— Как я выгляжу?

— Как альбатрос, — ответил Зуттер.

— Я пока еще не вымерла.

— Альбатросы тоже.

— Ты сделал меня красивой, красивее, чем я когда-либо была.

— Сегодня я впервые вижу тебя вблизи, — сказал Зуттер.

— Ты видел меня в суде.

— Издали.

— Нет, ты увидел меня лучше, чем я сама. Я прочитала. Лео тебя любит. Она приносила мне в тюрьму все, что ты писал.

— Я тебе не верю.

— Мне все равно, веришь ты или нет. Ты поэтизируешь человека. Поэтому я и пришла к тебе. Ты написал обо мне нечто прекрасное, а сейчас должен совершить нечто ужасное.

— Что же? — спросил он и тут же догадался, что она имеет в виду.

— Да, — сказала Ялука. — Ты должен меня убить.

Она склонилась над своей сумочкой и стала что-то искать в ней, спрятав руки под накидкой. Потом решительным движением протянула Зуттеру маленький револьвер с украшенной перламутром рукояткой, похожий на красивую игрушку.

— Ялу, пожалуйста!

— Никаких пожалуйста. Я сделала это ради своего мужа, ты это сделаешь ради меня. — Она повернула револьвер стволом к себе и требовательно потрясла им.

— У тебя есть другой муж. Йорг.

— Ему я не позволяю ничего. И уж никак не позволю убить себя.

Зуттер сделал глубокий вдох. Сквозь панцирь его усталости пробилась теплота, обернувшаяся озорством и задором. Он взял у Ялуки револьвер и взвесил его на руке. Против ожидания револьвер оказался тяжелым.

Ялука спустила с левого плеча бретельку платья и расстегнула на спине бюстгальтер. Под левой грудью, которую она чуть приоткрыла, Зуттер увидел черный крестик.

— Вот в это место, — кончиком ногтя показала она. — Револьвер заряжен. Поклянись. Поклянись всем святым, что убьешь меня.

— Для меня нет ничего святого.

— Поклянись Богом!

— Я в него не верю, а если бы и поклялся, то он мне все равно не поверит.

— Поклянись памятью Руфи.

— Ну, тут клятвы тем более неуместны.

— Отдай револьвер! — приказала Ялука.

Он через стол протянул ей оружие. Она взяла его и направила ствол на Зуттера.

— Если ты меня не убьешь, — прошептала она, — то я сама это сделаю. Но сначала убью тебя. Клянусь. Я сумею сдержать клятву.

Они смотрели друг другу в глаза. Зуттер не чувствовал движения воздуха, но свечи замигали. Лицо Ялуки было решительным, рука с оружием не дрожала.

— Так сделай это, — сказал Зуттер.

Однажды он наблюдал за кошкой, сжавшейся для прыжка и не спускавшей глаз с дрозда, которого она придушила. Одно крыло у птицы было сломано, лапки прокушены. Кошка притащила дрозда к месту отдыха в саду, чтобы сделать подарок Зуттеру. Там она его бросила, улететь он не мог. Но дрозд был еще живой. Его широко открытый зрачок в желтом ободке смотрел в прищуренные, похожие на щели глаза кошки; одна пустота уставилась в другую. Кошка тоже не шевелилась. Жила и двигалась только природа вокруг них. Оба существа ждали только одного — смерти. Дрозд готовился умереть, кошка — нанести смертельный удар.

Вытянутая рука Ялуки по-прежнему ничуть не дрожала, но теперь не было дрожи и в его сердце, на которое смотрело дуло револьвера: в нем поселилась веселая решимость.

— Стреляй же, — сказал он без всякого лукавства.

Она опустила оружие.

— Хорошо получилось? — спросила она.

— Да.

— И для тебя тоже?

— Тоже.

Она поставила револьвер на предохранитель и сунула его обратно в сумочку. Потом встала и обеими руками взяла себя за шею.

— Пожалуйста, помогите мне, — попросила Ялука, отделяя пальцами пряди струящихся по спине волос и пытаясь уложить их на голове; она поднимала их, но пряди снова падали вниз.

— Пусть так и останутся распущенными, — сказал Зуттер.

— Я же не молодая девушка, — возразила она.

Он встал у нее за спиной и стал придерживать отдельные пряди, пока она поочередно укладывала на голове другие. При этом руки их встречались — ее маленькие с его неуклюжими, в старческих пятнах.

