- А вдруг у Докучаева уже другая потребность, чем книжку нашу издавать? Да и не хочу я никуда. И ничего уже не хочу вообще.
- Вот это и есть фрустрация. Первый признак - когда кажется, что ничего не хочешь. На самом деле у тебя полно потребностей, и все нереализованные, и надежды нет. Потому и ощущение, что не хочется ничего.
- Извини, а надежда - это что? Тоже потребность?
- Потребность. И “бог” твой - тоже потребность. Типичная.
- Ты что, правда думаешь, что Бог - потребность? А что тогда не потребность? Вера, надежда, любовь - все потребности?
- Молчи, женщина, - сказал наконец Андрей, которому стало уже невмоготу. - Давайте чаю лучше выпьем, а то спать хочется.
- Вот видишь, - воскликнула я торжествуя, - ему спать хочется, а он чаю предлагает выпить!
- Лучше водки, - предложил Валера. - А то и у нас фрустрация наступит. Она опасная очень.
- Знаешь, как Белинский ответил Тургеневу, когда они проспорили всю ночь, забрезжил рассвет, а Тургеневу позавтракать захотелось? Неистовый Виссарион сказал: Иван Сергеич, мы еще не решили вопрос о существовании Бога, а вы уже хотите есть! - злобно продолжала я. - Ну и где тут твоя потребность?
- Водки надо выпить, вот что, - упорствовал Вурлаков. - Давай, доктор Сиверков, вали-ка на Плющиху. И закусь прикупи. Деньги вот... возьми. А Белинский твой, Анна, был чахоточный. У них все сикось-накось с потребностями. Сейчас выпьем, пожрем, вот и силы будут. Так поскорей с редактурой и завяжем. И время сэкономим, а то мне на дрессировку скоро пора.
За бутылкой “Абсолюта” (уже роскошь по нашим временам, а тогда вполне возможный вариант) удалось прийти к консенсусу.
- Валер, давай про людей выкинем, а про собак оставим, - предложила я. - Статья ведь в самом деле гениальная!
- Да брось ты, - заскромничал Валера, - гениальная! - Это слово он произнес с явным удовольствием. - Скажешь тоже!
- Совершенно гениальный текст, - убежденно подтвердил Андрей, по-видимому, не замечая моего удивленного взгляда, - онивсе просто попадают!
Кто, собственно, эти “они”, мне было не вполне ясно - видимо, какие-то невежественные косные недруги, окопавшиеся во враждебных лагерях собачников и дрессировщиков. Онии должны были почему-то попадатьот статьи про потребности, подобно тараканам, недавно попадавшим от аэрозоля в моей кухне. Слабый запах инсектицида еще сохранился; он-то, наверное, и навеял Андрею это слово. Впрочем, уточнять, кто же эти они, я не стала, чтобы не вызвать лишних язвительных выпадов против персоналий в бушующем мире отечественного собаководства, не задерживать Валеру и поскорее остаться с Андреем. Последний, к моему огорчению, был, кажется, вовсе не прочь продолжить профессиональные беседы с коллегой. Нельзя сказать, чтобы моя симпатия к Валере от этого увеличилась.
- Ну, Сиверков, пошли, - сказал наконец этот садист (тут я заподозрила, что он действовал совершенно осознанно). - Новую дрессировку покажу. Может, под дога поставлю. Или под бультерьера даже. Есть у меня в сегодняшней группе один беленький такой. Неплохой зверек! Щиплет!
Это был тонко рассчитанный ход: бультерьеры тогда только появились в Москве, и Андрей, как многие не вполне уверенные в себе, избалованные и неагрессивные мужчины, питал к ним страстный интерес. Понятно, что искушение быть фигурантом в схватке с белым бультерьером не оставило мне никаких шансов. Я расценила это как низменную месть Валеры за “потребности”. Коллеги вместе вышли в зимние сумерки. Я смотрела в окно. Странно все это. И Андрей… «Я странен, а не странен кто ж?» - вспомнилось мне. А вот сам Андрей вспоминался с трудом. Так – неуловимый очерк губ – капризных, подвижных… Перемены позы, ракурса, выражения – непрерывные, резкие… Все моментально, мгновенно: жест, мимическая гримаса, появление из ниоткуда, исчезновение в никуда…
Информация для английской “Dog World”, как и все плоды нашего писательского альянса, вызревала мучительно и долго.
