А потом было, собственно, само действо — Михаил Михайлович выступал долго, с присущими ему юмором и жестами, мимикой и интонациями он читал свои старые и новые остроумные монологи. В зале было весело и. душно. Часа через полтора, подустав, с явной целью «сбавить обороты» и немного отдышаться, передохнуть, Жванецкий предложил зрителям задавать ему вопросы в письменной форме.
Переполненным концертным залом было направлено адресату всего две вопросительные записки — от моего соседа по креслу и от вашего покорного слуги Сатирик мгновенно раскрыл их и про себя прочитал поступившие вопросы — один за другим. Первой была прочитана записка соседа, второй — автора. Михаил Михайлович, ознакомившись с их содержанием, сказал: «Да... Вот. Спасибо! Да...» и быстро ответил на первый вопрос зрителя — он касался творческих планов писателя. Сосед услышал из первых уст ответ на свой вопрос. Жванецкий как бы нехотя, спешно ответил, чтобы (это чувствовалось!) поскорее перейти ко второму вопросу — интересному, неожиданному и очень памятному для него. Ваш покорный слуга попросил Жванецкого: «Дорогой Михаил Михайлович! Расскажите, пожалуйста, о своем знакомстве и встречах с Владимиром Высоцким. Слышал, что у Вас с ним намечался серьезный проект. Расскажите об этом. Спасибо».
Жванецкий был взволнован! Записку эту он прочитал вслух; зал, а особенно — автор этого вопроса, — внимательно
ожидали, как ответит одессит на этот вопрос, что интересного и неизвестного он расскажет...
После непродолжительной паузы Михаил Михайлович начал отвечать (вспоминать): «Ну что рассказать о Володе?.. Действительно, мы были с ним знакомы, общались. Были приятелями. Я бывал на его концертах, он — на моих выступлениях, хотя выступал я тогда не так часто и много, как он. Вот... На спектаклях я его бывал на Таганке — это было потрясающе, это было непередаваемо! Володя был великий актер, и то, что мы все, зрители, могли наблюдать на сцене театра, сделано и сыграно было им гениально. Хлопуша. Гамлет. Да! Вот все это было здорово!
Встречались мы не то чтобы часто, но регулярно. Где-то с конца 60-х. Володя был личностью творческой, всегда окруженный друзьями, женщинами, партнерами по театру и кино, вот, и не слишком располагающий из-за этого свободным временем.
Он как-то нашел меня и предложил сотрудничество. Организовать и показывать нечто вроде совместных концертов, выступлений. Гениальный ход с его стороны, дерзкий.
Я по незнанию согласился. Мы встречались, что-то обсуждали, что-то придумывали, импровизировали. К нашей затее подключилась Марина.
Потом мы встретились на теплоходе «Грузия», в круизе, и там продолжили думать над своим проектом. На «Грузии» был капитаном наш общий с Володей знакомый — Анатолий Гарагуля. Володя хотел назвать наше детище «Москва — Париж», и показывать его в Союзе и во Франции. Высоцкий поет, я читаю, Марина читает или поет...
Идея наша была провальной изначально, временами я находился в положении, хуже Володиного. Володе не сладко приходилось, хотя что-то мы показали своим друзьям, на каких-то встречах, посиделках...
Временами мы возвращались к идее нашего проекта: может сейчас получится, но снова не удавалось воплотить нашу затею в жизнь.
Я с удовольствием вспоминаю то время, те годы, общение с Володей Высоцким. Мы были смелыми, амбициозными, мы были молодыми и талантливыми! Мы все могли, но они не всего хотели! И в этом было наше, и их счастье и несчастье одновременно.
Но что-то должно остаться. Что-то должно поменяться. А что-то должно оставаться, не меняясь!
Спасибо за хороший вопрос!..»
Переполненный зрительный зал разразился громом аплодисментов, едва Михаил Жванецкий завершил свой ответ- монолог.
