А как я могла видеть, когда Василий (а может, Юрий – нет, все-таки Юрий был второй, самый скромный из нас всех, историк-краевед) – когда Василий тут же сел за руль, рядом с ним вальяжно расположился Володя Быков, а мы с Валентиной и краеведом ничьих башмаков рассмотреть с заднего сиденья уже не могли, только свои собственные. Но она – она заметила. И оценила – в те первые секунды, когда мы только знакомились, когда, как меня учила бабушка, нужно улыбаясь смотреть в глаза человеку, а вовсе не на его башмаки. Ну,- подумала я,- началась российская жизнь! Неправильно я себя веду и никогда ничему не научусь – поздно! - А в Англии-то было легче легкого, - шептал мне голос, - там ты почему-то вела себя правильно, да что там – каждое лыко в строку. А теперь – ну, как всегда, снова здорово! Одно неудобство!

И действительно, всем, кроме Валентины, было неловко. Судья стеснялся незнакомых молодых женщин, Володя Быков стеснялся меня, историк Юрий – вообще всех. Да и мне в конце концов стало не по себе: трое занятых людей, черная «Волга», да на целых два дня по смоленским дорогам, чтобы искать забытую Богом деревню и какие-то несуществующие бумаги! И все из-за меня. Я-то думала… Но делать было уже нечего. Машина стояла с включенным мотором, и нужно было сказать хоть что-то определенное.

- Так, Анна Кирилловна. - Володя Быков звал меня по отчеству еще на первом курсе аспирантуры. – Так. Это куда же мы с тобой собрались? Куда направляемся? Ты мне по телефону-то промямлила что-то… Такое что-то, знаешь ли, не совсем нам, простым людям, понятное. Живем мы тут тихо, спокойно, и думать про твою деревню Зайцево не думаем. Какое у тебя там Зайцево? А то у нас их тут вроде как два.

- Как это два? – я ужаснулась, что втравила серьезных мужчин в башмаках в какую-то авантюру.

- Да нет, Анна, - потупив глаза в колени и взглядывая на меня только искоса, тихонько сказал краевед. – Это Владимир вас нарочно смущает. А вы ведь приехали с благородной целью – искать и найти свои корни. Как это хорошо: «Любовь к родному пепелищу…» Вот мы и поедем… – на пепелище... Я Кареева Николая Ивановича воспоминания читал, так знаю. Ваше Зайцево, Анна, – это не то Зайцево, которое всяк, у кого глаза есть, может ныне увидеть. Нет, ваше – это не то Зайцево, что у Ярцева, близ шоссейной дороги на Москву, и сейчас большое село, людьми обильное. Ваше – в бывшем Сычевском уезде, у деревни Холм Жирковский, где Днепр хоть и глубок, а в четыре лодки шириной. Вот и поедем, может, что найдем, зримо пока на этой земле присутствующее. Пепелище ли, или еще что – не скажу, не видел…

- Понял, Василий, как поедем? – по-хозяйски осведомился Володя Быков, неторопливо, по-барски разворачивая свое тело, облаченное в прохладный лен, вполоборота ко мне на переднем сиденье. – Вон, карту возьми. Значит, так. Бог даст, найдем мы, Анна Кирилловна, сегодня твое Зайцево. Корни, так сказать, телесные. Потом, к вечеру, - ночевать, ко мне, в Поозерье. Я ж тебе говорил, что дом построил. Тут мне мужички участок взяли, в заповеднике, хоть и не по правилам, а гектара полтора есть. И коттедж трехуровневый. Ох, возни ж с ним было – ну, надоел до черта. Теперь продать, что ли? Пока вот друзей вожу, на охоту, - и он кивнул в сторону судьи. Ну, сама посмотришь. Отдохнем, шашлычков поедим, переночуем… Завтра – в Сычевку, тоже корни искать, - на этот раз взор Володи Быкова упал на краеведа. – Корни, корни, говорю… не то чтобы духовные, но и так можно сказать… Ну, что ты там хотела… Бумаги какие, что ли…

Машина уже миновала окраины Смоленска, почти не отличавшиеся от деревенских улиц, и неслась по шоссе, у города еще ровному. Это означало, что судья Василий взял направление.

