Мерити отошла.

– Я оставлю вас наедине, – сказала она.

Часс кивнул, и девушка скрылась, петляя между проволочными лозами и оловянными соцветиями.

– У вас хорошая дочь, милорд.

– Да. Моя наследница. Нет сыновей. У нее талант к механическим конструкциям, который просто изумляет меня. Она поведет дом Часс в следующее столетие.

Он помолчал, срезал ржавый цветок в обвязанный вокруг талии мешок и вздохнул.

– Если в улье Вервун наступит следующее столетие.

– Силы Империума выиграют эту войну, милорд. Я не сомневаюсь.

Часс широко улыбнулся комиссару.

– Слова настоящего политического животного, Гаунт.

– Это не пропаганда.

– Я понимаю. Но вы действительно политическое животное, не так ли, Гаунт?

– Я полковник Имперской Гвардии. Воин всемогущего Императора, да славится имя Его. Моя политика простирается на заботу о боевом духе солдат – и не дальше.

Часс кивнул.

– Идемте со мной, – сказал он.

Они прошли через рощу платиновых деревьев с тяжелыми медными апельсинами. Оборки проволочного вьюнка были припаяны к отполированным стволам. За рощей, миновав железный газон, скрипевший под ногами, они спустились между рядами кустов с широкими инкрустированными листьями из мягкой бронзы.

– Я полагаю, моя дочь прожужжала вам все уши предупреждениями о моих либеральных взглядах?

– Вы правы, милорд.

Часс засмеялся.

– Она очень опекает меня. Она считает, что я уязвим.

– Именно так она и сказала.

– И это правда. Я вам кое‑что покажу.

Часс провел Гаунта в лабиринт из живой изгороди. Изгородь потрескивала энергией, словно покровы иллюзий.

– Фрактальный сад, – гордо сказал Часс. – Математические конструкции, вырабатываемые стволоподобными когитаторами, посаженными здесь.

– Это чудо.

Лорд Часс оглянулся на Гаунта.

– Но вам холодно здесь, не так ли, Гаунт?

– Холодно – слишком сильно сказано. Мне здесь… неуютно. Что я здесь делаю?

– Вы необычный офицер, Гаунт. Я внимательно изучил ваше досье.

– Как и служанки миледи, – сказал Гаунт.

Часс фыркнул, снимая с пояса серп. Им он стал подрезать мерцающую фрактальную изгородь.

– По разным причинам, должен сказать. Служанкам нужны мужья. Мне – друзья. Ваше досье говорит о том, что вы удивительно нравственное существо.

– Правда? – Гаунт наблюдал, как вельможа подстригает световые почки на кустах, и не спешил продолжать.

– Предан делу Империума, Крестовому походу, но не всегда подчиняется непосредственному начальству, когда эти два интереса сталкиваются. Дравир на Меназоиде Ипсилон, например. Наш собственный генерал Штурм на Вольтеманде. Вы ищете свой путь и, как истинный комиссар, не спускаете тем в вашем стане, кто действует вопреки общему благу.

Гаунт посмотрел на огромный улей, раскинувшийся под ними.

– Еще предложение или два, и ваша речь будет изменой, лорд Часс.

– И кто услышит меня? Человек, чья профессия – искоренять измену? Если я изменник, Гаунт, можете убить меня прямо здесь.

– Надеюсь, до этого не дойдет, милорд, – тихо сказал Гаунт.

– Я тоже надеюсь. После давнишнего инцидента в Совете Причастных я понял, что вы не согласны с тактическим планом генерала Штурма?

Гаунт ответил сдержанным кивком.

– В таком случае у нас есть кое‑что общее. Я не согласен с политикой дома Сондар. Сондар контролирует Кроу. А Анко – его комнатная собачка. Они приведут нас к гибели.

– Подобные махинации далеко за гранью моих полномочий, лорд Часс, – дипломатично заметил Гаунт.

Часс снова подрезал изгородь. Он вырезал идеального имперского орла из сплетений световых усиков.

– Но мы оба зависим не только от наших полномочий. Плохая политика и плохое руководство уничтожат этот улей. И тогда мы оба пострадаем.

Гаунт прочистил горло.

– Со всем уважением, есть ли смысл во всем этом, лорд Часс?

