— Идем, — сказал я.

Мы зашли в комнату, обмахиваясь бланками для показаний, громко и весело проклиная жару. Мы дали Конору стаканчик с еле теплым кофе, предупредив, что на вкус он как моча: все обиды забыты, мы снова друзья. Мы вернулись к безопасным темам: стали обсуждать то, что уже было нам известно, — ссорились ли Пэт и Дженни, кричали ли они друг на друга или били детей… Возможность поговорить про Спейнов заставила Конора нарушить молчание, однако, судя по его словам, в сравнении с ними даже семейка Брэди[3] выглядела как персонажи шоу Джерри Спрингера.[4] Но стоило нам обратиться к расписанию — когда он обычно приезжает в Брайанстаун, когда ложится спать, — как в его воспоминаниях снова обнаружились пробелы. Он почувствовал себя в безопасности, ему показалось, что он разобрался в правилах игры. Настало время перейти к новому этапу.

— Когда ты в последний раз точно был в Оушен-Вью? — спросил я.

— Не помню. Возможно, в последний…

— Эй! — Я выпрямился на стуле и поднял руку, обрывая Конора. — Погоди.

Нащупав «блэкберри», я нажал кнопку, чтобы экран засветился, вытащил телефон из кармана и присвистнул.

— Из больницы, — обронил я Ричи вполголоса, заметив краем глаза, как дернулась голова Конора, словно его пнули в спину. — Возможно, это именно то, чего мы ждем. Продолжим допрос, когда вернусь… Алло, доктор? — Последнюю фразу я уже произносил на пути к двери.

Изредка поглядывая на часы, я следил за тем, что происходит в комнате для допросов. Пять минут никогда прежде не тянулись так долго, однако для Конора время шло еще медленнее. Полностью утратив самообладание, он ерзал на стуле, словно сиденье стало нагреваться, топал ногами и обкусывал ногти до крови. Ричи с интересом наблюдал за ним.

— Кто это был? — наконец выпалил Конор.

Ричи пожал плечами:

— Откуда я знаю?

— Он сказал — это то, чего вы ждете.

— Мы много чего ждем.

— Звонили из больницы. Из какой?

Ричи потер шею.

— Слушай, — сказал он весело и слегка смущенно, — может, ты все пропустил, но мы тут над делом работаем, да? И не рассказываем о нем кому попало.

Конор тут же забыл о существовании Ричи: поставив локти на стол, он прижал пальцы к губам и уставился на дверь.

Я дал ему еще минуту, затем ворвался в комнату и захлопнул за собой дверь.

— Все на мази, — бросил я Ричи.

Он поднял брови:

— Да? Чудесно.

Я подтащил стул поближе к Конору и сел так, что наши колени едва не соприкоснулись.

— Конор, — сказал я, выкладывая на стол телефон, — кто, по-твоему, звонил?

Он покачал головой, разглядывая телефон. Я чувствовал, как ускоряются его мысли, как они летят в разные стороны словно гоночные машины, потерявшие управление.

— Приятель, слушай внимательно: у тебя нет времени, чтобы валять дурака. Может, ты еще не понял, но внезапно тебе очень, очень нужно спешить. Так скажи мне: кто это звонил?

— Больница, — наконец выдавил Конор в сжатые кулаки.

— Кто?

Вдох. Конор заставил себя выпрямиться.

— Вы же сказали. Больница.

Я хлопнул ладонью по столу — с такой силой, что Конор вздрогнул.

— Что я тебе сказал про дуракаваляние? Проснись и навостри уши. Сейчас, черт побери, пять утра, в моем мире не существует ничего, кроме дела Спейнов, и мне позвонили из больницы. Конор, какого хрена они это сделали?

— Один из них. Один из них в больнице.

— Точно. Сынок, ты облажался. Оставил одного из Спейнов в живых.

Мышцы в горле Конора так напряглись, что оттуда выходил только хрип.

— Кого?

— Это ты мне скажи, приятель. Кого бы ты предпочел? Давай говори. Если бы можно было выбирать, кого бы ты оставил?

Он ответил бы на любой вопрос, лишь бы я продолжал.

— Эмму.

Я расхохотался, откидываясь на спинку стула.