- Дело в том, Анна, что я по просьбе Владимира – настоятельной, должен сказать, просьбе, да и теперь, познакомившись с вами лично, я его вполне, вполне понимаю … - историк сделал паузу, чтобы дать возможность судье – ткнуть мягкое тело Быкова локтем, Валентине – хихикнуть, Быкову – бархатно, хоть и смущенно, хохотнуть, а мне – оценить все это в совокупности. – Так вот, я внимательнейшим образом просмотрел наши смоленские архивы. И не нашел ничего. Что ж, это меня не остановило. Меня, надо вам сказать, Анна, ничто не остановит на пути, однажды избранном и ведущем, как я полагаю – а я не привык полагать что-либо безосновательно, – к цели. – Последовала вторая пауза. Краевед смотрел не на меня – на Валентину. Она смотрела на судью. Судья смотрел в зеркало заднего вида на Валентину. Володя Быков делал вид, что любуется природой. – Итак, Анна, коллеги из краеведческого музея в Сычевке просили вас подъехать лично. Что-то там у них есть. А может, нет. Но скорее всего, есть, если уж… лично. Мне кажется, что та информация, в которой вы заинтересованы и которая, собственно, и является вашей, Анна, целью в этой поездке, - нет, нет, я ведь могу и ошибаться, ошибаться… - Третья пауза. Судья и Валентина хихикают – уже одновременно - и смотрят друг на друга посредством переднего зеркала; Володя Быков глядит прямо перед собой; краевед – мне в глаза, проницательно. – Эта информация, Анна, содержится, вполне вероятно, – да, очень, очень вероятно, - в тех нескольких переплетенных томах церковноприходских книг за известные годы – интересующие вас годы, - я имею в виду прежде всего год рожденья вашего отца и других… других младенцев, - каковые тома избежали сожжения при ликвидации местного церковного прихода и вместе с книгами и некоторыми документами из библиотеки Осипа Петровича Герасимова - вашего, Анна, деда, - были свезены сперва в деревню Паршино, где в большей своей части тоже преданы были огню, ну уж а уцелевшие в Паршино – отправлены в архив краеведческого музея Сычевки – города небольшого, но зато по сей день существующего. К счастью для нас всех.

На этом речь мне показалась законченной. Правда, я не совсем поняла, в чем именно счастье для нас всех – в существовании Сычевки? В сохранности какой-то информации?

Но подлинный конец, а с ним и ответ на мой вопрос, не замедлил.

- Город Сычевка, Анна, замечателен ныне не столько своим древним прошлым – по справедливости, есть города и древнее, и даже гораздо, гораздо, гораздо более древние. Однако редко встретится вам, Анна, город, столь выдающийся … ну, скажем, своей гуманитарной миссией… Редко, редко… Редко…

- Да что ж это, в самом деле, - не выдержала я. – Что за миссия такая?

- А там сумасшедший дом, на всю область крупнейший, а уж известный еще шире, - сказал судья.

- Что же может быть благородней, Анна, чем оказывать нашим людям – я имею в виду именно и только наших людей, Анна, и более ничего, - чем оказывать столь потребную им помощь в борьбе с безумием? В страшной их схватке с грехом винопития, а тем паче – наркомании, каковыми грехами пытаются они, и тщетно, побороть сильнейший грех – грех отчаяния? Воспомоществовать ежеминутно, ежечасно, подавать ежедневно надежду? Места у нас, Анна, да и жизнь такие, что вот и доктор Булгаков, едва назначенный земством, а точнее будет сказать, вашим, Анна, двоюродным дедом Михаилом Васильевичем Герасимовым, - и тот еле избегнул морфинизма, вот и написал свою книгу, вышел в схватке победителем… А книга-то непростая… Такие вот места.

Я согласилась. И осторожно подвинулась к Валентине.

- Ну что, Анна Кирилловна, согласна? Устроит план? – Володя Быков снова повернулся ко мне.

- Володя, да я просто не знаю, как тебя благодарить. Значит, сейчас мы едем…

- В Зайцево твое едем. Василий, карту посмотрел? Через час заправка, потом на Холм Жирковский. Там найдем кого, дорогу спросим.

- Володя, да ты окаешь! Как это ты окаешь, если по всем правилам должен акать?

- Ну, окаю… У нас окают немножко.

- Но ты ведь из Смоленска?

- Нет, я не из Смоленска. Я, Анна Кирилловна, и не городской вовсе. Деревенский я. В Смоленске учился только. В пединституте. А сам из-под Вязьмы. Чего там, от нас до Москвы электричкой можно, ближе даже, чем от Вязьмы. Вот погоди, мы с тобой сначала разберемся, а потом и я в своих предках порядок наведу. А то есть вроде какие, да признавать нас что-то не рвутся. Ну, ладно. Не хотят – и не надо. Там посмотрим.