Вдруг я с ностальгией вспомнил, как всего три дня назад впервые прошел по тому дому. Тогда я думал, что Пэт — неудачник, который прячет наркоту за стенами, а Дина еще спокойно готовила сандвичи для клерков. Если ты хорошо делаешь свою работу — а я ее делаю хорошо, — то каждый шаг в расследовании убийства двигает тебя в одном направлении — к порядку. Нам достаются бессмысленные обломки, и мы собираем их до тех пор, пока не появляется картина происшедшего — полная, ясная. Если отбросить в сторону писанину и офисные интриги, то в этом суть нашей работы, ее холодное, сверкающее сердце, которое я люблю всеми фибрами души. Но это дело было уникальным — оно двигалось назад, увлекая нас за собой словно мощный отлив. С каждым шагом мы все глубже погружались в черный хаос, его щупальца оплетали нас все крепче и тянули на дно.

Доктор Айболит и Киеран веселились от души — безумие всегда кажется чем-то невероятно забавным, если тебе нужно всего лишь коснуться его пальцем, поглазеть на общий бардак, а затем смыть грязь в своем замечательном нормальном доме и рассказать обо всем друзьям за кружкой пива. Мне же было совсем не весело. В мозгу засела неуютная мысль о том, что Дина, сама того не понимая, была в чем-то права насчет этого дела.

Большинство охотников на форуме уже потеряли интерес к саге Пэта: в теме появились новые смайлики, стучащие себя по вискам; кто-то спросил, не полнолуние ли сейчас в Ирландии. Пара завсегдатаев стали прикалываться:

По ссылке открылась страница с изображением оскалившегося гремлина.

Любитель капканов по-прежнему пытался успокоить Пэта.

В 04.45 следующего утра Пэт ответил:

На этом все и закончилось. Завсегдатаи еще поиграли в «Что на чердаке у Просто_Пэта» — кидали ссылки на изображения снежного человека, эльфов, Эштона Катчера и неизбежный рикроллинг. Когда им надоело, тема «утонула».

Ричи отстранился от монитора, помассировал шею и искоса взглянул на меня.

— Ну вот, — сказал я.

— Угу.

— Что скажешь?

Он пожевал костяшки пальцев, глядя на экран, — не читал, а напряженно думал. Потом глубоко вздохнул:

— Скажу вот что — Пэт съехал с катушек. Уже не важно, был кто-то в его доме или нет — в любом случае он слетел с нарезки.

Голос у него был мрачный, почти грустный.

— У него был сильный стресс, — возразил я. — Стресс и безумие не обязательно одно и то же.

Я играл в адвоката дьявола, однако в глубине души все понимал. Ричи покачал головой.

— Нет-нет. Вот это — он щелкнул ногтем по стенке монитора — не тот же парень, которым Пэт был этим летом. В июле, на форуме садоводов, Пэт говорил только про то, как бы защитить Дженни и детей. А здесь ему уже плевать, боится ли Дженни, плевать, доберется ли зверь до детей, — лишь бы попался в капкан. И теперь он хочет оставить тварь в капкане — таком, который причиняет максимальные страдания, — и наблюдать за тем, как она умирает. Не знаю, как это назвали бы врачи, но у него с головой непорядок.

Его слова зазвенели у меня в ушах, и я не сразу сообразил почему: именно так всего два дня назад я говорил про Конора Бреннана. Перед глазами все поплыло, монитор казался скособоченным, похожим на тяжелый балласт, который накреняет дело под опасным углом.

— Да. Знаю, — ответил я и глотнул холодной воды: это помогло, однако во рту остался мерзкий привкус ржавчины. — Но это не делает его убийцей. Он ничего не пишет про желание причинить вред жене и детям, а про его любовь к ним здесь очень много. Вот почему он так настроен поймать животное: ему кажется, что только так он может спасти семью.

