Дина начала заводиться — прижалась к валику дивана, и в ее взгляде мелькнул испуг.

— Лора ушла, потому что хотела детей.

Дина застыла с открытым ртом.

— О черт… Майк, у вас не могло быть детей?

— Не знаю. Мы не пробовали.

— Тогда…

— Я не хочу детей. И никогда не хотел.

Дина поразмыслила об этом, рассеянно посасывая брусочек гранолы.

— Лора успокоилась бы, если бы родила.

— Возможно. Надеюсь, у нее будет шанс это выяснить, но только не со мной. Лора все понимала, когда выходила за меня. Я ее не обманывал.

— Почему ты не хочешь детей?

— Так бывает. Это еще не значит, что я урод.

— Я что, назвала тебя уродом? Нет, просто спросила почему.

— Дети не для тех, кто работает в отделе убийств. Они делают тебя слабым: ты уже не выдерживаешь напряжения и, в конце концов, заваливаешь работу — а потом скорее всего портишь жизнь и детям. Работа и дети несовместимы. Я выбираю работу.

— О Боже, что за бред. Ты всегда во всем винишь работу — и даже не представляешь себе, как это скучно.

— Работу я ни в чем не виню. Я серьезно к ней отношусь. Если это скучно, тогда извини.

Дина закатила глаза и нарочито вымученно вздохнула.

— Хорошо. — Она решила все разжевать, чтобы даже идиот мог следить за ходом мысли. — Ставлю все, что у меня есть — правда, ни хрена у меня нет, ну да ладно, — на то, что сотрудников твоего отдела не кастрируют в первый же рабочий день. У твоих сослуживцев есть дети, они выполняют ту же работу, что и ты. Не упускают убийц каждый раз, иначе бы их уволили. Верно? Я права?

— Да, у кого-то из наших есть семьи.

— Тогда почему ты не хочешь детей?

Кофе подействовал, и квартира вдруг показалась тесной и мерзкой, а искусственный свет — жестким; мне так сильно захотелось на полной скорости погнать в Брокен-Харбор, что я едва не выскочил из кресла.

— Потому что риск слишком велик, — ответил я. — Он настолько огромен, что от одной мысли об этом меня тошнит. Вот почему.

— Риск, — сказала Дина после паузы. Она аккуратно вывернула обертку батончика гранолы наизнанку и теперь изучала блестящую поверхность. — Но он связан не с работой, а со мной. Ты боишься, что дети выйдут такими, как я.

— Я боюсь не тебя.

— А кого?

— Себя.

Дина наблюдала за мной, и в ее загадочных голубых глазах отражались крошечные огоньки от лампочки.

— Ты стал бы хорошим отцом.

— Возможно. Но «возможно» — это слишком мало. Ведь если мы оба ошибаемся и я стану ужасным отцом, что тогда? Я абсолютно ничего не смогу изменить. Когда все выяснится, уже ничего не изменишь: дети здесь, и отправить их обратно нельзя, можно только портить их и дальше, день за днем, и наблюдать, как идеальные малыши превращаются в неудачников. Дина, я не могу этого сделать. Либо я недостаточно глуп, либо недостаточно смел, но на такой риск я пойти не могу.

— У Джери все нормально.

— У нее все замечательно. — Джери — веселая, добрая — она создана быть матерью. После рождения каждого из детей я звонил ей ежедневно в течение года, откладывая все дела — засады, допросы, ссоры с Лорой, — лишь бы набрать номер и узнать, все ли в порядке. Однажды у нее был хриплый голос, она казалась настолько подавленной, что я заставил Фила уйти с работы и отправиться домой. Выяснилось, что у нее простуда, и, разумеется, я должен был чувствовать себя полным идиотом, но ничего подобного. Спокойствие дороже.

— Я бы хотела, чтобы у меня были дети. — Дина смяла обертку и бросила в сторону мусорной корзины, но промахнулась. — По-твоему, это дурацкая идея.

При мысли о том, что в следующий раз она придет ко мне беременной, я похолодел.

— Моего разрешения тебе спрашивать не нужно.

— Но тебе все равно так кажется.

— Как дела у Фабио? — спросил я.

— Его зовут Франческо, и я не думаю, что у нас с ним что-нибудь выйдет.

