«Коллективу театра в его исканиях неоценимую помощь оказывали конкретные указания товарища Сталина». (Из‑за них, вероятно, так фатально ничего и не получалось.)

«Мудрые указания товарища Сталина направляют оперных композиторов на творческое развитие опыта, традиций, великих завоеваний музыкально‑театральной культуры прошлого, направляют на создание советской оперной классики».

Наряду с «мудрыми указаниями» от Сталина поступали и резкие окрики, которые в те годы могли обернуться (и оборачивались!) чем угодно. «Сумбур вместо музыки» – так называлась редакционная статья в «Правде» об опере Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда».

Довольно регулярно, но, по‑моему, все же реже, чем в Большой, Сталин ходил в Художественный театр (МХАТ). Известно, например, что он пятнадцать раз смотрел там пьесу М. Булгакова «Дни Турбиных». Основные действующие лица в ней – белые офицеры и их родственники. Выписаны они Булгаковым правдиво, с любовью и, конечно, с большим мастерством. Убежден, что Сталину было приятно хотя бы на сцене увидеть порядочных людей, каких в Кремле у него не было.

Вспомнив о Булгакове, мы не можем немного не задержаться на том, как Сталин «покровительствовал» литературе. И относился к этому делу со всей серьезностью! Чего не скажешь о Гитлере – тот литературу всерьез не принимал и целиком доверил руководство ею своему главному идеологу Геббельсу. Так что о фюрере в этом плане ничего не скажешь, а вот о Сталине не сказать нельзя. Когда он взял власть в свои руки, то есть с середины 20‑х годов, уже утвердившийся в стране принцип партийного руководства литературой, принцип ее полного подчинения генеральной линии партии и безропотного обслуживания этой линии еще больше, можно сказать, конкретизировался: угодливый вопрос официальной писательской общественности «Чего изволит Центральный Комитет партии?» заменился другим: «Чего изволит товарищ Сталин, гениальный учитель и лучший друг советских писателей?» Вождь партии уверенно взял управление литературой в свои руки и держал ее под пристальным присмотром до самой своей смерти. И недаром! Ведь именно советская литература (и периодическая печать, разумеется) сделала основной вклад в то, что потом стыдливо окрестили «культом личности». Уже в 1931 году можно было прочитать в «Литературной газете» передовую статью «Пролетарская литература рапортует товарищу Сталину». В том же году газета дает другой своей передовой статье такой заголовок: «Выполним указания Сталина». Вот как он сумел приструнить пошедших к нему в услужение писателей! Та же газета в то время вещала: «Заботам партии и товарища Сталина советская литература обязана своими успехами», и наконец она разразилась такой всеобъемлющей формулой: «Литература эпохи Сталина».

Еще в 1930 году в «Литературной газете» была сформулирована идея об общем писательском ярме: «Переводить писателя из положения кустаря‑одиночки, ремесленника, в положение пролетария, члена крупного производственного коллектива». А в 1934 году открылся писательский съезд, которому суждено было образовать Союз советских писателей. Съезд открыл Горький. Прежде всего он напомнил собравшимся: «Мы выступаем в стране, освещенной гением Владимира Ильича Ленина, в стране, где неутомимо и чудодейственно работает железная воля Иосифа Сталина». А после такого доклада было еще оглашено приветствие Сталину, будто о нем еще мало было сказано. Потом все выступавшие словно соревновались между собой в прославлении Сталина. Л. Леонов, например, призвал своих коллег работать так, чтобы «иметь все основания сказать, что мы достойны быть современниками Сталина». Другой ведущий прозаик того времени, А. Фадеев, заявил: «Я уже не говорю о том, чтобы сейчас кто‑либо из нас почувствовал силу и возможность взять для изображения фигуру такого мощного гения рабочего класса, как Сталин». Видный политик и публицист Ем. Ярославский возопил с трибуны съезда: «Где, в каком произведении вы показали во весь рост Сталина?»

На съезде выяснилось (напомним, это было еще в 1934 году), что советской литературой, как и всем прочим советским, давно уже руководит лично товарищ Сталин, давая не только общие указания, но и разрабатывая теорию литературы! Так, критик В. Кирпотин заявил: «Свыше двух лет прошло с тех пор, как товарищ Сталин помог нам осмыслить путь развития советской литературы, указав на социалистический реализм как на основной метод». Драматург В. Киршон просил с трибуны писательского съезда партийное руководство научить, как «нужно писать тем, кто действительно хочет пользоваться методом, гениально указанным нам товарищем Сталиным». Каково?! Но мало этого! Опубликованные уже в 80‑е годы архивные документы свидетельствуют о том, что Сталин лично принял самое деятельное участие в подготовке писательского съезда, вплоть до редактирования его материалов, резолюций, выступлений на нем…

Сталин позаботился не только о ярме для послушных ему писателей, но и об их прокорме. Для тех, кто принял правила партийной игры, были обеспечены блага и привилегии, удовлетворявшие как желудок, так и тщеславие. Кнутом и пряником одновременно стала, например, государственная политика тиражей художественных произведений. Считая литературу своим пропагандистским оружием, вождь не скупился на тиражи, они у нас всегда были огромными. Причем их устанавливали не в связи с читательским спросом, а по воле партийных литературных чиновников. Качество художественных произведений тут было ни при чем. Если уж не по книжным магазинам, то по библиотекам любая печатная продукция все равно расходилась, страна ведь была огромная.

Не только гонорары и тиражи составляли начинку писательского пирога. Для самых верных литературных оруженосцев партии существовала дополнительная кормушка – Сталинские премии (были учреждены в 1939 году, после 1961 года назывались государственными). Лауреатам выдавались большие премии, но самое главное было в том, что почетное звание само по себе приносило большой постоянный доход: литературная продукция сталинских лауреатов печаталась широко и оплачивалась по самым высшим ставкам. Остается вспомнить, что Сталин лично решал судьбу этих премий, подолгу участвовал в обсуждении списков кандидатов в лауреаты.

Существовало и много других способов приручения писателей (награждение орденами и почетными званиями, предоставление квартир и дач, поездки за рубеж и т. п.). Все такие благодеяния решались в каждом конкретном случае специальным сектором литературы ЦК партии и высшим руководством Союза писателей. Такой порядок не мешал, а только способствовал созданию в стенах писательской организации нездоровой обстановки подхалимажа, групповщины, зависти, подсиживания и даже стукачества.

Конечно, не все без исключения члены писательского союза только и делали, что стремились угодить партийным верхам. Многие, как могли, старались оказаться непричастными к официальной подлости или, по возможности, все‑таки меньше замарать себя, но, безусловно, все, кто пробился в руководство Союза писателей, не могли не участвовать в преступных и грязных партийных играх на литературной ниве. За многие годы пребывания в Союзе писателей и работы в «Огоньке» я сталкивался с самыми разными литераторами, с некоторыми из них были у меня приятельские, а то и дружеские отношения. Случилось так, что я довольно близко познакомился с известным поэтом П. Антокольским в последние годы его жизни. Он не открещивался от всего того, что было с ним и с его страной, от него я из первых уст узнал о многом, что имело отношение к нашему литературному процессу в XX веке. Вспоминая сталинские времена, он писал:

Мы все, лауреаты премий,

Врученных в честь его,

Спокойно шедшие сквозь время,

Которое мертво.

Мы все, его однополчане,

Молчавшие, когда

Росла из нашего молчания

Народная беда.

Таившиеся друг от друга,

Не спавшие ночей,

Когда из нашего же круга

Он делал палачей…

А вот другие его строки, имеющие отношение к нашему разговору о позолоченной писательской клетке: