Президент Франклин Рузвельт, энергично встряхнувший американцев, заставивший их поверить: «все превозможем!», не упустил из виду и бедственное положение природы. Комиссия, им назначенная (в ней был широко известный теперь зоолог-охотовед Альдо Леопольд), сделала верные выводы: «Теперь животные страдают (и будут страдать!) от нехватки жизненного пространства. Его надо им оставлять… Нужны убежища, кормовые участки, пути миграций должны охраняться и быть под контролем». По этим выводам в стране была создана целая сеть резерватов, иначе говоря, заповедников (сейчас их больше трехсот),где земли принадлежат животным и только животным.
В те годы в Америке (факт для нас поучительный!) поняли ценность болот. Стало ясно, что это далеко не «никчемные земли», как думали раньше, а средоточие дикой жизни. В эти же годы возобладали мысли о том, что дикая природа – это огромная ценность. Сохранить ее надо во что бы то ни стало для науки, образования, отдыха, «наконец, для того, чтобы цивилизация могла выжить».
Это был важный этап. Но «статус-кво» в отношениях человека с природой, увы, долго не сохраняется, и всего печальней: эскалатор при этом движется вниз. 60-е годы – новый и небывалых размеров кризис. Теперь уже речь идет не только об угрозе животным, сам человек в одинаковой мере с медведями, лисами, журавлями, орлами и зайцами ощутил себя зависимым от состояния жилища под названием Земля. Вот что пишет бывший министр внутренних дел Стюард Юдэл: «Америка сейчас стоит на вершине богатства и силы, однако мы живем в стране исчезающей красоты, возрастающего безобразия, сокращения наших просторов. Диким животным уже скоро некуда будет податься. Зоопарки, видимо, станут прибежищем тех, кто может в них жить, остальные разделят судьбу странствующих голубей…»
Таким образом, от огромного некогда каравая остаются черствые корки. Если сравнивать, правда, с другими местами Земли, то и «корки» Америки не производят сегодня впечатления крайнего оскудения. По-прежнему существует охота, автомобили, как пишут, убивают на дорогах страны за год 30 миллионов разных животных. И все-таки, зная, что заключали в себе «100%» былого богатства, явственно чувствуешь: земля ограблена. Урок поучительный и тревожный.
Эскалатор по-прежнему движется вниз. Ход его повернуть уже невозможно, важно хотя бы притормозить, замедлить угрожающий спуск… Нам показалось, американцы сейчас для этого делают много и энергично. Прежде всего замечаешь уверенность: усилия не напрасны. И в самом деле. Стадо бизонов от критического числа «два десятка голов» сейчас достигло девяти тысяч. Это, конечно, бледная тень могучего некогда племени. Но хорошо уже то, что животным исчезновение не грозит, а 10 тысяч – это предел, больше дикой земли для бизонов уже не осталось. Вернулся к жизни трубящий лебедь. В 1933 году насчитали всего 73 птицы. Сейчас их примерно 4—5 тысяч, и они имеют хорошо защищенные места обитания. Буквально из бездны поднята белая цапля – в 1903 году оставалось всего 18 птиц. Индюшки… Исчезновение им не грозило, но они сохранились лишь в дальних малодоступных районах. Поставили цель расселить их в места, где они обитали когда-то. Со 100 тысяч в 1920 году число птиц сейчас выросло примерно до 20—25 миллионов. Это очень большой успех.
Поучительно вспомнить котиков и каланов. Они тоже были на грани. Однако над безумством – кто больше захватит – возобладал наконец здравый смысл, Россия, Америка, Япония и Канада сумели договориться (в 1911 году) о полном запрете охоты на котиков и каланов. Оба вида животных остались жить. Котик стал объектом разумной охоты, калана можно теперь хотя бы видеть и изучать.
