— В'эхы ащче кх'то? — не обращая внимания на кровь, покрывшую лицо, спросила она.

«Вы еще кто?» — чуть погодя, дошло до меня.

Наемники вокруг зашевелились. После того, что только что здесь произошло, никто не спешил убирать оружие. Даже то, что женщина абсолютно голая, даже то, что она невиданно красива, не развеивает настороженности окружающих. Если вспомнить, как она убила того воина, казавшегося неуязвимым…

— Прибить ее от греха… — каркнул кто-то.

Наемники угрожающе зашевелились, бряцая оружием. Женщина, прищурившись, смотрит по сторонам. Смотрит на поднимающиеся для атаки мечи, на устремленные в обнаженную грудь наконечники копий…

— Мы здесь случайно оказались. — Я внезапно осознал, что уже стою перед ней и, немилосердно частя, отвечаю на ее вопрос. — Наверху на нас какие-то твари напали. Нам удалось скрыться в пирамиде, а потом…

Снова сморщив лоб, женщина подняла руку в простом останавливающем жесте. Она мотнула головой, отчего длинные волосы, так и оставшиеся золотыми, как были на той фигурке, взметнулись веером.

— Я'ах тхэб'а пхан'имвах'ю, — произнесла она, чуть помолчав, — нхо са тхрауд'ом. Г'ахаври мех'делаене…

«Я тебя понимаю, но с трудом. Говори медленнее…» Я кивнул, показывая, что понял, и только раскрыл рот, чтобы повторить сказанное, как просила женщина, помедленнее… как воин, убитый ею, пошевелился. Так и оставшись с открытым ртом, я заозирался в поисках меча, оставленного где-то на полу. Воин снова пошевелился — уже более отчетливо. Вот он! Упав на колени, я ухватился за скользкую от крови рукоять меча и изо всех сил вонзил его в горло оживающего врага. Кто-то вскрикнул. Еще четыре копья вонзились в лежащее на полу тело. Только сейчас я понял, что оно как-то странно шевелится. Словно на полу лежит не человек, а марионетка. И кто-то, чуть дергая вразнобой ниточки, заставляет, так же вразнобой, подергиваться ее руки и голову. Дарен всемогущий! Это ведь не тело шевелится…

С левой руки покойника свалился на пол щит и, чуть подрагивая, приподнялся на множестве маленьких членистых ножек. Тут же ожил и меч, тоже отделившись от руки. Подрагивая, явно пытался слезть с головы мертвеца шлем… Передо мной оказались такие же твари, как те, что напали на нас наверху и от которых мы были вынуждены бежать сюда, под землю! Щит — это же та «тарелка»! Такая же, как напавшая на Молина в нашу первую встречу с этими существами. Меч… Я вспомнил тварь, от которой Баин заслонил щитом Молина. Точно такая же застряла в его щите тогда!

О том, что в моей руке меч, я забыл абсолютно. Я забыл обо всем, кроме осознания того, что оружие напавшего на нас воина оказалось уже знакомыми тварями. Живое оружие?! Привела меня в чувство все та же женщина. Увидев происходящее, она выкрикнула что-то, чего я так и не разобрал, и, упав рядом со мной на одно колено, яростно опустила окровавленный кулачок на «щит». Тварь громко пискнула, но еще громче раздался сухой треск — чуть выпуклый панцирь рассекла сетка трещин, разбежавшихся вокруг кулака женщины. Я заметил, что вокруг руки ее еле заметно светится красноватое сияние, но не уверен, что мне не показалось. Так же быстро, как расправилась со щитом, она повернулась к мечу и, быстро схватив, запустила его над головой стоящих вокруг людей куда-то в сторону. Громкий всплеск — видимо, тварь упала в воду. Не останавливаясь, будто ее движение перетекло в другое, женщина вскочила и подпрыгнула. Ее босые ножки опустились на почти сползший с головы мертвого воина шлем и с хрустом раздавили его вместе с черепом мертвеца. Ноги женщины чуть ли не до колен покрылись кровью и какими-то серовато-белесыми ошметками, но она не обратила на это внимания. Даже не удостоив пораженных воинов, стоящих вокруг, взглядом, она снова выпрямилась и вопросительно уставилась на меня. Затянулось молчание…

— Кх'то в'эхы? — заговорила она, так и не дождавшись от меня ничего, кроме хлопанья глазами и бессвязного мычания.

