«Времени еще много». Подумать только! У меня на родине не услышишь даже «времени уже мало». Скажут просто: «Времени нет».
Не торопясь, Мэй загасила последнюю сигарету, вымыла стаканы, кружки и пепельницу. Это было совсем на нее не похоже и отмечало важность события и дальность пути. Мэй перекинула через плечо свою маленькую черную сумку с золотым замочком, подкрасила губы. На узких белых мордах Опры и Водки заалели, как кровь, следы ее поцелуев. Атласная угольная головка Мышки чернела, как и прежде. Ричард, держа в каждой руке по баулу, пнул дверь ногой, и павлин свалился с крыльца с возмущенными криками.
- Enjoy your time in Scotland! 1– пропел нам в спину хор помощниц. Дэбби помахивала веником. Пара аккуратных пожилых женщин в белых передниках протащила по коридору моющий пылесос. Дверь за нами захлопнулась.
Ричард выруливал на дорогу к Ньюмаркету. Изгороди пышно цвели, и в этот понедельник двадцатого июня к белым соцветиям боярышника нежно приникали светло-малиновые коронки собачьей розы. Мэй щебетала. Если прислушаться, можно было узнать и о точном маршруте поездки, и как Мэй намерена впервые без мужа проверять работу своего отеля – там, далеко на севере, у острова Скай, и что Скай – самый большой из Гебридских островов, и что когда-нибудь мы, конечно, отправимся вместе еще севернее – на Внешние Гебриды – туда, где они с Дунканом видели однажды с берега настоящих больших китов. Киты проплыли совсем близко, пуская высокие фонтаны. И что сейчас вся Шотландия в цвету – золотится на склонах холмов bonny broom, 2а вот вереску время придет только в августе, и к цветению вереска я обязательно должна снова оказаться на холмах Шотландии вместе с ней.
Грустная и горестная была эта щебечущая песенка. Время, беспощадное время! Не вернешь ты мне моего Дункана – веселого, отчаянного шотландца Дункана, моряка и жокея! Любовь мою, мою молодость – нет, не вернешь! Вот о чем пела среди живых изгородей на зеленой дороге к Ньюмаркету синеглазая хозяйка Стрэдхолла, окрестных земель и отеля у острова Скай.
Миновали Ньюмаркет, лихо прокатившись по единственной его улице, выбрались на автостраду и по серому асфальту, под небом, таким же серым, как трава у дороги, двинулись к Лондону. Проносясь мимо, с неприязнью косились мои друзья-помещики в сторону старинных университетов и только дважды рукой махнули: - Там Оксфорд! Там Кембридж! Да и меня скорее отпугивали, чем привлекали клубившиеся над цитаделями знаний густые облака академической мудрости. Мимо, мимо!
И вот уже Лондон Стэнстэд – аэропорт внутренних линий. Мэй выдает мне таблетку валиума, а Ричард уверенно берет за руку.
- Вы позволите держать вас за руку все время полета, Анна? Очень долго – целых сорок пять минут. Но для меня это будет одно мгновение. Так говорили в старину. Но это правда! – Он смеется. Я содрогаюсь.
- Это от страха, Ричард, - губы плохо слушаются, и получается сдавленный шепот. И вижу: улыбка сразу же исчезает, брови сдвигаются. Он расстроен, но, взглянув на меня, легко верит: это и правда от страха. Снова улыбаясь, Ричард пропускает вперед Мэй и отдает ее во власть рыжей девушки со строгим ртом и серьезными голубыми глазами. А теперь моя очередь. Девушка снимает сумку с ленты транспортера и просит открыть. Я расстегиваю молнию, нервно дергая и застревая.
- Так. А теперь это отделение, пожалуйста.
Ах, еще карман. Его я не заметила. Сумку для поездки в Англию дала мне Валентина – своей не было. Открываю пустой карман сбоку.
- How! Could! You! Explain! THIS? 1– в голубых глазах девушки, округлившихся от неожиданности, сверкает негодование.
На свет и всеобщее обозрение из кармана Валентининой дорожной сумки – сумки миллионерши – появляются ножницы. Это не просто ножницы. Это добротное советское приспособление для кройки нелегких отечественных тканей. Металла на его изготовление пошло килограмма полтора, не меньше. Кольца покрыты зеленой краской, лезвия тускло поблескивают серой сталью. Бедная Валентина! Прижимистый миллионер вынуждал ее экономить на всем – это я знала. У дивана, на котором спала чета новых русских, подламывалась ножка, и Валентина заменила ее подходящей по высоте стопкой книг. Но шить пальто! Я представила ножницы в женской руке – вот она продевает пальцы в зеленые кольца, разевает пасть полуметровых лезвий и выкраивает нечто элегантное из драпа. И тут же останавливает коня. Прямо на скаку.
