— А не в руках. Извини... рекламная пауза.

— Ну да. Потом он меня привез домой, на Пушечную. Сказал, что уезжает в Париж и непременно позвонит, когда вернется. Проходит какое-то время, и действительно звонит Володя: «Привет, привет, я приехал». Мы с ним перешли на «ты», и наши отношения стали как-то развиваться.

— Ну не знаю... Вот если бы рядом со мной зазвучал его обволакивающий голос, я бы за себя...

— У него все было обволакивающее. Дико харизматичный. Наверное, не было ни одной тетки, которая могла бы устоять. Володя был охмуритель абсолютно профессиональный.

— Ловко расставлял сети?

— Сети не расставлял. Просто это было в нем самом. Вдруг он стал мне звонить. Начал ухаживать, и это была не случайная связь — встретились, переспали, разбежались, а настоящий роман в его классической форме. Я для себя решила: пусть это будет три дня, неделя, но я буду с этим человеком, потому что он не такой, как все. И что будет дальше — все равно. В общем, я влюбилась. Но отдавала себе отчет, что не могу ничего требовать. Моя жизнь — это моя жизнь, моя любовь — это моя проблема.

2

— Интересно, художник Высоцкий помогал материально студентке Афанасьевой?

— Когда наш дом на Пушечной стали расселять, родители разменяли квартиру на двухкомнатную в Медведкове и однокомнатную на улице Яблочкова. Туда поехала я. И все говорили, что он купил мне квартиру. Ничего подобного. Но, знаешь, он помогал мне, более чем. Я не была бедной студенткой — у меня был папа, тети, обожавшие меня. А когда появился Володя, я уже ни в чем не нуждалась. Володя просто запретил мне пользоваться общественным транспортом. «Ты должна ездить на такси, чтобы не тратить время. Не хочу, чтобы тебя толкали и зажимали в метро», — сказал он.

— То есть у тебя было приличное месячное содержание?

— Содержания никакого не было. Да и я никогда ничего не просила. Володя давал деньги, делал подарки, он меня одевал, обувал, покупал какие-то вещи в дом. На новоселье купил мне холодильник В то время нужно было все доставать. А для него таких проблем не существовало.

— У него был хороший вкус?

— Потрясающий. Если он привозил туалет, то к нему обязательно сапоги, сумку. У меня все было сногсшибательное и в большом количестве — например, 17 пар сапог. Егор Зайцев, мой сокурсник, если мы приходили с ним в компанию, представлял меня так «Вот это девушка, познакомьтесь, у нее 17 пар сапог!» А люди по три года в одной паре ходили.

— Он любил, когда ты была в его вещах?

— Конечно. Он вообще очень любил, чтобы его вещи радовали и по-особенному принимались.

3

— На твоих глазах он работал, писал? Как это происходило?

— Как? Просто не спал, лежал, курил, потом в какой-то момент вставал и все-все-все записывал. Он не высиживал

строчки, не правил, а сразу — раз, и на бумагу. Потом будил и говорил: «Послушай, послушай». Пел, сразу подбирая какую-то мелодию. Я видела: смотрит телевизор со стеклянными глазами, много курит, пепельница полна окурков — значит, работает.

— Сильно уважал себя? Надувал щеки?

— Нет, никогда. Он был жесткий человек, знал себе цену и никогда в жизни никому не позволил себе хамить. Он был свободным человеком. Даже по отношению к шефу (худрук Таганки Юрий Любимов. — М. Р.) он так умудрялся выстраивать отношения, что он диктовал, а не Любимов. Люди не могли себе позволять то, что позволял себе Володя, — сорвать спектакль, от чего-то отказаться. И ему это прощалось.

Больше всего меня поражало, как он удивлялся. «Откуда это берется? Вот птица гамаюн, я даже не знал, что такая есть. Только потом узнал, когда написал». Радовался неожиданной рифме, которой нет ни у кого. В какие-то моменты он напоминал Пушкина, который говорил: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын».

— Скажи честно: старший товарищ учил тебя жить? Например, машину водить?

— Учил. На Николиной Горе. Он даже мне хотел купить маленькую спортивную «BMW» красного цвета.

— А почему именно красного?

