Литмир - Электронная Библиотека
A
A

И вдруг павлин пропал из поля зрения, послышался шелест серого гравия, и на полукружье подъездной аллеи повернул, быстро приближаясь к входу, автомобиль странных очертаний. По английским фильмам вроде «Мост Ватерлоо» и более поздним, но все еще черно-белым фильмам о любви и смерти я запомнила и узнала - сейчас, в этот цветной английский полдень, среди роз и лошадей, - черный автомобиль, формы которого сохраняются с незапамятных времен.

Это было, несомненно, такси. Я была так поглощена этим зрелищем, что, глядя на меня, Мэй, Пам и Пат, держа в руках кто чашку кофе, кто кусок яблочного пирога, кто сигарету, вышли из-за стола и встали у окна, чтобы лучше было видно.

- Oh damn it, ladies, who on earth can it be?[100] – проговорила Мэй. Три англичанки застыли, глядя сквозь чистое до совершенной прозрачности стекло на то, что происходило снаружи.

А там, на подъездной аллее, перед зеленым паддоком с атласными гнедыми, происходило неизбежное и непоправимое. Из черного, напоминающего катафалк автомобиля, вышел шофер. Он распахнул вторую, дальнюю от нас дверцу, обогнул машину и открыл багажник. К нему неторопливо подошел, разминая затекшие в долгом пути члены, пассажир. Он наблюдал, как шофер вынул из багажника и приготовился нести в дом светло-желтый чемодан из искусственной кожи и пузатую красно-сине-белую сумку. Родные цвета: то ли старый-новый российский флаг, то ли ЦСК.

- Oh really!!! Gosh, he is going to stay here, I suppose! But we did NOT invite anybody, did we, Anna?? At least I didn’t![101] – возмущенно прошипела Мэй, негодуя от внезапного появления постороннего существа. Это англичане рассматривают как насильственное вторжение и даже нападение.

Я стояла молча и, холодея, смотрела на незнакомца, неуклонно приближавшегося к двери. Он шел размеренным шагом, чуть враскачку, уверенно поигрывая бедренными мышцами, как это делают борцы, выходя на ринг. Это было заметно даже под широкими штанинами спортивного костюма.

Нет, этого человека я определенно видела впервые. А может быть, нет? Его лицо было вовсе лишено особых черт – глаза серые, волосы русые, редеющие со лба, коротко стриженые, вот только нос, тоже средний, когда-то был, верно, сломан, но потом аккуратно выправлен. Даже уши не торчали. Узкие губы, как и глубоко посаженные глаза, не выражали ничего, кроме спокойствия.

Я его никогда не видела. И это был Гриб.

Ну что ж, погибла моя светская жизнь в Англии. Мэй, конечно, такого нарушения самых простых законов поведения не простит, и придется срочно уезжать. Причем уезжать неприятно, с позором. Один русский (а русский ли он был?) прикинулся князем и исчез вместе с фамильным серебром, другая… Другая наприглашала без спросу каких-то темных личностей, чтобы разбогатеть, да еще с помощью Пам. Пренебрегла высоким, наплевала на дружбу и на борзых и занялась бизнесом прямо на дому – в доверчиво приютившем ее аристократическом холле! Позор, какой позор! Скоро, скоро увижу я Валентину на Плющихе. Вот и поплачем вместе, и собачку Анны Александровны, глядишь, похороним. На Бугре, под ясенем, как и прежних спаниелек. Вот уж будет тем для разговоров – все про мужа-миллионера, и как он сбежал, и с кем, и почему. И что теперь делать… А сколько возможностей заняться наукой! А какой простор для личной жизни! Возьму свою собаку у Сиверкова – нет, а он все-таки предатель, предатель, и больше никто, – и уж, верно, не чает, как от такой обузы избавиться… Всякая собака привязывается – но ведь и привязывает, а это не по нему… Возьму свою Званку – и то-то заживу! Даже в кино сходить не с кем. С собаками у нас пока не пускают.

Но что же сказать Мэй? Сказать вот сейчас, немедленно, пока она смотрит мне прямо в глаза, и больно становится от синих, гневно сверкающих искр?

Говорить ничего не пришлось.

- Это, наверно, мистер Гриб, Мэй, дорогая, - услышала я радостный клекот Пам. – Я с ним знакома по деловой переписке. – Мэй фыркнула, как самая норовистая лошадь в ее конюшне. – Прости, что все вышло так неожиданно. Он должен был приехать прямо в Ноттингем, когда там будет Анна. Ведь мистер Гриб совсем не знает английского. Но визу дали неожиданно рано, Анна пока у тебя, вот он и подъехал за мной сюда.

