из роботов-репортеров. – Вот-вот появится первый на сегодня пациент доктора Сьюпеба.

Полицейские с торжественным видом ждали развития событий. Будто готовились к параду…

Прежде чем войти внутрь, доктор Сьюпеб остановился в дверном проеме, повернулся к тем, кто последовал за ним, и сказал:

– Прекрасный денек! Для октября, во всяком случае.

Он хотел придумать какую-нибудь героическую фразу, полную патетики и пафоса, которая придаст благородство его нынешнему положению, но ничего такого в голову не приходило. Видимо, решил он, причина в том, что героизму здесь нет места. Ведь он просто делает то, что делал пять раз в неделю в течение многих-многих лет, и не нужно быть особенным храбрецом, чтобы пройти давно заведенным рутинным путем еще один раз. Разумеется, платой за это ослиное упрямство станет арест – разумом своим он прекрасно понимал это, – однако телу и нервной системе не было до ареста никакого дела. И Сьюпеб автоматически переступил порог.

– Мы с вами, доктор! – выкрикнула из толпы незнакомая женщина. – Удачи вам!

Ее поддержали, на несколько мгновений возник одобрительный гул, тут же, впрочем, стихший. Полицейские в эти несколько секунд выглядели докучливыми надоедами. Доктор Сьюпеб прикрыл за собой дверь.

Едва он вошел в приемную, сидевшая за своим столом Аманда Коннерс подняла голову:

– Доброе утро, доктор!

Ярко-рыжие волосы секретарши, перетянутые ленточкой, просто пылали, а из декольте мохеровой кофточки стремилась выскочить божественная грудь.

– Доброе! – отозвался доктор Сьюпеб, радуясь ее присутствию здесь, да еще в столь великолепном виде.

Он вручил Аманде пальто, которое она повесила в стенной шкаф.

– Ну что ж… – Он закурил некрепкую флоридскую сигару. – Кто там у нас сегодня первый пациент?

Аманда заглянула в журнал регистрации:

– Мистеру Раги, доктор, назначено на девять часов. У вас еще есть время, чтобы выпить чашку кофе. Сейчас я сделаю. – Она шагнула к кофейному автомату в углу приемной.

– Вы ведь знаете о том, что должно произойти, – сказал Сьюпеб. – Не так ли?

– Разумеется… – Мэнди поднесла ему бумажный стаканчик с кофе, пальцы ее дрожали. – Но ведь ИАПП освободит вас под залог!

– Я боюсь, что это будет означать конец вашей работе здесь.

– Да, – кивнула секретарша. Она уже не улыбалась, ее большие глаза потемнели. – Никак не могу понять, почему Дер Альте не наложил вето на этот законопроект. Николь была против, и потому вплоть до самого последнего момента я была уверена, что и он против. Боже мой, ведь у правительства теперь есть оборудование для путешествий во времени. Почему бы им не отправиться в будущее и не убедиться, что этот законопроект принесет лишь обнищание нашему обществу.

– А может, оно так и поступило, – сказал Сьюпеб.

«И не обнаружило никакого обнищания», – добавил он про себя.

Дверь в приемную отворилась. На пороге стоял первый на сегодня пациент. Мистер Гордон Раги, бледный от нервного возбуждения.

– Вы все-таки пришли, – сказал доктор Сьюпеб.

Он глянул на часы: Раги появился раньше назначенного времени.

– Мерзавцы! – отозвался Раги.

Это был высокий худощавый мужчина лет тридцати пяти, хорошо одетый. По профессии он был брокером и работал на Монтгомери-стрит.

За спиной у Раги возникли двое полицейских в штатском. Они молча уставились на доктора Сьюпеба, ожидая дальнейших событий.

Роботы-репортеры вытянули вперед рецепторы, очень смахивающие на пожарные брандспойты, и поспешно принялись впитывать в себя информацию. На какое-то время все застыли в молчании.

– Проходите в кабинет, – сказал наконец доктор Сьюпеб мистеру Раги. – И давайте начнем с того, на чем остановились в прошлую пятницу.

– Вы арестованы, – тут же заявил один из копов в штатском. Он шагнул к доктору Сьюпебу и показал постановление об аресте. – Пройдемте с нами!

Он взял доктора Сьюпеба под локоть и потащил к двери. Второй коп уже пристроился с другого бока, в результате чего Сьюпеб оказался зажатым между ними. Все было проделано очень быстро и без суеты.

– Мне очень жаль, Гордон, – сказал доктор Сьюпеб, поворачиваясь в сторону мистера Раги. – Очевидно, я уже не сумею продолжить начатый курс лечения.

– Крысы хотят, чтобы я принимал лекарства, – с горечью отозвался Раги. – А ведь они прекрасно знают, что эти таблетки сделают меня больным. У меня такой организм, что эти таблетки для меня просто яд.

– Интересно следить, – забормотал один из роботов-репортеров, обращаясь, скорее всего, к своей телеаудитории, – за лояльностью пациента по отношению к своему психоаналитику. Кстати, а почему должно быть иначе? Этот человек уже давно верит в возможности психоанализа.

– Шесть лет, – сказал ему Раги. – И при необходимости лечился бы еще столько же.

Аманда Коннерс начала тихо плакать в носовой платок.

Пока двое копов в штатском и целый наряд полицейских в форме сопровождали доктора Сьюпеба к патрульной машине, из толпы еще раз раздались громкие возгласы в его поддержку, правда не очень активные. К тому же толпа эта состояла в большинстве своем из людей далеко не молодых. Все они были из той, более ранней эпохи, когда психоанализ был весьма и весьма уважаемым ремеслом; как и сам доктор Сьюпеб, эти люди были частицей совсем иного времени. Ему очень хотелось увидеть здесь хотя бы пару молодых людей, но таковых в толпе не оказалось.