Вообще поимка из-подо льда окуней на жерлицы — событие довольно редкое, даже по перволедью, когда он жадно клюет на отвесную блесну или мормышку. В свое время я пытался организовать его ловлю, надевая на небольшой одинарный крючок, привязанный к тонкому поводку, верховку величиной чуть больше спички. Должен признаться, что подъемов флажков было много, да уехать домой мне пришлось ни с чем. То ли окуни благополучно срывали малька, то ли засекавшиеся несколько раз щурята, во множестве водившиеся в том зарастающем водорослями болотистом озерце, при вываживании мгновенно перетирали своей щеткой тонкую жилку. Впоследствии мне не приходилось наблюдать у кого-либо специально расставленные на окуня жерлицы. Да и нерациональное, хлопотное это занятие.

Собственно, сам процесс ловли этого ночного хищника я не очень ценю за его малоподвижность, несо зерцательность и отсутствие ощутимой борьбы добычи при вываживании. Последнее обстоятельство могут подтвердить многие рыбаки, хоть слегка знакомые с настоящим уженьем. Утверждают, что такая слабость сопротивления является следствием чрезвычайной чувствительности налима к болевым ощущениям. Возможно. Подобное, правда, в значительно меньшей степени встречается, если вы помните, у судака. Однако попадавшиеся мне ранее налимчики не превышали килограммового веса, поэтому я склонен отчасти приписать их слабость просто небольшой величине. Нет никакого сомнения в том, что где-нибудь в северных областях России при подтягивании ко льду налима весом 5–6 кг рыболову придется изрядно понервничать и попотеть.

Короче говоря, должен сознаться своим читателям, почему я все-таки нет-нет да и раскину поставушки на описываемую сейчас рыбу. Только, пожалуйста, не улыбайтесь. Из гастрономических соображений. Да, не скрою, мне нравится вкус его нежного мяса, а уж про жирную деликатесную печенку лучше и не вспоминать. Но давайте все же я буду излагать последовательно, чаще останавливаясь на повадках хищника и способах его добычи, нежели на кулинарных советах и вкусовых осязаниях.

В Московской области, где я в основном рыбачил, поскольку никогда из Москвы и ее окрестностей на длительные сроки (кроме службы в армии) не выезжал, налим с четверть века тому назад, то есть в начале 60-х годов, являлся вполне обычной добычей, не заслуживающей такого вожделенного внимания, как сейчас. Я сам помню, как мы, тогдашние пацаны, лазали с большими ивовыми корзинами под обрывистыми, заросшими трестой бережками нашей прозрачной Радомли, вытаскивая вперемежку с толстыми гольцами сонных налимчиков. Или, запустив по самое плечо в рачью нору руку, в глубине подводного тоннеля нащупывали вместо рака скользкую лягушачью кожу рыбы. Много раз можно было видеть днем сквозь пронзенную солнечными лучами родниковую воду уткнувшегося в крутой берег или в затонувший древесный обломок дремавшего налима. Однажды — это уже относится к самым ранним воспоминаниям детства — отец, прогуливаясь со мной вдоль речки, вдруг завороженно застыл, вгляделся в неглубокое дно и выдохнул: "Рыба!" Люди в те времена были проще, запретов меньше, и потому отец мой, недолго думая, срезал длинный, но сравнительно ровный и тонкий ствол молодой ольхи, густо разросшейся по благодатной почве берегов, зачистил верхний конец импровизированной остроги, неслышно подошел к воде и, наклонясь вперед всем корпусом, стал выцеливать добычу. Наверное, в такой же позе миллион лет тому назад стоял над ручьем какойнибудь неандерталец, так же, как и мой отец, прищурившись для удара. В те времена (я имею ввиду, конечно, вторую половину 50-х, но никак не миллион лет) я мало смыслил в рыбе и тем более в ее ловле, однако испытал доселе незнакомое чувство. Видимо, тот день и стал днем рождения очередного рыболова. Недолго примерялся отец, ударил с силой вниз, будто Георгий Победоносец пронзил своей пикой поверженного наземь дракона; острога спружинила, выдержав, не подломившись, всю тяжесть отцова тела, а по дну расползалось облако мути. Налим ушел. Несколькими годами позже, гостя у двоюродной бабушки в селе Кривцово, что находится на берегу Истры, я был очевидцем пойманного в сеть местными рыбаками очень крупного налима. Не могу наверняка сказать, каков был в то время мой рост — уж во всяком случае не менее метра — так вот та рыбина была почти с меня ростом. Безусловно, для наших мест он и по тем временам считался гигантом. Первый же налим, попавшийся на мою живцовую донку в речушке Радомле, порадовал меня в десятилетнем отрочестве, когда мои родители, скрепя сердце, отпускали меня одного к воде, и я, воспользовавшись такой свободой, целые дни в одиночку или с приятелями проводил за уже крепко запавшим в мою душу любимым занятием.

