- Hello, - ответила Мэй... Наступила пауза. Моя приятельница - а точнее, теперь уже властительница, - внимательно вслушивалась, по-видимому, пытаясь что-то понять. Молчание длилось. Я похолодела.

- Anna! It seems, that’s for you. Somebody from Russia, ¹- и она широким жестом протянула трубку мне. При этом Мэй ехидно ухмыльнулась.

- Алё, - проговорила я, надеясь на чудо. Но чуда, как всегда, не произошло. Через годы, через расстояния из грязной кухни на Маяковке прямо в голубую гостиную Стрэдхолл Мэнор, каким-то неведомым образом непосредственно соединенную с Валериным логовом, донеслись по проводу слишком знакомые звуки. Напряженный голос Вурлакова проскрипел:

- Анькя-а-е, это ты?

Я поняла: на любой дороге, в стороне любой Валере ты не скажешь “до свидания”, Валера не прощается с тобой...

- Да, это я. - Я снова опрокинула рюмку, любезно наполненную для меня Мэй. Мэй, как всегда, наслаждалась: утром, водкой, властью, а особенно - спектаклем, режиссером которого себя ощущала, - и, надо сказать, по праву.

- Ну, это... - продолжал гуманный дрессировщик, - привет. Как ты там?

- Спасибо, хорошо, - я решила быть лаконичной и таким образом заставить противника раскрыться.

- Ну, ты это... В общем, жди. Я завтра с утра иду за визой - там мне очередь займут - и вылетаю рейсом 17.40. Прибываю в Хитроу. Встречай. Узнай там, когда самолет прилетает.

- Ва-ле-ра, - сказала я чуть не по слогам, - ты в уме? Как я могу тебя встретить? Ты мне денег дал только на билет. Тут даже по телефону позвонить в аэропорт - и то мне не по карману. Потом, что значит - встречай? Как? На чем? На вороных мерседесах? Я что, королева Елизавета? Может, тебя еще в рыцари посвятить? Или прием в Букингемском дворце устроить?

- Так у тебя же там подруга богатая. И вообще все схвачено. Трудно встретить, что ли? Если у нее комнаты лишней нет, так я на худой конец и с тобой переночую. Делов-то.

- Ва-ле-ра, - прошипела я, - ты ничего не понимаешь. - Отстраняя наполненную рюмку, которую вновь протягивала мне Мэй, я задумалась, делает она это коварно или сострадательно. Мэй саркастически улыбалась. Какое счастье, что моя “хозяйка” ни слова не понимает по-русски! Но общий тон беседы, кажется, улавливает. Нужно говорить спокойней.

- Ва-ле-ра, - продолжала я, сознавая, что моя судьба будет решена тем, как я сумею сейчас объясниться, - слушай меня внимательно. Сделать то, что ты хочешь, к сожалению, невозможно. Здесь все стоит денег. Телефонные разговоры, бензин, транспорт, услуги. И вообще - все. Это тебе не Москва. Мэй - моя подруга, и для меня сделает все - но из этого “всего” - только то, что сама хочет. Я живу здесь на ее деньги, а не на твои. Пойми - это все меняет. Она платит - и она же мной распоряжается. Для своего удовольствия. Если бы платил ты - другое дело. Я зависела бы от тебя. А так - нет. Сейчас я завишу только от нее. Во всем. У нее свой план на весь этот месяц.

- Ну, ладно. На месте разберемся, кто от кого зависит. Денег-то хватит. Еще неизвестно, у кого их больше, - в Валерином голосе послышались ноты задетого самолюбия. - Тогда я для начала в гостинице остановлюсь. Мне тут одну порекомендовали, какая подешевле. Позвоню тебе, как приеду, и - давай.

- Что - “давай”?

- Как это что?! Приезжай послезавтра утром - или я сам к тебе приеду. Потом сразу поедем к твоей Пам в этот, как его... Нотинхер, что ли? У нас же все обговорено, разве нет?

- Да. Только меня вечером завтра дома не будет.

- Анькя-е, ты это... Э… Не шали. Ты что? Как это тебя дома не будет?!

- Очень просто, - сказала я с вызовом. - Так и не будет. Я завтра вечером приглашена в ресторан.

- Ага. Так. В ресторан, значит. Мы, значит, по ресторанам начали ходить. Жизнь прожигать. Нет чтоб делом заниматься. Интеллигенты хреновы. В какой-такой ресторан?!

- В Жокейский клуб.

