Но что он мог сказать обо мне в записанной речи? Или он все-таки сам находится в этом фургоне, вещает, вместо того чтобы смотреть телевизор? И что у него на уме? Впрочем, это не важно. Я не смогу заснуть, зная, что этот фургон катается по улицам и портит мою и без того не слишком безупречную репутацию. Возможно, мое имя мне почудилось, но я должен был в этом убедиться. Я вышел из отеля и побежал в сторону эстакады.

Она была шириной в четыре ряда и опиралась на массивные бетонные колонны. Все они были покрыты буквами, которые складывались в подобие слов, перекрещивались, становились инициалами и путались с рисунками, достойными пещерных людей. За колоннами фонарей было меньше, освещение давали витрины круглосуточных магазинов. В конце первого квартала я заметил огни фургона, поворачивающего налево под невнятный голос Ригга.

Выбежав из-под эстакады, я заметил, что улицы вовсе не пусты. В тенях между теми фонарями, которые еще не были разбиты, стояли женщины, которые что-то говорили мне. Я не собирался прислушиваться: ясно было, что они предлагают, и отвечать им я не намеревался. Но потом чуть не упал, когда одна из расчетливых мадам, одетая лишь в несколько кожаных ремешков, преградила мне путь.

— Чего ищешь, красавчик?

— Их. — Пытаясь отдышаться, я махнул рукой. — Мне нужны они.

Женщина выпятила грудь, ремешки затрещали.

— Только их? — Она наверняка приняла мои слова за намек на свое тело.

— Нет. Не их. — Я, задыхаясь, попытался ее обойти. — Его.

— Если ты ищешь «его», то тебе в другой конец улицы.

Ее подружки захихикали, обсуждая мои сексуальные предпочтения.

— Я не это имел в виду, — запротестовал я. — Разве вы не слышите?

— Тебя мы слышим отлично. И слышим, как жутко ты хочешь.

У меня не было времени на разговоры со шлюхами, тем более что ее слова чем-то напомнили мне заявления Ригга, равно как и шепотки на улице за спиной.

— Что ты сказала?

— Ты аккуратней со словами, милый. Прояви немного уважения, и мы ответим тебе тем же.

— Это вы должны проявить ко мне уважение, и некоторым тоже не помешало бы. — Я не должен был позволять себя провоцировать, тем более что так я мог упустить фургон. Фургон, из которого донеслось: «От него кто угодно заснет, он ведь жалкий зануда».

Но не мог же Ригг сказать именно это? Я поморщился и побежал дальше.

Фургон оторвался метров на сто и двигался чуть быстрее меня. Но теперь я, по крайней мере, мог его видеть. Я бежал мимо безымянных одинаковых домов, которые едва различал в свете уцелевших фонарей. Наверное, здесь были магазины, хотя вывески рассмотреть мне не удавалось. Огни фургона мерцали сигналом тревоги, и я представлял себе, как они горят, словно бумага. Как загораются от них стопки его книг. Я не знал, стоит ли мне бежать за фургоном и как я собираюсь его остановить, тем более что звук моих шагов не позволял мне различить ни слова. Мелькнула даже мысль броситься под колеса, чтобы его арестовали.

Но я лишь вопил:

— Что ты сказал?!

— Что?

Сначала мне показалось, что это просто эхо. А затем объект, который я принял за пакет с мусором, оставленный под дверью, поднял голову и агрессивно ткнул в меня пальцем.

— Не обращайте на меня внимания. Что вы сейчас слышали?

— Тебя, пень глухой. Что ты орешь по ночам? Ты не имеешь права будить людей! Ты никто!

— Да, я никто. — Я смог отвлечься и даже рассмотрел мятое лицо бродяги, поэтому до меня не сразу дошли слова, которые я не хотел слышать. «Плевать на Бреди и его тупую книжонку».

Разве можно получить разрешение на трансляцию подобных заявлений? Водитель, что ли, пьян, обкурился или то и другое сразу? Бродяга попытался подняться, но рухнул под звон бутылок. Я потратил на него слишком много времени, а когда отвернулся, фургона нигде не было видно.

Зато прекрасно слышно. Я не мог поверить, что Ригг такое говорит.

— Видите его? Видите этого толстого ублюдка?