В охране животных полезен опыт и горький и ободряющий. Присматриваясь к американскому механизму «воскрешения из мертвых», нетрудно заметить: многих животных в самый последний момент спасла волна общественного беспокойства о возможной утрате. Этот мощный рычаг приходит в движение, правда, лишь в тот момент, когда «гром уже грянет», и многим рука протянута с опозданием. И все же именно «всеобщее ходатайство» спасло бизона, калана, трубящего лебедя. Как раз перед нашей поездкой под напором общественного мнения конгрессом был принят закон о защите мустангов. Мы видели, с какой радостью принимали американцы известие: хищники – волки, медведи, пумы и росомахи – тоже теперь вне опасности, принят охраняющий их закон.
Необходимо, однако, сказать: сам по себе закон и накалы страстей по защите животных в условиях нынешних – это только полдела. Все тех же белых журавлей или, скажем, легендарных кондоров спасти можно, только хорошо зная их образ жизни, повадки, питание, зная, что они могут перенести и что их погубит. Тут слово уже за наукой.
Американцы всегда занимались серьезно изучением своих животных. Сейчас особо заметно стремление биологов использовать для работы новейшие достижения техники. Фотокамеры, магнитофоны, локаторы, радиопередатчики, приборы быстрых анализов, звуковые и химические ловушки для насекомых, средства обездвиживания животных и скорой транспортировки, средства учета животных с воздуха стали для зоологов столь же обычными, как, скажем, традиционный сачок и лупа для энтомолога. Иногда для работы арендуются мощные средства оснащения армии (например, локаторы для слежения за ночными пролетами птиц). Даже в космической программе находят «ячейку» и для зоологов. Известен, например, опыт по связи: берлога – космос. Усыпленным медведям укрепляли на теле крошечный передатчик. Пролетающий спутник не только знал точно географию зимних лежек, но получал также и регулярную информацию о состоянии спящих зверей. Можно спорить, много ли это даст для спасения медвежьего рода, однако сама по себе техника эксперимента – наглядное свидетельство новых возможностей зоологии. Крошечный передатчик, вживленный в спину кита, укрепленный на панцирь морской черепахи или даже на теле маленькой птицы, позволяет узнать пути миграции животных, границы их территорий, скорость передвижения, время кормежек, «самочувствие» в разное время суток и многое другое.
Станция, где мы беседуем с доктором Эриксоном, наблюдая тревожную суетню журавлей, – головное учреждение в Соединенных Штатах по защите диких животных. Наш собеседник просит не перепутать: биология как наука – это само собой. Там свои исследовательские центры, институты, лаборатории, экспедиции. Тут же, в сорока километрах от Вашингтона, создано нечто вроде центра спасательной службы. Список с тревожной цифрой «101» – руководство к действию. Белые журавли – лишь один вид в этом списке.
Штаты людей в центре невелики – тринадцать высококвалифицированных ученых, семь постоянных рабочих и десять сезонных. В работах – два направления. Первое – используя весь опыт науки и собственные исследования, дать лучшие рекомендации для спасения тех животных, которые могут выжить в природе. Второе – попытаться спасти хотя бы для жизни в неволе тех, кто в природе уже обречен.
За три часа пребывания в центре глубоко вникнуть в его работу, разумеется, было трудно. Однако можно было понять: хлеб понапрасну тут не едят. Пруды, лужайки, вольеры с животными, парк, корпус лабораторий, контора, жилые постройки – все было в полном порядке. В ответ на комплимент доктор Рей Эриксон рассказал, что к моменту создания станции тут был пустырь: «Земля стоила 10 долларов акр. Сейчас каждый акр стоит три с половиной тысячи».
О драматическом списке животных – «101 вид» – было сказано так:
– Ученые делают все, что могут. И делают добросовестно.
Развитие мысли доктора Эриксона в разных вариантах мы потом слышали много раз. Возможно, более четко ее выразил все же Роберт Мак-Кланг: «Человек может жить без китов, медведей, орлов, журавлей и овсянок. Его существование от них не зависит. Но если человек станет безразличен к вопросу „живут они или нет?“, если не поймет важности их спасения, то человек перестанет быть человеком. Исчезновение наших соседей должно служить предостережением: мы тоже можем исчезнуть».