Я постарался взять себя в руки. Очень постарался… И в первую очередь постарался не обращать внимания на кровь, покрывавшую ее ноги, руку и лицо. Постарался представить, что передо мной просто красивая женщина. Обнаженная красивая женщина, которой надо дать ответ на заданный вопрос…

— Алин… — наконец выдавил я, указав на себя.

Она удивленно посмотрела на меня.

— Ах'элин? — повторила женщина и оглянулась, видимо надеясь, что кто-то другой все ей объяснит. Вдруг ее лицо просветлело. Она ткнула себя окровавленным кулачком в грудь, оставив на нежной коже алое пятно. — Н'арив!

— Нарив. — Я указал на нее и кивнул. Вот и познакомились, пришло в голову.

— Как ты ее понимаешь? — спросил Молин, переводя взгляд с меня на Нарив и обратно. Причем на Нарив, особенно на некоторых частях ее тела, взгляд задерживается гораздо дольше, чем на мне.

Мы сидим вчетвером: я, Молин, Баин и Нарив. Вокруг довольно обширное пустое пространство. Остальные, после недавних событий, стараются держаться от женщины подальше. Кто-то считает ее ведьмой, кто-то просто побаивается после того, как она вонзила голую руку в тело напавшего на нас воина, пронзив непробиваемый доспех, плоть и кости. Многие хотели, чтобы она никогда не появлялась среди нас. Ее даже намеревались убить. Но заступился я, а вслед за мной, поддерживая друга, — Молин и Баин. Сильно сомневаюсь, что это остановило бы кого-то, но Седой, возглавивший собравшиеся здесь остатки армии, оказался совсем не дураком. Пришлось, конечно, рассказать все по поводу золотых фигурок и появления из них странного воина и не менее странной женщины. Пришлось и выслушать немало в свой адрес… Нарив не проявляла никаких враждебных намерений, ни на кого не бросалась, едва открыв глаза, — как тот, убитый ею, воин из другой фигурки… Более того, те, кто еще мог трезво мыслить — в том числе и наш капитан, — рассудили, что раз уж с ней можно кое-как объясниться, то ведь можно и расспросить об очень многом. Где мы оказались? Что за твари на нас напали наверху и как они стали оружием для того странного воина? Что это за город и есть ли еще города поблизости? Есть ли в этих краях хоть какая-то цивилизация?.. Вопросов — море, и если появилась возможность получить ответы хоть на некоторые из них… Но почему-то кроме меня ее не мог понять никто. Поэтому женщину, несмотря на недовольство Ламила, капитан приписал к нашему десятку. А почему Ламил недоволен? Молин вот предположил, что десятник опасается возможных раздоров из-за женщины. Вокруг ведь полно мужиков, по большей части не блещущих почтительным отношением к прекрасному полу. Солдатня, одним словом! А тут женщина, обладающая такой красотой. Еще и полностью обнаженная… Впрочем, Баин тогда справедливо возразил, что вряд ли кто-то позволит себе вольности по отношению к женщине, которую считают ведьмой. А если вспомнить, что это божественное тело, несмотря на неземную красоту, вымазано сейчас чужой кровью… Что она спокойно может голыми руками вырвать сердце обидчику, несмотря на доспехи и оружие… Вот мы и сидим, немного отдалившись от своего десятка и сильно отдалившись от всех остальных. Вчетвером — потому, что я, выполняя указание Седого, пытаюсь хоть что-то разузнать у Нарив, а Молин и Баин — потому, что мы всегда вместе.

— А ты не замечаешь, что ее речь очень похожа на нашу? — вопросом на вопрос ответил я. — Слова очень сильно исковерканы, но те же, что и у нас?

— Нет, — покачал головой Молин. — По-моему, бред какой-то. Эльфы и те больше по-нашему лопочут…

— Когда это ты успел эльфов услышать? — перебил Баин, и между друзьями вспыхнул спор.

Молин начал вспоминать те два сражения, когда мы столкнулись с эльфами у замка Жилло и неподалеку от Зимрода, а Баин насмехался над ним и утверждал, что вопли, вылетавшие из уст эльфов, — просто дикие крики, а не разумная речь.

— О чем это они? — спросила Нарив. Она тоже, несмотря на все объяснения, никак не могла понять никого, кроме меня.

— Не обращай внимания, — махнул рукой я. — Расскажи лучше, что это за твари были у того воина? Щит, меч, шлем?