- How. Could. You. Explain. THIS? – повторяет девушка.
Как я могу это объяснить? Да никак. И почему, почему меня не вывели с ними на чистую воду еще в Шереметьеве?
Впереди, полуоткрыв рот, смотрит то на меня, то на ножницы окаменевшая Мэй. Не успеваю обернуться, как спиной чувствую мягкость твидового пиджака, а плечами – тепло руки джентльмена. Чтобы заглянуть в лицо Ричарду, мне приходится поднять голову. Боже, он все еще улыбается! И даже шире, да, еще обаятельнее, чем прежде!
Well, dear. This is a Russian girl. She is envited to Scotland on a special purpose. Very, very special.
Oh, really! What IS that purpose, may I inquire?
She is to show their Russian way of shearing. She has already passed the border with this object, so don’t you bother.
Oh. 1
Вот и все. В сизое брюшко игрушечного самолета пассажиров набирается не так уж мало. Мэй дает мне конфетку и со вздохом проходит в следующий ряд.
- Ну, теперь я наконец-то отдохну. Не волнуйся, Анна, все будет хорошо. – Она устраивается в кресле и, еще раз обернувшись, с печальной улыбкой затихает.
Ричард садится рядом с иллюминатором:
- Не стоит пока смотреть туда, Анна. Слушайте. – Он берет меня за руку. Рука сухая и теплая. - У этого самолета несколько двигателей. Если откажет один, что весьма маловероятно, будут работать другие. Аварий на этой линии не было никогда. Это безопасней, чем в автобусе. А теперь садитесь удобней. Сейчас я вам расскажу то, что обещал. Помните?
Я кивнула. На руке, кажется, мозоли. Да, определенно. От чего бы?
Спрашивать не буду – не полагается. Ведь ни Мэй, ни Ричард даже словом не обмолвились о ножницах. Вот это класс. Что значит воспитание. Что ж, и я так буду. Это нетрудно. Но главное – не болтать пустяков, чтобы заполнять ими паузы. От этого неприятности и выходят.
- Конечно, помню. Так куда нужно съездить?
- На самый юг. Только представьте: уже сегодня вы окажетесь на севере Шотландии. А через несколько дней - на южном побережье Англии. Увидите весь наш остров – от сурового севера до нежного юга.
- Чудесно, Ричард. Конечно, я поеду. Но мне показалось, что это не просто увеселительная прогулка, а просьба Энн. Правда?
- Да… Конечно.
- Так в чем же дело?
- Энн давно просит меня проведать одну ее старую знакомую. Действительно старую. Этой леди… ну, не будем уточнять, во всяком случае, она старше матери. Энн помнит ее, как помнят то, что запало в душу в раннем детстве, - такие впечатления неизгладимы. – Моя рука дрогнула, и Ричард чуть сжал ее и легко погладил. - В восемнадцатом году девочек вместе вывозили из России. Через Киев. Их родители пересекли линию фронта и добрались до виллы бабушки Ее Светлости в Ницце. И в конце концов оказались в Лондоне.
- Из России?!
- А вы не знали? Я думал, Энн вам говорила. У моего деда до вашей революции были птицефермы на юге России – от Курска до Украины - обширные хозяйства, крупный бизнес. Он и сахаром занимался… Энн и Екатерина до сих пор поддерживают связь. Но в последние десятилетия Her Serene Highness 1не покидает Дэвон. Точнее, своей деревни. Деревня называется Black Dog 2– забавно, правда? Живет там одна уже много лет – ее мать скончалась в конце пятидесятых. С тех пор в память о ней она держит борзую – только одну, и всегда белую.
- Ее Светлость?
- Это особа высокого происхождения. Весьма, весьма высокого. Энн вам сама расскажет перед отъездом – а не то я что-нибудь перепутаю. Появились вы, Энн вспомнила о России, о судьбе своей подруги, и вот - теперь она мечтает, чтобы вы и старая леди увиделись. Мечтает послать ей вас от себя в подарок – ну, такой привет, что ли. Думает, что ей будет приятно посмотреть на русское лицо. Да, на такое женское лицо, какие она видела в России до революции. Да-да, это про вас. Энн вспомнила. Когда вы приехали, она мне сказала: поедем, я хочу тебе показать старинное русское лицо. Таких теперь нет – в Англии, по крайней мере, я таких русских не видела. Глядя на нее (то есть, Анна, на вас) – я вспомнила детство, Россию, princess Екатерину. Поедем. Ну, я и поехал… - Ричард чуть сжал мою руку. – А потом ей пришло в голову, что и Екатерина должна вас увидеть. Что вы просто не можете уехать, пока она вас не увидела. Потому что для princess Catherine это будет все равно что попасть на родину – на ее настоящую родину, в Россию, которой больше нет. Такой подарок.