- Ладно, Анька, пора базар заканчивать. Надоела вся эта лабуда. В общем, я завтра вечером приезжаю, и давай ко мне послезавтра утром в Лондон. Дело надо делать. Замётано. Завтра вечером дома сиди, жди звонка. Ну, до связи. Приятных кошмаров. - Тут запели провода и зазвенел голос телефонистки. Конец.

Я обернулась к Мэй. Она небрежно гладила одну из борзых – ту, что только что осторожно вошла в комнату и робко приблизилась к хозяйке. Две старшие суки томно раскинулись, пребывая в нирване сытости и уюта голубой гостиной, – знаменитая Лимонная Водка на сизом диване, красно-пегая Опра – в глубоком бархатном кресле. Громадного роста борзой кобель по имени Бонни Принц Чарли жрал печенье из вазы, роняя крошки и грубо чавкая. Ваза медленно, но верно приближалась к краю стола. Через окно в нее заглядывал павлин, явно обеспокоенный судьбой печенья и крошек. Мэй игнорировала и то и другое.

- Анна, что ты думаешь об этой младшей - Кильде? - спросила она, оглаживая бока тоненькой борзой своими обветренными руками. Сапфиры в кольцах синими искрами проблескивали сквозь бедноватую псовину стеснительной и, видимо, нервной сучонки. - По-моему, это просто гадкий утенок. Вырастет из нее что-нибудь стоящее? Американских кровей, как Бонни и Скай, но… Isn’t she rather plain? ¹

Маленькая борзая, как бы нехотя перенося ласки, вежливо отворачивала свою точеную сухую головку от красноватой руки хозяйки и недоверчиво косилась черным выпуклым глазом на вторую младшую суку – свою сестру-однопометницу Скай. Как и Бонни Принц Чарли, Скай была роскошно одета длинной атласной псовиной, чрезмерно велика ростом, а главное – заметно сыра и груба. Но и сильна. Бонни и Скай, на взгляд русского борзятника

еще и жирные, перекормленные, воплощали американскую мечту о псовой собаке представительского класса.

Черно-атласная Скай лениво поднялась с персидского коврика у камина, презрительно глянула на свою сестру-заморыша и, не удостаивая ее больше вниманием, предпочла присоединиться к брату. Печенья оставалось еще много. Ваза поехала в другую сторону и остановилась посередине стола. Павлин разочарованно отошел от окна.

- М-м-м…, - протянула я, стараясь подобрать верные слова. – Мэй, дорогая, сказать по правде, Кильда мне нравится больше всех. Я думаю, она будет не хуже Водки.

По изменившемуся лицу Мэй я поняла, что слова оказались не те. Я сделала по крайней мере две ошибки.

Во-первых, в глазах обладательницы Водки статус этой собаки был априори настолько высок, что назвать рядом с ее именем любое другое оказалось не просто дерзостью - оскорблением. Из всех борзых одну только Лимонную Водку Мэй любовно титуловала “Born in the Purple” – Порфирородная. Ироническая улыбка при этом именовании отнюдь не скрывала гордости. Такова английская манера – чем выше ценишь то, что имеешь, тем насмешливей об этом говоришь. Но этот первый ляпсус мне легко простили – по доброте душевной Мэй оценила его как обыкновенное недомыслие.

Во-вторых, что гораздо серьезней, я напрасно разволновала свою приятельницу. До сих пор она была вполне уверена в том, что выгодно вложила деньги и не напрасно возлагает надежды на своих американизированных любимцев – роскошного Бонни и красавицу Скай. И тут приезжает русская (а значит, по праву крови непререкаемый авторитет в русской породе) – и что же?! Вдруг обнаруживается, что щенок-заморыш, взятый бесплатно и только из жалости, просто заодно с рослыми атласными красавцами, щенок, предназначенный всю жизнь сидеть дома и лишь составлять компанию будущим знаменитым шоу-победителям, - именно этот щенок понравился больше всех! Как?! Почему?? Покой Мэй был нарушен. И тем не менее, демонстрируя саксонскую стойкость, она легко рассмеялась:

- Well, dear, you can’t be serious. ¹Я тоже ее очень люблю, мою маленькую Кильду. Я дала ей второе имя, домашнее – Mouse. Oh, Mousie dear, I love you so much – so much! ²– и Мэй припала лицом к слишком длинной шее маленькой борзой. Собака деликатно отстранялась, осторожно переставляя свои сухие и сильные ножки и наблюдая, как Бонни и Скай облизывают пустую вазу.