Они вернулись к покинутой ими трассе и продолжили путь вниз. Мимо все так же проносились горнолыжники.

– Мы остановились на том, что у дочери Семенова были какие-то проблемы, – сказал Гуров. – Что за проблемы?

– Ну, понимаете… – ресторатор замялся. – В молодости каждый – ну, почти каждый – переживает какие-то увлечения, которых потом стыдится. Вот и у Ксении было что-то подобное.

– А что именно?

– Когда ей было пятнадцать, она часто впадала в депрессию, – начал рассказывать Абуладзе. – Устраивала отцу и матери скандалы. Заявила, что взрослые все врут, все скрывают. Что ведут скучную, тоскливую жизнь, только прикрывают ее красивыми словами. Думают только о деньгах, о богатстве… Ну, много чего говорила. А немного позже она заявила, что не хочет жить. Игорь и Лидия встревожились. Водили дочь к психологу, даже к психиатру… в церковь ходили… Ничего не помогало. Даже хуже стало. Она связалась с компанией очень странных молодых людей. Они называли себя готами.

– Вот как… – медленно произнес Гуров. – Кто такие готы, я знаю. Это и впрямь нехорошее знакомство.

– Да, так и есть. Она стала пропускать уроки в гимназии, иногда приходить после полуночи. А потом вообще не пришла ночевать. Родители обратились в полицию. Там выяснили, что Ксения участвовала в какой-то черной мессе. И что группа, с которой она связалась, практикует человеческие жертвоприношения. Игорь был просто в ужасе. Он решил спасти дочь любой ценой. Бросил все дела и занимался только ей.

– И какой же путь он выбрал, интересно? – спросил Гуров.

– Тот, который был ему ближе всего, – горные лыжи. Он запомнил, что им с Лидией говорила психолог – что у их дочери слишком сильный, неженский характер. Поэтому обычная жизнь со стандартным набором трудностей и удовольствий ей кажется пресной. А спуск, тем более с крутых, опасных трасс, – это достаточно сложное испытание. Адреналина тут хватает. И он решил попробовать. Увез дочь в Альпы, в Больцано, потом в Давос, и стал учить кататься. Как он мне рассказывал, получилось не сразу. Вначале Ксения не хотела. Потом желание появилось, но у нее не получалось, и она злилась.

– А что тут должно особенно получаться? – искренне удивился Гуров. – Я вот всего три дня назад впервые встал на горные лыжи – и ничего, успешно спустился.

– Так вы, наверно, по новичковой трассе спускались? – спросил Абуладзе.

– Ну да, а по какой еще?

– А Ксения захотела сразу ехать только по самой сложной. Уперлась, заявила отцу: или там же, где ты, или нигде. Пришлось ему уступить. Он мне говорил, что ужасно боялся сразу двух вещей: или что Ксения расшибется и все себе переломает, или что разочаруется, бросит все попытки и вернется к своим готам и их черным мессам.

– И что – не расшиблась? И не бросила?

– Представьте себе, нет. Все как-то обошлось. Ксения спустилась раз, другой… Увлеклась, старалась увеличить скорость. Начала интересоваться у отца, есть ли более сложные трассы, захотела поехать туда. Потом услышала про спуск со скал – ну, вы, наверно, видели эти кадры. Вот это чистый экстрим! Фактически люди прыгают на лыжах в пропасть. Ксения и этим позанималась. И в результате в течение года стала совсем другим человеком. Бросила своих готов, выбралась из депрессии, поступила в институт. Только не в юридический, куда ее хотела устроить мать, а совершенно неожиданно в историко-архивный, на отделение дизайна. Заявила родителям, что хочет стать дизайнером. Причем не обычным, который убранство квартир проектирует, а парковым. У нее появились новые друзья, подруги… В общем, как я уже говорил, она стала другим человеком. С сильным, самостоятельным характером.

– Как я понял из вашего рассказа, отец принял гораздо большее участие в судьбе Ксении, чем мать, – сказал Гуров. – Можно предположить, что и контакт у нее был прежде всего с отцом.

– Да, Игорь и Ксения хорошо понимали друг друга, – подтвердил ресторатор. – Понимали – и любили. Ксения очень тяжело переживает смерть отца. Ей очень плохо…

– А еще из нашей беседы с Лидией Евгеньевной в пансионате у меня сложилось впечатление, что она не слишком огорчена смертью мужа, – продолжал Гуров. – Или я ошибаюсь?