Этот налим схватил моего карасика темной ненастной июньской ночью в довольно глубокой, затененной густыми зарослями ольхи и дикого хмеля бочаге. Удача подхлестнула мое и без того бурное рвение к рыбной ловле. Редкий день проходил без моего присутствия у воды, и почти каждую ночь стояли живцовые донки в укромных речных уголках. Дважды в то лето мне попадались килограммовые стандартные щучки, один раз я вытащил снасть с отсеченным поводком, но налимы больше не клевали. Лишь несколько позднее, перечитав массу рыболовной и специальной литературы и набравшись коекакого практического опыта в этой области, я обнаружил причину отсутствия тогда клева ночных бродяг, а также почерпнул ряд сведений из жизни налимов, о чем и собираюсь сейчас поведать. Я не стану описывать характерные особенности строения тела налима, его анатомию и родственные связи с морскими рыбами это сейчас не столь существенно. Поэтому я остановлюсь только на тех пунктах, которые, надо полагать, тесно увязаны с производством ловли налима. Все же остальные биологические замечания и вопросы для пополнения своих знаний читатели могут в значительном объеме обнаружить в "Рыбах России" Л. П. Сабанеева или в "Жизни животных" А. Брема.

Перво-наперво следует сейчас отметить зависимость нормальной жизнеспособности налима от природных качеств среды его обитания. Я не случайно в начале главы подчеркнул, что эта рыба четверть века тому назад считалась во многих местностях Средней России довольно обычной, ибо в те годы сеть советской индустрии не была так часто раскидана по стране, да и удельный вес ее был не столь велик, как сейчас. Нет надобности объяснять даже ученику первого класса, что с ростом промышленности резко возрастает количество промышленных отходов, значительная часть которых или непосредственно оседает в атмосфере, водной среде и на почве или же выпадает на поверхность земли в виде кислотных дождей. Большинство обитателей планеты приспосабливается к новым условиям без особого для себя ущерба, но отдельные виды живых организмов как бы в знак протеста и укора властелинам земли постепенно исчезают из дикой природы, все более и более увеличивая объем Красной книги. К счастью, надо полагать, что в ближайшем будущем нашему герою это все же не грозит, но факт его нынешней малочисленности ввиду загрязнения вод, особенно в центральных областях, отмечался многими специалистами. А факты, как известно, вещь упрямая.

Вторая исключительная и характерная особенность налима — это тяготение его к прохладным, а еще лучше — к родниковым водам. Данная особенность как раз обусловливает его неравномерное расселение. Чем выше по карте расположен водоем, тем численность налимьего населения и размеры особей увеличиваются. Вода, стылая большую часть года в северных районах, а также отсутствие многочисленных крупных промышленных предприятий создали там идеальные условия для процветания налимов. И наоборот, чем ближе к южным широтам, тем реже и мельче встречается эта порода, пока наконец совсем не исчезает, уступая место схожему по форме тела, однако ни в коем случае не сородичу, как считают некоторые рыбачки, многопудовому сому.

Неверно было бы полагать, что во всех северных реках и озерах можно найти равных по максимальным размерам налимов. Я, как ежегодный, хотя и кратковременный, посетитель северных районов Вологодской области с их многочисленными большими и малыми озерами, во главе которых находится озеро Белое, подметил эту несправедливость природы в отношении расселения усатых хищников. Действительно, в одном водоеме местные рыболовы в период жора налимов становятся иногда счастливыми обладателями полупудовых трофеев, в других же, со сходными естественными условиями, даже старожилы не припомнят на своей памяти поимку таких рыб. Редко, но случается, что в сети промысловых артелей в иные годы запутываются экземпляры весом в три четверти пуда, а то и в пуд! Должно быть, очень эффектно и любопытно выглядят подобные чудища, как, впрочем, и любая, достигшая огромного роста рыба. Того же пойманного пескаря весом, скажем, в 200 г будут долго щупать руками и фотографировать на память сбежавшиеся невесть откуда, позабывшие про свои занятия, рыболовы. Так что же тогда говорить о здоровущих налимах, печень которых не уместится даже на хорошей семейной сковородке?! Но я опять невольно уклонился в сторону гастрономии; постараюсь без особой на то нужды больше о ней не вспоминать.