— «Мой долг — заботиться о ней» — так он сказал на форуме садоводов. И если он решил, что больше не в состоянии это делать…

— «Что мне теперь делать?» — Я понял, что было дальше. Мысль прокатилась по желудку как тупой приступ тошноты — словно вода была отравлена. Я закрыл окно браузера, и экран окрасился в спокойный, безопасный синий цвет. — Звонить будешь потом. Нам нужно побеседовать с Дженни Спейн.

Она была одна. В комнате практически стояло лето: день был ясный, кто-то на щелочку приоткрыл окно, и легкий ветерок теребил жалюзи, а вонь дезинфицирующего средства почти исчезла, оставив только тонкую, кисловатую ноту. Дженни сидела, откинувшись на подушки, и наблюдала за тем, как играют тени на стене; ее руки неподвижно лежали на синем одеяле. Без косметики она выглядела моложе и обычнее, чем на свадебных фотографиях, и почему-то менее неопределенной. Проявились мелкие детали: родинка на щеке, асимметричная верхняя губа, из-за которой казалось, что Дженни вот-вот улыбнется. В ее лице не было ничего примечательного, однако оно обладало незамысловатой красотой, навевающей мысли о летних пикниках, золотистых ретриверах и футболе на свежескошенной лужайке. Меня всегда влекла такая заурядная, легко забывающаяся, бесконечно подпитывающая тебя обыденная красота.

— Миссис Спейн, — сказал я. — Не знаю, помните ли вы нас: детектив Майкл Кеннеди и детектив Ричард Курран. Можно побыть с вами пару минут?

— Ой… — Глаза Дженни с покрасневшими опухшими веками оглядели нас. Я собрал волю в кулак, чтобы побороть нервную дрожь. — Да, помню… Наверное… да. Заходите.

— Сегодня вас никто не навещает?

— Фиона на работе. Мама пошла мерить давление, но скоро вернется. У меня все хорошо.

Голос у нее по-прежнему был хриплый и грубый, но сознание, слава богу, уже начало проясняться. Она казалась спокойной, однако я не мог понять — то ли это оцепенение, вызванное шоком, то ли усталость.

— Как вы себя чувствуете? — спросил я.

Ответа на этот вопрос не было. Дженни неопределенно двинула плечами.

— Голова болит, и лицо тоже. Мне дают болеутоляющее: наверное, оно помогает. Вы узнали… что произошло?

Фиона не проболталась — хорошее и при этом любопытное развитие событий. Я предостерегающе взглянул на Ричи: мне не хотелось упоминать про Конора, пока Дженни в таком заторможенном, затуманенном состоянии, — сейчас ее реакция ничего бы нам не дала. Однако Ричи увлекся разглядыванием солнечных лучей, пробивающихся сквозь жалюзи, и его челюсти крепко сжались.

— Мы отрабатываем одну версию, — сказал я.

— Версию… Какую версию?

— Мы будем держать вас в курсе дела. — У кровати стояли два стула со смятыми подушками — Фиона и миссис Рафферти пытались на них спать. Я взял тот, что был ближе к Дженни, и толкнул второй в сторону Ричи. — Можете что-нибудь добавить про вечер понедельника? Хоть какую-нибудь мелочь?

Дженни покачала головой:

— Ничего не помню. Я пытаюсь, все время пытаюсь… но либо ничего не соображаю из-за лекарств, либо у меня слишком болит голова. Может, когда они прекратят давать мне болеутоляющие и я вернусь домой… Вы не знаете, когда…

Я скривился при одной мысли о том, как она войдет в тот дом. Придется поговорить с Фионой о том, чтобы она наняла команду уборщиков или пустила Дженни к себе в квартиру, — а может, и то и другое.

— Я очень сожалею, но это нам неизвестно. А что было до вечера понедельника? Не помните, не произошло ли недавно чего-нибудь необычного? Может, вас что-то обеспокоило?

Дженни снова покачала головой. За бинтами виднелась только часть лица, и поэтому мне было сложно разобраться в ее эмоциях.