— Но это же мятеж… — проблеял Навин.

— А тебе впервой? — оборвал его Ретон. — Небось как в Жилло бунтовал, то не рассуждал: мятеж это или нет.

— Давно пора! — поддержал я слова капитанов. — А то как заросли рубить — так мы впереди, а как пожрать — так сразу тупое быдло…

— Так что бароны ответили? — Ламил, как, кстати, и Лосик, не отрываясь, смотрел на Молина. Опыта в таких делах у них побольше — чуют, старые вояки, чем все это пахнет.

— Бароны тоже, как этот вот, — Молин указал на Навина, — обвинили капитанов в мятеже. Грозили Императором, говорили, что по договору роты находятся под их командованием… А капитаны в ответ сказали, что дохнуть с голоду их люди не нанимались и что договор не предполагал вообще всю ту задницу, в которой мы оказались.

— И чем все закончилось? — спросил Ламил.

— Сдались бароны! — Молин хлопнул рукой по земле, размазав какого-то жука. — Побоялись небось одни остаться! Так что сейчас баронские будут отдавать свои припасы! А еще, теперь все одинаково будут работать — что наши, что баронские. Вот такие новости.

Пусть бароны и сдались, но их дружинники, после того как получили соответствующие указания, довольными не выглядели. Припасы, конечно, отдавали, но исходящая от них ругань при этом, казалось, сгустила сам воздух вокруг. Кое-где дошло даже до драки, но особо строптивых быстро успокаивали специально созданные для реквизиции продовольствия отряды наемников. Хвала Дарену, обошлось без кровопролития. А несколько выбитых зубов — не в счет. Зато теперь все в равных условиях. Все одинаково голодные, пока не вернутся с добычей охотники, и все будут махать мечами, расчищая путь, одинаково. И теперь армия еще заметнее, чем до того, разделилась на два лагеря.

На этом месте мы задержались на целые сутки. Полдня, о которых говорил Лосик, оказалось явно недостаточно, чтобы накормить всю армию. Даже учитывая, что на охоту отправилось больше сотни человек — почитай, целая рота. То и дело небольшие группы в поисках добычи исчезали в зарослях или возвращались из джунглей, принося туши необычных птиц и животных. Добыча тут же распределялась между ротами и дружинами. Нам, не занятым охотой, особо отдохнуть тоже не удалось. Как только, следуя указаниям специально назначенных людей, возле нашего десятка оставляли очередную тушу, тут же звучал приказ Ламила разделать добычу. Вскоре вдобавок к соку растений, который мы так и не удосужились смыть с себя, мы, на радость всех окрестных насекомых, оказались покрыты еще и кровью разделываемых животных.

— Алин, ты видел когда-нибудь такую птицу? — Молин, рассматривая, вертел в руках очередную тушу, которую ему было поручено ощипать. — Здоровенная какая… И перья зеленые!

— Засунь ее себе… — пропыхтел я, пытаясь снять шкуру с другой туши. Работа, скажу я вам… Особенно если учесть, что никогда в жизни мне не приходилось еще заниматься подобными вещами.

Я, весь измазанный в крови, кромсал проклятую тушу ножом, просто срезая куски шкуры и отбрасывая их в сторону, и уже совсем не рад был перспективе поесть. А сволочная тварь, даже мертвой издевающаяся надо мной, казалось, еще и ехидно улыбается своей клыкастой пастью.

— Ты что, идиот, делаешь?!!

Мощный подзатыльник чуть не отправил меня на землю.

Я резко обернулся и, выставив перед собой нож, оскалился не хуже той твари, которую только что пытался разделать. Сзади стоял Ламил и, потрясая кулаками, клял меня во всю мощь своей немалой фантазии.

— Ты посмотри, ублюдок, сколько мяса испоганил! — Десятник не обратил ни малейшего внимания ни на нож, ни на мой оскал. — Да теми обрезками, которые ты, тупой член гнома-мужеложца, выбросил, чтоб тебе только девки с дурными болезнями попадались, можно весь десяток накормить!

Запаса ругательств у Ламила хватило не меньше чем на десяток мгновений. А может, он просто устал клясть меня? Когда Ламил уже перебрал всех моих родственников и предков, каждый орган в моем теле, он, внезапно тяжело вздохнув, замолчал, отобрал у меня нож и сам взялся за тушу.

— Смотри, урод безрукий, и учись! — бросил он через плечо, приступая к работе.