— Чтобы все видели, как я по Москве рассекаю. Володя в мелочах все-таки понты любил, хотя был абсолютно беспонтовый. Так и говорил: «У меня все должно быть лучшее — и машина, и бабы...»

— Уму-разуму по жизни учил?

— Трудно сказать. Был момент, когда в институте я разочаровалась в людях: поняла, что 90 процентов из них потребительски ко мне относятся. Плакала, в депрессуху впала. А Володя сказал тогда: «Люди так сделаны, запомни».

— А в любви, в сексе?

— Да нет, все у нас было естественно.

— Он интересовался твоей работой? Или, как всякий творческий эгоист, занимался только собой?

— Когда я приходила в платье, которое сшила за один день, для него это было потрясением. Он привозил мне из Парижа ткань, ну подумаешь, кусок какой-то тряпки, а она превращалась в платье, и это было волшебством для него. Его потрясало то, что делалось человеческими руками.

— А ему ты шила?

— Подшивала— брюки, джинсы... У Володи был такой день, его он называл «днем раздачи денежных знаков населению». Это когда своим друзьям он раздавал вещи: очень любил, чтобы человек хорошо одевался. И сам любил хорошо и дорого одеваться. Любил качественные вещи. Ате джинсы, что подшивала я, он никогда не отдавал. «Не отдам, их подшивала Ксюша».

Однажды он меня нарисовал, хотя совершенно не умел этого делать. Он меня нарисовал с тремя глазами. Сказал: «У тебя есть третий глаз, потому что у тебя очень сильная интуиция».

4

— Ксюша, у Высоцкого были очень непростые отношения с властью, в частности с КГБ. Тебя это как-то коснулось?

— Я была на практике в Ленинграде. И как-то девчонки мне сказали, что мной интересуется один очень симпатичный парень. Все решили, что он кадрится ко мне. В Ленинграде Володя поселил меня в «Астории» — в лучшей по тем временам гостинице. Он не хотел, чтобы я жила в общежитии. И вот однажды я прихожу и узнаю, что меня выселили из моего номера. Говорят, что надо пройти в такую-то комнату и что там ждут какие-то люди. Я пришла, и выяснилось, что меня могут задержать за хранение валюты. А валюта у меня действительно была — долларов десять мелочью (Володя мне оставил эту мелочь). На них я в баре интуристовской гостиницы покупала себе тоник.

— Испугалась?

— Да нет. Они мне тогда все про меня рассказали — кто я, кто мои родители, что папа во время войны сидел за дезертирство (никакого дезертирства не было, просто после ранения дед прятал его). Меня не запугивали, не кричали, а очень деликатно спрашивали: «Вы там бывали? А кто еще туда ходит? А кто с Высоцким разговаривал и что говорил? Может быть, вы все нам напишете?» Я, естественно, сказала, что писать мне нечего. Но самое интересное произошло потом: тот парень, что сначала мной интересовался, предложил мне выйти замуж за него. Более того, он на свои деньги купил мне билет на поезд и сказал, чтобы я уезжала из Ленинграда. Помню, что его звали Руслан.

— А как Высоцкий отреагировал на этот инцидент? Не испугался за тебя?

— Все были просто в шоке. И больше от того, что мне гэбист предложил замуж Со временем я поняла, что было немало людей, которые хотели, чтобы Володи не было в стране. Даже при всей любви к Володе Брежнева и особенно его дочери Галины это все равно был «совок», который его боялся, считал опасным. Кагэбэшники, которые слушали его песни, говорили: «Мы вас обожаем», — но при этом могли сказать: «Вы что тут? Вы у нас смотрите». И пальчиком грозили. А с другой стороны, на этом же уровне было еще больше тех, кто противодействовал первым. И это негласное противоборство давало ему возможность жить и работать в стране.

5

— Ксюша, тебя не смущало, что вообще-то человек женат, что у него жена в Париже, которая может в любой момент приехать? А в доме на Грузинской — ты.

— Как-то меня это не очень смущало. Потому что Марина — она ведь была где-то. И не было такого: он днем со мной, а вечером уходит к ней. Она жила своей жизнью, пару раз приезжала в Москву, и Володя ненадолго ездил к ней в Париж