— Как это мило, честное слово. Значит, по-твоему, очаровательная девочка заслужила право на жизнь? Конор, ты опоздал — об этом нужно было подумать две ночи назад. А сейчас Эмма в морге. Ее мозг положили в банку.

— Тогда кто…

— Ты был в Брайанстауне позапрошлой ночью?

Он вцепился в край стола и едва не вскочил. В его глазах светилось безумие.

— Кто…

— Я задал тебе вопрос. Конор, ты был там позапрошлой ночью?

— Да, да, был. Кто… кого…

— Скажи «пожалуйста», приятель.

— Пожалуйста.

— Так-то лучше. Ты пропустил Дженни. Она жива.

Конор уставился на меня. Рот его был распахнут, но из него вырвался лишь воздух — словно кто-то ударил Конора в живот.

— Она жива и здорова, и сейчас мне звонил ее врач — сообщил, что она пришла в себя и хочет поговорить с нами. И ведь мы все знаем, что она скажет, да?

Конор едва меня слышал. Он хватал губами воздух, снова и снова.

Я толкнул его обратно на стул, и он рухнул, словно колени у него расплавились.

— Конор, послушай меня. Я говорил, что тебе нельзя терять время — и это не шутка. Через пару минут мы отправимся в больницу к Дженни Спейн — и потом мне уже будет наплевать на то, что ты скажешь. Вот он, твой последний шанс.

Это его проняло. Он уставился на меня словно безумец.

Я подтащил стул поближе и пригнулся к нему, так что мы едва не касались головами. Ричи уселся на столе, прижавшись бедром к его руке.

— Сейчас я тебе кое-что объясню, — размеренно и тихо сказал я, почувствовав запах его пота, который смешивался с каким-то другим ароматом, диким и резким, похожим на запах разрубленного дерева. — Я, совершенно случайно, верю в то, что в глубине души ты нормальный парень. Все остальные, кого тебе доведется увидеть, решат, что ты извращенец, садист и психопат, с которого нужно содрать шкуру заживо. Но я с ними не согласен. Мне кажется, что ты хороший малый, который вляпался в дерьмо.

Глаза его были слепы, однако брови чуть дернулись: он меня слышал.

— Поэтому — и так как я знаю, что никто тебя не пожалеет, я готов предложить тебе сделку. Убеди меня в том, что я в тебе не ошибся, расскажи, что произошло, и я сообщу прокурорам, что ты нам помог, поступил правильно, раскаялся. А когда дойдет до вынесения приговора, это будет иметь значение. Конор, раскаяние в зале суда означает, что сроки за все преступления ты будешь отбывать одновременно. Не люблю ошибаться в людях; когда такое происходит, я готов на стенку лезть. И если ты станешь водить меня за нос, то мы с прокурорами пойдем ва-банк — предъявим тебе столько обвинений, сколько сможем, и будем добиваться последовательных сроков. Ты понимаешь, что это значит?

Он покачал головой — то ли пытался прийти в себя, то ли говорил «нет». Я мало что решаю, когда предъявляют обвинения, и вообще ничего — при вынесении приговора; кроме того, судью, который назначает совместные сроки за убийство детей, нужно одеть в смирительную рубашку и отлупить как следует, но все это было не важно.

— Это означает три пожизненных подряд плюс несколько лет за покушение на убийство, ограбление, уничтожение собственности и все остальное, что сможем откопать. Это шестьдесят лет минимум. Конор, тебе сколько лет? Какие у тебя шансы выйти на свободу через шестьдесят лет?

— Может и дожить, — возразил Ричи, наклоняясь и критически осматривая Конора. — В тюрьме о тебе позаботятся: никто не захочет, чтобы ты вышел до срока, даже в гробу. Правда, предупреждаю сразу: компания там скверная. В общую камеру тебя не посадят, ведь там ты и двух дней не протянешь, так что будешь в особом блоке вместе с педиками. Разговоры, конечно, будут тухлые, но по крайней мере у тебя будет много времени на то, чтобы завести себе друзей.

Снова это подергивание бровями: слова Ричи до него дошли.

— Или же ты можешь сразу избавить себя от многих неприятностей, — сказал я. — Сколько получится при одновременных сроках? Лет пятнадцать. А это же фигня. Сколько тебе будет через пятнадцать лет?