Я рванулся в конец улицы и увидел, как фургон заворачивает за угол, на улицы, где хорошо освещенные мостовые соседствовали со спящими домами. Он наверняка разбудит множество людей. Я надеялся лишь на то, что им, как и мне, будет хотеться тишины. Но я бежал мимо домов и видел, что большинство окон разбиты. Если я не ошибался на бегу, то многие дома почернели от пожаров. По крайней мере, если дома пусты, никто не услышит, какими словами полощет меня Ригг. Задыхаясь, я добежал до поворота и схватился за гидрант. Фургона я больше не видел и не слышал.

— Избавился, слава богу, — выдохнул я.

Мне нужно было перевести дыхание, но помешал ответ:

— Это ты?

Шепот доносился из круглых дыр в оконном стекле темного дома. Кончено же, следовало сказать «нет», но не успел я вдохнуть, как голос прошептал:

— Не стоит шуметь. Мы не хотим, чтобы тебя слышали.

— Не только вы не хотите, — кашлянул я.

Еще один голос зашептал:

— Это он?

Последовали шаги и удары, кто-то что-то бормотал, пытаясь добраться до окна. Я отшатнулся, когда в нижней дыре окна появился глаз и часть помятого лица. Глаз был мутным, как валявшиеся под ногами использованные шприцы.

— Нет, — решил владелец глаза после некоторого размышления. — Это не он.

Я вдруг странно обрадовался этим словам, но голос Ригга вернулся именно в этот момент. Он теперь звучал издалека, был более смазанным, поэтому я не уверен, что он произнес именно «игло-Бреди». Он издевался, давал советы или просто комментировал, что видит? Я так отвлекся, что не смог определить, что и кому сейчас говорю.

— Вас это тоже должно беспокоить, — обратился я к силуэту за окном. — Как и меня.

— Ты беспокоишь, приятель.

Ответ был полон угрозы. Я заметил блеск иглы, которой мне могли угрожать. Еще одна причина не задерживаться, но я надеялся, что обитатели комнаты не решат, будто это их я испугался, когда побежал вслед за фургоном. Я не трус. Я преследовал своего мучителя.

Дорога на следующей улице оказалась в два раза шире. Двухэтажные дома были разделены небольшими садиками. Возможно, именно эти проемы позволили мне различить голос Ригга с такого расстояния.

— Дайте его высочеству по башке. И наслаждайтесь гулом.

Ну почему никто, кроме меня, не протестует? В этих домах по нескольку квартир, он же окружен людьми.

— Я тебе по башке врежу, дай только догнать! — закричал я, все силы вкладывая в бег.

Стоило мне разогнаться, как на втором этаже одного из домов распахнулось окно.

— Прекратите шуметь! — заревел мужчина. — Люди хотят спать!

— Я пытаюсь прекратить шум, — крикнул я в ответ. — Почему вы мне не помогаете?

— Если ты не заткнешься, я точно спущусь и помогу!

Он, наверное, не проснулся, потому что смысла в его словах не было.

— Вызовите полицию, — попросил я. — В такое позднее время шуметь запрещено!

Я хотел подождать, пока он не признает, что слышит Ригга, и не вызовет полицию, но меня взбесили комментарии из фургона.

— Бреди выдохся. Он конченый человек. Я слышал, как он читает. Меня это усыпило. Меня, я проснуться не мог!

Я выбежал на середину дороги и погнался за фургоном, размахивая руками. Мне хотелось сорвать с фургона репродуктор. Я рычал, потому что слов не осталось.

— Забавно, он говорит, что умеет писать. Он лжец. Пустышка. Он может только царапать непонятные значки на бумаге и выдавать жуткую чушь.

Слова Ригга начали превращаться в какой-то код.

— Пафосный, масляный, скользкий во всем, — диктовал он под протесты, которые неслись из окон домов.

Как ни странно, все эти протесты были адресованы не ему, а мне. Наверное, потому, что я был ближе, чем фургон, вот меня и решили сделать козлом отпущения. Я совсем выдохся, когда на полпути от меня до фургона возник прохожий.

Это была леди, выгуливавшая собачку в парке за домами. Я замедлил бег, чтобы не напугать ее. И перестал размахивать руками и кричать вслед фургону.

— Вы же слышите это, правда? — спросил я достаточно громко, чтобы мои слова наверняка донеслись до потревоженных обитателей квартир.