– Может, есть, может, нет. Я хотел поговорить с вами, Гаунт, и составить о вас мнение. Я хотел понять ваше мышление и посмотреть, нет ли в нас родственного огня. У меня есть обязанности перед ульем Вервун, много большие, чем правление этим благородным домом. Вы не поймете меня, и я не жажду объяснять. Поверьте мне.

Гаунт промолчал.

– Я буду защищать жизнь этого улья до последнего вздоха – и после него, если придется. И мне нужно знать, на кого можно положиться. Теперь можете идти. Я пришлю за вами вновь со временем. Возможно.

Гаунт кивнул и отвернулся. Имперский орел из фрактальной изгороди был завершен.

– Гаунт?

Он оглянулся. Лорд Часс сунул руку в мешок и вытащил розу. Она была идеальна, стальная, только распустившаяся и чуточку заржавленная по краям. Серебряный стебель был крепок, и из него торчали алюминиевые шипы.

Часс протянул ее.

– Носите ее с честью.

Гаунт взял металлическую розу и прицепил на лацкан куртки, над сердцем.

Он кивнул.

– С честью я буду носить что угодно.

Часс остался в одиночестве, когда Гаунт прошагал по металлическому саду и отбыл. Он долго стоял неподвижно в задумчивости.

– Отец? – Мерити вышла из рощи медных апельсинов.

– Что думаешь о нем?

– Достойный человек. Немного скованный, но не робкий. Отважный, с характером.

– Несомненно.

– Мы можем ему доверять?

– А ты как думаешь?

Мерити помолчала, рассеянно теребя фрактальный цветок.

– Тебе решать, владыка дома.

Хеймлик Часс рассмеялся.

– Мне. Но тебе он нравится? Это важно. Ты просила посвящать тебя во все.

– Мне он нравится. Да.

Часс кивнул. Он вытащил амулет из мешка, где тот был все это время, погребенный под садовым мусором.

Он повертел его в руках. Тот изгибался и щелкал.

– Скоро узнаем, – сказал Часс дочери.

День тридцать первый прошел без серьезных происшествий. Перестрелка между защитниками стены и выжидающей зойканской армией продолжалась. На заре тридцать второго дня начался Второй зойканский штурм.

Глава девятая

ВЕЙВЕЙРСКИЕ ВРАТА

Не спрашивайте, как отдать жизнь за Императора. Спросите лучше, как отдать за него смерть.

Военмейстер Слайдо, на смертном одре

Был гнетуще серый рассвет. Ранний утренний свет рассеивали серые тучи, продлевавшие ночь. Начался дождь: сначала полчаса моросило, потом полило, молотя по громаде улья и пустошам за ним. Видимость упала до двухсот метров. Сильный ливень покрыл потрескивающий Щит жутковатыми рваными узорами.

На укреплениях Вейвейра в первый же час рассвета Колм Корбек обходил танитские ряды, восточные посты и разрушенный вокзал. Его пятнистый маскхалат, характерный для Танитского Первого, висел на нем, словно саван, и он где‑то раздобыл широкополый круглый шлем – скорее всего, у кого‑то из Севгрупп – заставлявший многих Призраков хихикать при его появлении. Было холодно, но Щит хотя бы не пропускал дождь.

Корбек осматривал позиции Танитских Призраков с дюжину раз, и с каждым разом они все меньше нравились ему. Через ангары и грузовые залы вели запасные ходы, все разбомбленные, а путь к почерневшим от пламени белокаменным воротам проходил через груду обломков взорвавшихся топливных цистерн. На краю огромного вокзального двора, у восточной границы, высились выжженные плавильни.

Полк солдат Вервунского Главного – терриконовцы, как сказали Корбеку, – держал позицию и следил за колебаниями коварной шлаковой горы. У Корбека было около двух сотен Призраков, окопавшихся за ангарами или валунами вокруг, и передовые разведывательные команды у самых врат.

Вервунские части полковника Модайла, почти пять тысяч, заполняли главные траншеи и баррикады в центральной части широкого вокзала. Севгруппские солдаты Балвера, две с лишним сотни, были развернуты вдоль гордых и мрачных западных заводов, уцелевших после бомбежек. Пятьдесят частей Севгруппских танков ожидали на северном конце вокзала, патрулируя дороги или дворы, готовясь выдвинуться вперед в случае прорыва врагов.

Корбек прошел между почерневшими, лишенными крыш ангарами, давя тяжелыми ботинками плотную корку пепла и штукатурки, покрывавшую все вокруг, несмотря на все усилия очистных команд.