А в интервью журналистам, спрашивавших его «за Высоцкого», Михаил Михайлович рассказывал следующее: «Мы все — дети Таганки, клянусь. Я не вижу другого такого места в Москве, которое бы так влияло на такое количество людей. Вот когда кругами расходится то, что мы не могли прочесть у Солженицына... Не все же читали. Я, когда ездил в метро, у меня Солженицын был под обложкой «Сеченов». Вот книжка «Сеченов» и читаешь — «Сеченов». Почему я читал Сеченова, достаточно было на мою рожу посмотреть... Какой там Сеченов! Там был «Архипелаг ГУЛАГ». И вот театр на Таганке, Юрий Петрович, он делал экранизации, он делал эти спектакли, там «Живой» Можаева... Это и не мог никто прочесть. Аты приходил, ты смотрел, и ты как бы читал эту великую литературу. Ну, Юрий Петрович, единственное что, я не знаю, мне кажется, у него не совсем хорошо с чувством юмора. Но это бывает у Юрия Петровича Любимова. Потому что меня к нему водили... Я о себе хочу сказать. Как всегда, перехожу к себе. Потому что этот материал я лучше всех знаю. Я сидел в Болшево, и вдруг ко мне приехали люди, от которых можно было сойти с ума — Ваня Дыховичный и Володя Высоцкий. Ваня, как некоторые из «наших», был женат на ком-то из Политбюро. И они привезли корзиночку, где были бананы, авокадо и, не знаю, что-то еще, такое очень вкусное, совершенно невиданное. Невиданная корзинка, укрытая салфеткой. Два «топтуна» поставили эту корзиночку для ужина, удалились на скромное расстояние, чтобы видеть, но не наблюдать. Или наоборот — наблюдать, но не видеть. Вот как-то так. И Володя сделал мне официальное предложение: «Я хочу, чтобы был спектакль, Миша: монологи Жванецкого, песни Высоцкого. И мы покажем Юрию Петровичу». И мы действительно поехали к Юрию Петровичу. Я пытался его рассмешить. Может, я плохо читал. Может, я паузы не делал. Может, у него была большая озабоченность. Но он все время спрашивал: «Это что, смешно? Это смещно?» И я уже, в конце концов, и сам понял, что это не смешно. Хотя Володя сказал: «Да это смешно, Юрий Петрович. Ну, смешно!» Он говорит: «Вот это смешно?» Это при мне причем, при живом! Он говорит: «Вот это — смешно». Причем Юрий Петрович совершенно без злости, абсолютно доброжелательно, просто действительно с любопытством спрашивал: «Это смешно?» Он говорит: «Смешно!» И я понял впервые, что у великого таланта тоже могут быть кое-какие проблемы.
Вот это было тогда. И я иногда выступал на закрытых вечерах, и всегда у меня была одна своя задача — рассмешить Юрия Петровича. И когда однажды мы были в «Астории»... Это новая глава, абзац. Предыдущий эпизод снят, переходим к этому. «Астория», Петербург, баня, сауна. Кто там в сауне? А в сауне такие люди: Сергей Юрский, Кирилл Ласкари (это брат Андрея Миронова, сводный, по отцу), Владимир Семенович Высоцкий, внизу нас ждут Наташа Тенякова, жена Юрского, и Белла Ахмадуллина. Они, видимо, долго ждали, и немножко уже были выпимши, парики чуть-чуть уже были сдвинуты. Но ничего, это великие две женщины. И вот тут-то по настоящему проверился этот будущий спектакль. Белла Ахатовна вдруг сказала: «Так, вот сейчас мы сделаем соревнование: Володя поет, Minna читает. Все!» В результате он пел, я читал, он пел, я читал. Потом мы закончили, иссякли. Белла сказал: «И все-таки — Владимир Высоцкий!» И вот за что я ей благодарен всю жизнь — вот за это «и все-таки»...»
Великолепно: все ответы на вопросы и воспоминания Михаила Михайловича — уже его готовые рассказы и монологи! Браво таланту великого одессита!..
Вот — еще один из «перлов» Жванецкого. Его интервью, озаглавленное так
«В «ЖИГУЛЯХ» СИДЕЛА ГОЛАЯ ЖЕНЩИНА ОКАЗАЛОСЬ, МАРИНА ВЛАДИ»
— Вы с ним встречались, с Владимиром Семеновичем?
— А как же. Ой, недавно в Одессе на День независимости Украины новый губернатор Плачков (очень симпатичный такой) проводил парусную регату, и вдруг позвали меня. До того два месяца сидел — никто никуда, хотя знали, что я в городе. Даже стал беспокоиться: чего это не зовут? Правда, в Одессе время от времени это бывает — там нет пророков в своем отечестве. Там плюют: есть кто, нет... Даже в репортаже иной раз услышишь: заезжий сатирик, поэтому мне ничего не остается, кроме как тихонько бороться за существование.
Так вот, заезжий сатирик был приглашен в качестве свадебного генерала на открытие парусной регаты, и там, стоя возле губернатора, я встретил директора завода «Промсвязь». Есть такой в Одессе — не знаю, что они выпускают. Чем этот завод прославился? Тем, что лет 20 назад.. Когда умер Владимир Семенович?