— Вы любите кошек? — спросил Зуттер. — Возьмете мою кошку, если меня кто-нибудь прикончит?

— Я этого не допущу! — крикнула она и так резко повернулась к нему, что узел на голове снова рассыпался. Ее лицо выражало возмущение. — С вами ничего больше не случится, — улыбнулась она.

Наконец совместными усилиями им удалось уложить ее волосы.

— Кто вам помогает дома?

— Лео. Но я справляюсь и одна.

Он все еще стоял, прижавшись к ее спине. И когда он почувствовал, как сквозь ее тонкое платье в него проникает тепло, неожиданно напрягся его член. Ялука не могла этого не почувствовать. Но она стояла не шевелясь.

— Не могли бы вы раздеться? — попросил Зуттер.

— Второй раз не буду. Сделайте это сами.

Когда он решил повернуть ее к себе, она уперлась.

— А почему бы не так? — Ялука наклонилась над спинкой неразобранной кровати и решила, что так будет слишком высоко. Не оглядываясь, она взяла его за высунувшийся из ширинки член, подвела к краю постели и легла на нее грудью, подложив руки под голову. Это была кровать Руфи.

Он задрал платье Ялуки вместе с накидкой и набросил ей на плечи, потом стянул вниз пояс и трусы. Она сбросила туфли и смахнула с ног то и другое, словно путы, мешающие двигаться. Зуттер обнял ее за бедра и ощутил под руками изящные линии таза. Позволит ли она водить ее так? «Водили» — вспомнил он загадочную надпись мелом, с датой внизу, которую он прочитал в детстве в коровнике соседа; надпись была на табличке с кличками коров, что стояли, повернувшись к нему задом: обширные, с нежной кожицей щели, с которых свисали ссохшиеся комки кала или, если места эти были набухшими, ниточки засохшей крови.

Над пышным пионом маленькая песчаная розочка. Она не любит выставляться напоказ. Вся сжавшись, она прячется в укромном местечке. И открывается только при большой нужде, но без свидетелей. Если удовольствие доставляет не только еда, но и испражнение, то последнего принято стыдиться. Существо, если оно человек, учится скрывать это даже от самого себя, иначе оно перестает быть человеком. Он одинаков у мужчин и женщин, этот конечный пункт телесности. Мы боимся, как бы оттуда не исходил дурной запах. Местечко это мы прячем от брата и от сестры, да и от самих себя тоже. Его скромность обманчива. Оно таит в себе тайны более глубокие, чем половые органы. «Никогда не знаешь, что для чего сгодится». О заднем проходе мы знаем достаточно много. Не все относятся к нему с подобающим приличием. Не сомневаюсь, Руфь, твой запах меня бы не оттолкнул. Какая жалость, что это место открыл у тебя только рак. В конце концов тебе понадобилось целое озеро, чтобы отмыться от этой дерьмовой жизни.

Ты еще помнишь ту восточную сказку? Молодой человек по имени Саид должен был выбрать одну из двух шкатулок. Одна обещала «счастье и богатство», другая «честь и славу». Сказка не оставляла сомнений в том, что следует выбрать. Руфь и он сделали бы другой выбор. На кой ляд им честь и слава! Бери счастье, Зуттер, а с богатством мы как-нибудь справимся. Почему же, Руфь, ты вероломно выбрала другое? Ты осталась верной себе, вот и вся честь; а вместо славы на твою долю выпала мужественная смерть.

Зуттер склонился над Ялукой, стащил с плеч ее платье и прикрыл им, как занавесью, ее нагое тело. Она выпрямилась, села на кровать и внимательно посмотрела на Зуттера. Его член все так же торчал из ширинки, а лицо было залито слезами.

— Я знаю, почему у тебя не получилось, — немного помолчав, сказала она.

— Почему?

— Потому что ты вспомнил Йорга. Ты не захотел меня взять так, как он. Первый раз. Это тебе помешало.

— Ну и мысли у тебя, — улыбнулся он.

Она мрачно окинула его взглядом.

— Может, я дурно пахну?

— Никогда еще мне не встречался такой приятный запах.

— Можешь поклясться?

— Клянусь.

— Что ты так долго делал в туалете?

— Хотел пописать — и не мог. Был слишком взволнован.

— А ты не врешь?

— Посмотри на меня. В таком состоянии пописать не сможет ни один мужчина.