- За тобой? Сюда? – Мэй ничего уже не могла понять, но напряжение в ее голосе пропало.

- Ну да, чтобы я отвезла его в Ноттингем на машине. Я нашла там девушку, которая говорит по-русски – да ты ее знаешь, это Анджела, заводчик уиппетов. Помнишь, какие у нее хорошие собаки! Анджела Крэг, ну? Чемпион Кристалл Белая Бабочка – победитель выставки Крафта позапрошлого года! Ее разведение!

Я перевела дух. Какая же я глупая, и как легко пугаюсь! Вместо того чтобы цепенеть от ужаса, глядя, как выгружается со своим багажом прямо в сердце Англии Гриб в своем нелепом якобы спортивном нейлоновом костюме, нужно было задуматься, как он сюда добрался. Валерочка надеялся, что я встречу Гриба в Хитроу на машине. Ни Валерочка, ни тем более Гриб даже не знали, где я, собственно, нахожусь. Сомневаюсь, что Великий Дрессировщик вообще запомнил такие чуждые его уху и сознанию слова, как Ньюмаркет или, тем более, Стрэдхолл Мэнор. Переписки непосредственно с Мэй у него не было – как это возможно без языка? Конечно, это Пам!

- Анджела написала по моей просьбе, как добраться до Стрэдхолла из Хитроу. Мэй, дорогая, я надеюсь, что ты простишь мне эту… вольность. Мы сейчас же уедем.

- Пам, ты должна была меня предупредить. Ну ничего, так даже интересней. Пусть посидит, пока ты моешь Опру – это самое главное, у нее завтра решающий ринг. Вымыть, высушить, расчесать – и вы свободны. Ты так чудесно это делаешь! И потом, ты обещала! За тобой должок, а долги надо платить! – и веселая Мэй чуть не в припрыжку пустилась к столу, наполнила все бокалы молодым вином с юга Франции и, держа в руках свой, радушно обернулась к двери, на пороге которой появились Гриб и шофер с вещами.

Все, наконец, прояснилось. Оказывается, планы торговли русским льном – самая что ни на есть правда, и Пам вовсе не завлекала меня, чтобы придать себе веса в мире собачьих выставок. Нет, она хитро, за моей спиной, готовила и другую дорогу, наводила мосты на случай, если такой ненадежный компаньон, как я, выйдет из игры! Какова! Я с уважением и страхом взглянула на ее орлиный профиль, полускрытый свисающей темно-рыжей прядью. Он показался мне сейчас уже не индейским, а пиратским. Что ж! Отныне мне уготован путь нищеты и хлебных крошек в буфете. Пусть! Зато я свободна от льна и Дрессировщика – навсегда. А пройдет какой-нибудь час – увезут и Гриба, к которому, собственно, я вообще не имею никакого отношения.

При мысли, что моя честь спасена и никто уже не сможет усомниться в том, что в Англию меня привела любовь к борзым, дружба с Мэй и только, я сладко, с облегчением потянулась, расправила спину и плечи и сделала хороший глоток живой влаги, впитавшей солнце юга и терпкость дубовых бочек.

Гриб сидел уже за столом между Пам и Пат, с удовольствием пил вино стаканами, сам наливая себе из бутылки, курил, стараясь стряхивать пепел не мимо пепельницы в виде изогнувшейся на зеленой траве борзой собаки, и внимательно разглядывал своими глубоко посаженными глазами все и всех. Никакого выражения на его лице не было.

Не изменилось его лицо и когда Пам, надев клеенчатый фартук, повлекла вместе с Мэй красавицу Опру куда-то за одну из белых дверей.

- Пойдем с нами, Анна, я хочу тебе показать, что я купила – только утром привезли, пока мы гуляли, - позвала Мэй.

За дверью, куда волокли Опру, оказалось небольшое служебное помещение вроде операционной, все в белом кафеле. В середине возвышалось сооружение, напоминающее гробницу фараона средней руки, но отовсюду по бокам торчали наружу пластиковые трубки. Некоторые были насажены на блестящие краны, некоторые уходили в отверстия в полу. Мэй жестом фокусника откинула боковую дверцу, борзая была установлена, дверца захлопнулась, и собака оказалась вместо мумии, но в стоячем положении.

Мэй включала и выключала воду, Пам размазывала по телу животного шампунь, приговаривая что-то про себя, как это делают родители, купая на ночь ребенка. После шампуня был применен ополаскиватель, Пам умелыми движениями отжала собачью шерсть, дверцу откинули, и Опра, закутанная махровыми полотенцами, как цветными попонами, была введена в кухню.

39
{"b":"217631","o":1}