- Ты, не говоришь мадьярский, нет?

- Нет, - ответил я.

- Как так не говоришь?

Аньес вмешалась:

- Бога ради, папа, ну откуда ему говорить по-мадьярски?

- Не знаю откуда, но я думал, что твой парень должен говорить на мадьярском!

Сели мы за стол, и Золтан начал читать какой-то венгерский стих, а Аньес сказала:

- Как жаль, что ты не можешь понять это стихотворение, оно такое чудесное. – Потом Аньес, Золтан и Миклош запели венгерскую народную песню. Не знаю почему, но мне это было неприятно, особенно потому, что во взгляде Аньес я увидел похожее стеснение. Золтан закончил песню, и начал серьезный разговор. Мы сели и он попросил Аньес мне переводить.

- Ты знаешь, что пришел в почтенный мадьярский дом, и если хочешь жениться на Аньес…!

- Ну, папа, какая женитьба, о чем ты говоришь?

- Молчи, я все знаю и вижу, я не глупый! – папа Золтан твердо решил выдать дочь замуж.

- Но, папа, это же ерунда, – она расплакалась и убежала к себе в комнату, и я пошел было за ней. Золтан остановил меня и сказал, на словацком:

- Женщина плачет, ну и что.

- Что она говорит, - спросил я его, потому что услышал как из другой комнаты Аньес сквозь слезы что-то говорит.

- Она спрашивает: папа, зачем портишь мне дело!

Глубоко разочаровала меня Аньес! Как может женщина, по любому поводу, назвать отношения с мужчиной «делом», если она не проститутка? Даже если она неудачно использовала слово. Может, у неё просто вырвалось? Бывает иногда так, вырвется неудачно. Но была это, без сомнения, стратегия, что, чуть позже, стало понятно по поведению ее отца.

- Ну, теперь нас двое мужчин, поговорим по-человечески.

Нелегко ему давалось говорить по-словацки, медленно выдавливал он из себя слова, и пил. А я на все, что он сказал тем вечером, кивал головой.

Тысяча причин, почему все так, как есть, жена умерла, остался один с детьми… Провел я остаток ночи в отчаянии, потому что мне этот человек не давал вздохнуть ни минуты. Тяжелый пьяница… Все это время Аньес горевала у себя в комнате, зная, что наша любовь погибла в самом начале. На заре она молча выпроводила меня из их дома. Не была она уже похожа на благородную женщину, оставляющую свежие булочки у изголовья одинокого студента. И дело не в том, как она выглядела, накрашена, или нет. В лице ее погас свет. Сжала она мне руку, полностью понимая, чем обернулась прошедшая ночь.

- Знаешь, мой отец не такой уж плохой, каким кажется.

- Знаю, - сказал я и уехал на вокзал.

Когда я вернулся в Прагу, то не чувствовал себя сильно уставшим. Скорее разочарованным всеми этими неприятностями в венгерском селе, жаль мне было и Аньес. И почему я так просто отступился от ее ласкового взгляда? Может, на развитие нашей с Аньес любви повлияли другие, более сильные обстоятельства? Может, все это произошло, потому что я не должен был, в который раз, упускать возможность увидеть «Амаркорд»?

В Клуб Академии я пришел заранее и стал ждать показа. Приближалась, в конце концов, встреча с фильмом «Амаркорд». Я несколько раз зевнул. Ну, ничего страшного, подумал я, это нормально, когда устал, то зеваешь. Кинозал стал заполняться, кроме студентов было еще много работников кино, готовых увидеть великий фильм. Когда пришло время показа «Амаркорда», на сцене появился наш профессор Антонин Броусил, человек, который умудрялся, несмотря на железный занавес, переправлять все стоящие фильмы в Прагу, в Академию. Поприветствовал присутствующих, и рассказал, что, благодаря огромному интересу, шедевр оставался в Праге три недели, и что Феллини – Шекспир нашего времени. Глаза у меня начали слипаться, но я сразу же себя одернул. Ну ладно, ничего, прикорнул на время профессорского выступления, все равно, конечно, он там все правильно сказал. Аплодисменты, занавес поднимается, белеет экран, свет потихоньку меркнет. Темнота, и начинается фильм. Какая дивная композиция, подумал я, Римини через объектив оператора Джузеппе Ротуна, весенний пух объединяет кадры, появляется тот самый бродяга, прыгает, хватает пух и говорит: „Ла примавера”, а я засыпаю… Сплю, просыпаюсь, вижу титры! Ну, что же это, спрашиваю я себя, может, я ненормальный какой? Нет уже даже презирающих меня студентов. Остался только один киноработник, который вежливо отодвинул мою ногу со своего колена и ушел. Теперь всем известно, что я – случай для психиатра!

Неделя прошла в угнетенном состоянии духа. Было мне грустно из-за моих бестолковых словацких выходных, и, еще больше, из-за болезненной потребности засыпания на просмотре великого фильма.

Внезапно, мне позвонили с проходной общежития, сказать, что меня ищет Кера из Сараева. Вернулся он из Берлина, весь такой в кожаном, позвонил, и говорит:

- Братан, баблоса поднял вообще нереально, возвращаюсь полный по самое нехочу, желаю позвать тебя на ужин, только с одним условием.

- Каким?

- Ты выберешь самый дорогой ресторан!

Когда мы сидели в «Дубоне», самом шикарном ресторане в тех местах, Кера сразу стал показывать мне, чему научился заграницей. Дергал постоянно официантов. Чтобы, как он выразился, приучить их к порядку. Безбородый юнец принес нам коньяку, а Кера сказал:

- Переведи этому папаку, что коньяк подают нагретым. И пусть еще принесет нам жареных кофейных зерен.

Перевел я официанту пожелания Керы на чешский, и подумал, что самовлюбленность нелегко все же переносить, неважно, идет ли речь о венгерском националисте, желающем отделаться от дочки, или о сараевском воре.

- Ну, чего задумался? Расскажи, что ли, че-как?

- Да ничего так, вернулся вот из Братиславы, жениться хочу.

Не знаю, почему я сказал ему, что женюсь. Скорее всего, того чтобы прервать его дурацкие поучения на тему этикета, и, отвлекая внимание Керы на другой предмет, прекратить мучения официанта. Не то, чтобы я такой уж любитель официантов, но и издевательств никогда не выносил. Холодным потом обливаюсь я, когда кто-то родом с Вратника начинает обучать манерам пражанина. Стыдно как-то!

- Женишься? Молодец, значит, на Майе? Правильно, пусть эти черти там со злости бесятся!

- Да какая там Майя, нашел я себе одну венгерочку…

- Э, дальше можешь не рассказывать, знаю, мадьярские телки самые лучшие!

За тем ужином Кера канонически напился, оставлял официантам чаевые по сто марок, и клеился к официанткам, тряся перед их носами пачками денег:

- Э, классно, что у тебя там с венгеркой, только жаль что та красотуля достанется какому-нибудь покоснику. Ну ладно. Как вернусь в Сараево, расскажу всему городу, что женишься на венгерке, пусть эти черти там побесятся, - сказал мне в дупель пьяный вор Кера и утром уехал в Сараево.