— Лучше подождать с детьми до тех пор, пока не найдешь человека, на которого можно положиться. Ну да, считай меня старомодным.

— Ты хочешь сказать — на тот случай, если я сойду с ума. На тот случай, если у меня съедет крыша, пока я ухаживаю за трехнедельным малышом. По-твоему, кто-то должен за мной наблюдать.

— Я этого не говорил.

Дина растянулась на диване и стала изучать жемчужно-голубой лак на ногтях.

— Я чувствую, когда съезжаю с катушек. Хочешь, расскажу, как это бывает?

Мне совершенно не хотелось знать, как работает мозг Дины.

— Расскажи.

— Все начинает звучать по-другому. — Быстрый взгляд на меня из-под челки. — Например, вечером я снимаю с себя топ и кидаю на пол, а он делает плюх, словно камень, который бросили в пруд. Или вот однажды я шла домой с работы, и при каждом шаге сапоги пищали словно мышь, попавшая в мышеловку. В конце концов я села на дорожке и сняла их — нет, я не дура и знаю, что мышей в сапогах нет, но я должна была убедиться. Домой все равно пришлось ехать на такси — звук оказался просто невыносимым, это было похоже на агонию…

— Как только что-то подобное начинается, сразу обращайся за помощью.

— Я так и делаю. Сегодня на работе большой морозильник, в котором лежат булочки, затрещал словно лесной пожар, и я сразу пошла к тебе.

— И это замечательно. Я очень рад, что ты так поступила, но я имел в виду профессионалов.

— Врачей. — Дина вздернула губу. — Я им счет потеряла. Что от них хорошего?

Благодаря им она еще жива — и это кое-что значит и для меня, и для нее. Однако ответить мне помешал телефонный звонок. Достав мобильник, я взглянул на часы: ровно девять. Молодчина Ричи.

— Кеннеди, — сказал я, вставая и отходя подальше от Дины.

— Мы на месте, — ответил Ричи так тихо, что мне пришлось прижать телефон к уху. — Все спокойно.

— Криминалисты и «летуны» заняты своим делом?

— Да.

— Проблемы есть? Встретил кого-нибудь по дороге? Что-нибудь произошло?

— Не, все нормально.

— Тогда поговорим через час, а если что-то случится, то раньше. Удачи.

Дина скручивала полотенце в тугой узел и внимательно наблюдала за мной сквозь завесу блестящих волос.

— Кто это?

— По работе. — Я засунул мобильник во внутренний карман. Дина склонна к паранойе, и я не хотел, чтобы она прятала мой телефон, не давая мне позвонить в воображаемую больницу, или, еще лучше, чтобы ответила на звонок и сказала Ричи, что знает про все его замыслы и надеется, что он сдохнет от рака.

— Я думала, твой рабочий день закончился.

— Ну да — более-менее.

— Что значит «более-менее»?

Ее пальцы сжали полотенце.

— Это значит, что иногда у людей возникают ко мне вопросы, — ответил я, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно. — В отделе убийств нет такого понятия как «рабочий день закончился». Звонил мой напарник — и, возможно, позвонит еще несколько раз.

— Почему?

Я взял кружку и пошел на кухню налить еще кофе.

— Ты же его видела: он новичок. Прежде чем принять важное решение, он должен посоветоваться со мной.

— Какое важное решение?

— Любое.

Быстрыми сильными движениями Дина принялась сдирать ногтем корку с поджившей раны на тыльной поверхности ладони.

— Сегодня на работе кто-то слушал радио, — сказала она.

О черт.

— И что?

— И то. Там сказали, что кто-то погиб и эта смерть кажется полиции подозрительной. Сказали, что это в Брокен-Харборе. Говорил какой-то коп — и голос у него был как у тебя.

И тогда морозильник затрещал словно лесной пожар.

— Угу, — осторожно сказал я, снова устраиваясь в кресле.

Расчесывание возобновилось с новой силой.

— Не делай так. Не смей, черт бы тебя побрал.

— Что не делать?

— Не строй из себя непрошибаемого копа. Не говори со мной так, словно я тупая запуганная свидетельница, с которой можно играть в разные игры. Я тебя не боюсь, понял?

Спорить не имело смысла.

— Понял, — спокойно ответил я. — Я не буду тебя запугивать.

— Тогда хватит валять дурака. Рассказывай.