- Ну ты, это, Анна, напиши, понимаешь... Ну это, в общем, - поняла? - весело приступил к делу Валера, когда мы выпили по чашке чаю. - Ну, это!
- “Группа русских ученых...”...?
- Во! Группа! Русских! Ученых! То, что доктор прописал!
- А дальше что?
- Ну есть у нас... Это, в общем... Ну есть, напиши...
- А что у нас есть?
- Водки у нас нет, вот что, - сказал вдруг Андрей. Я взглянула на него. Он тоже смотрел на меня, и как-то по-новому.
- Ну, Сиверков, я от тебя не ожидал! Водки захотел! Эка... - по Валериному скуластому лицу промелькнула тень, узковатые рыжие глаза потемнели и еще сузились. - А на что пить будем?
- Я куплю.
Дверь хлопнула. Валера еще прочнее утвердился в кресле, закурил, взял в руки пепельницу. Не отводя от нее глаз, снова поставил на стол и стал молча постукивать моей любимой бабушкиной “попельничкой” по столешнице. Так прошло несколько минут. Я решила, что ни за что не заговорю первой - пристально смотрела на белый лист со словами “Группа русских ученых” и злилась - вспоминала, как мне было обидно накануне, когда садист(так я стала называть его про себя со вчерашнего дня) нарочно завлек Андрея бультерьером. Молчание казалось странным и становилось все более напряженным.
- Ты, Анна, это... Водки ему много не давай, - проворчал, наконец, Валера, по-прежнему глядя на пепельницу. - Мне он сегодня на дрессировке понадобится.
- Неужели? - еле выдохнула я, даже не пытаясь сдержать негодование. - Ты, оказывается, и по ночам кого-то дрессируешь? Кого, интересно? Жену?
- Жена у меня сама кого хочешь отдрессирует.
- Тогда зачем тебе так поздно Андрей понадобился? - не сдержалась я, выдавая себя полностью, но уже об этом не заботясь.
- А-а, думаешь, он тебе здесь больше пригодится? - не упустил своего гений гуманной дрессировки. - Понятно, понятно... Ну, смотри, дело твое, хозяин - барин. Только я его все равно заберу. Так что и не мечтай. - Валера расслабился, поднял голову, даже усмехнулся - кажется, снова почувствовал свою силу, вернувшись к привычной работе - управлять поведением, на этот раз моим.
Тут вернулся Андрей. Он был радостно оживлен, о чем можно было судить по восклицаниям типа: “А вот и мы!”, “Мороз-то какой!”, “Ну, сочинители, наливай!”, “Киси-мурыси!” и другим бессвязным фразам вроде тех, которые можно услышать, когда в компании появляется новый гость. Однако за столом Валера умело и быстро переключил его внимание с водки (и, конечно, с меня) - на дела. Текст объявления был вымучен полностью уже за первыми двумя рюмками, после чего Валера сразу же ввел новый для Андрея стимул (на человеческом языке - соблазн) - возможность пронаблюдать, как нужно корректировать поведение “неправильно социализированного” (говоря по-человечески, - злобного и опасного) пса:
- Помощь твоя нужна, ты ведь у нас поведенец дипломированный, а дело-то серьезное. Справимся с собакой - может, от хозяина (это слово было произнесено с большой буквы) землю получим под школу дрессировки. Ты у нас будешь лекции читать, а Анна с иностранцами разговаривать. Учеников возьмем... И назовем: “Колледж дрессировки Валерия Вурлакова”. Денег будем зашибать... Пошли, Сиверков, под лежачий камень вода не течет.
- Труба зовет, - радостно согласился Андрей, и оба устремились к выходу. Я снова осталась одна и подошла к окну, чтобы увидеть, как в морозной мгле растворяются две тени - одна, коренастая, удалялась чуть враскачку, другая, более субтильная, жалась к ней. На кухонном столе листок с объявлением сиротливо белел рядом с почти полной бутылкой водки.
На следующий день, преодолевая отвращение, я взяла листок со стола, перевела на английский язык текст, ставший для меня символом рухнувших надежд, и послала в “Dog World”, искренне надеясь, что далее ничего не последует. Мне было все равно - что бросить письмо в почтовый ящик на Плющихе, что отправить его с Бородинского моста в темную воду, разделявшую надвое панцырь льда на Москве реке. К тому времени я слишком устала и бороться с Валерой, и любить человека, которому я была совсем не нужна.