Я, плюнув в сторону хохотавшего Молина, принялся наблюдать. Следующую тушу уже разделывал сам. Правда, работал я под чутким наблюдением Ламила, но тот почти, если не считать еще пару подзатыльников и сотню проклятий, не вмешивался. А еще через две туши, убедившись, что я уже могу самостоятельно управиться, он и вовсе исчез куда-то по своим делам.

Так и прошел день. Мы разделывали туши и, отгоняя вездесущих мух, несли свежее мясо на другой конец лагеря, где были вырыты ямы-коптильни. Снова возвращались и снова разделывали туши… Откуда здесь взялось столько зверья, что хватило не только накормить почти тысячу человек, но и заготовить впрок? Ретон, гораздо более чем я искушенный в жизни за пределами города, только диву давался. Он даже предположил, что здесь развелось столько животных потому, что вокруг нет людей. Но откуда тогда кости на берегу? — подумал я в ответ на его предположение. Впрочем, спорить не стал. Не хотелось ни спорить, ни разговаривать. Хотелось только смыть с себя кровь и спать.

За пиршество и сделанные запасы еды мы расплатились ночью. Думаю, стоило перенести на ночь лагерь куда-то подальше от этого места. Однако эти мысли пришли уже позже. И когда я высказал их вслух, Навин возразил, что копчение мяса требует немало времени и, по крайней мере до утра, мы вряд ли покинем это место. Ха! Легко сказать — «до утра»! А вот пережить эту ночь… Самой малой неприятностью было то, что кучи останков животных привлекли столько мух, что их гудение чуть ли не заглушало все остальные звуки. Везде, куда ни глянь, роились эти проклятые насекомые. Летали, ползали по всем видимым растениям и по нам самим. Пусть мы, по приказу командиров, оттащили начавшие уже пованивать останки животных подальше в джунгли. И я даже не представляю себе, что творилось там, у самих куч, если даже в лагере было не продохнуть от насекомых. Но гораздо худшим оказалось то, что не только мухи слетелись на запах крови. Никто в эту ночь не сомкнул глаз. Вся армия, почти тысяча человек, сомкнувшись тесным строем, со страхом всматривалась в ночные джунгли. А из зарослей на нас уставились сотни глаз, горящих желтыми, зелеными, даже красными и синими огоньками! Запах крови и падали привлек к нашему лагерю столько зверья, что, казалось, здесь собрались хищники со всех лесов мира. К несмолкающему гудению мух добавились самые разнообразные рыки, писк, визги. Даже плач и смех слышались из джунглей, нагоняя на нас еще больший страх. Но, хвала Дарену, никто из собравшихся здесь тварей так и не решился попробовать на вкус человечины. Обошлось все лишь страхом и бессонной ночью, которую мы провели на ногах и при оружии. А наутро, вместе с первыми лучами солнца, звери, будто по волшебству, испарились.

Как только стало возможно разглядеть что-то без помощи огня, мы, повинуясь команде, похватали пожитки и поспешили покинуть это место. Шли быстро и с радостью. Шли, осторожно всматриваясь в землю перед собой и просчитывая каждый шаг. Шли дальше, сквозь джунгли.

— Навин, змея! — Я взмахнул мечом и перерубил пополам высунувшуюся из листвы перед товарищем тварь.

От укуса такой вот змеи, небольшой — не длиннее локтя, окрашенной в желтый с зелеными полосками цвет, вчера умер Стон. Плохо умер… Во время привала она так же свалилась бедняге на голову. Конечно, тварь тут же была убита, но Стону это не помогло. С жутким криком он корчился рядом с извивающимися кусками укусившей его змеи и затих только после того, как Ламил, сжалившись, проткнул ему сердце.

Наш десяток снова расчищает дорогу. Хорошо хоть не на голодный желудок. Сытым и мечом махать сподручней, и жить, вообще, веселей. Со «дня большой охоты», как мы прозвали тот день, когда охотники решили наши проблемы с продовольствием, прошло уже двое суток. Джунгли все никак не заканчивались, и конца им так и не видно. Армия шла и шла, останавливаясь только на короткий привал днем и на ночевку, когда идти в темноте становилось уже невозможно. Как и договорились наши капитаны с баронами, работали теперь все. Это позволило почти вдвое сократить время, которое полагалось расчищать дорогу каждому десятку. Это позволило не так уставать и дольше отдыхать в арьергарде.