– Нет, не ошибаетесь, – отвечал Абуладзе. – Надо признаться: в последние годы отношения между Игорем и его женой были не слишком теплыми. Впрочем, я вам это уже говорил.

– Можно узнать, почему так случилось?

– Ну, опять же я об этом упоминал, – пожал плечами Абуладзе. – Во-первых, у Лидии возникли обычные женские проблемы, связанные с возрастом. Близости между ними уже быть не могло. А потом… наверное, они просто устали друг от друга.

Однако у Гурова сложилось четкое впечатление, что лучший друг погибшего бизнесмена в этом вопросе был не совсем откровенен.

За разговором они – уже пешком, а не на подъемнике – преодолели путь в обратном направлении и вновь оказались возле пансионата «Вершина».

– Значит, вы хотите побеседовать с родственниками и друзьями Игоря? – спросил ресторатор.

– Да, с каждым, – подтвердил Гуров.

– И с кого хотите начать?

– Пожалуй, с дочери. Если она может разговаривать.

– Да, Ксюша вполне может. Я ведь с ней тоже советовался, прежде чем пойти к вам. И она полностью одобрила эту идею… в отличие от Лидии.

– Вот и пойдемте к ней, – предложил Гуров.

Они вошли в здание и поднялись на второй этаж. Пансионат выглядел вымершим, по дороге им никто не встретился. Абуладзе провел Гурова в конец коридора и постучал в дверь.

– Кто там? – послышался в ответ девичий голос, в котором слышались боль и раздражение.

– Это я, Олег, – отвечал Абуладзе. – Я привел гостя.

– Хорошо, входите, – ответили из-за двери.

Ресторатор толкнул дверь, и они вошли в комнату.

Как понял Гуров, комнаты в «Вершине» были обставлены с претензией на роскошь. Дорогая мебель, пушистый ковер на полу, на одной из стен – выполненная маслом картина с видом Чегета. Причем нарисовано это было не тем зализанным стилем, каким рисуют художники, торгующие своими изделиями на Арбате, – это была настоящая живопись, у художника имелась собственная манера.

Кожаное кресло, стоявшее у стола, пустовало, как и два стула. Хозяйка комнаты сидела прямо на кровати, на скомканном покрывале. Видно было, что она только что лежала на нем и поднялась только после стука в дверь.

– Ксюша, это Лев Иванович Гуров, – сказал Абуладзе. – Помнишь, тот оперативник, о котором…

– Да, я знаю, – отвечала девушка. Увидев гостя, она быстрым движением вытерла с лица слезы и встала.

– Здравствуйте, – сказала она, обращаясь к Гурову. – Садитесь сюда, пожалуйста, – она указала на кресло. – Я рада, что вы согласились расследовать гибель папы. Я не могу… не хочу, чтобы все так осталось… словно он сам…

Гуров внимательно взглянул на свою собеседницу. Было заметно, что перед ним человек, переживающий большое горе. Лицо девушки опухло от слез, глаза потускнели. Тем не менее ее лицо не утратило привлекательности, а также твердого, несколько упрямого выражения. Было понятно, что перед ним сидит человек с сильным характером.

– Я тогда пойду? – спросил Абуладзе, обращаясь то ли к сыщику, то ли к хозяйке комнаты. Ксения, впрочем, не сомневалась, что вопрос адресован именно ей.

– Да, дядя Олег, – сказала она. – Спасибо вам.

Ресторатор вышел, они остались вдвоем.

– Мне надо будет задать вам несколько вопросов, – начал Гуров. – Меня будут интересовать самые разные вещи – и то, как прошел вчерашний вечер, и обстоятельства вашей жизни в Москве. Некоторые вопросы могут вам показаться неприятными. Но я должен знать все. Только так я могу начать расследование.

– Да, я понимаю, – кивнула Ксения. – Спрашивайте обо всем. Страшнее смерти папы все равно ничего нет. Какие еще неприятные вопросы могут быть?

– Скажите, у вашего отца были враги? Ему кто-нибудь угрожал?

– Враги… – девушка задумалась. – Конкуренты у него точно были. И есть. Наша компания занимает третье место среди российских перевозчиков, но в последние годы она быстро набирает вес, к нам обращается все больше новых клиентов. Это многим не нравится. Папа говорил, что ему несколько раз предлагали продать бизнес, сулили хорошие отступные. Он отказался. Тогда ему стали угрожать, и после этого он нанял телохранителя. Он и сейчас здесь, его зовут Павел. Но кто ему угрожал… об этом отец не говорил. Впрочем, вы лучше спросите об этом Павла. Может, он знает.