Дело к вечеру, старики сидят на лавочках у ворот, играют дети, люди после работы идут по своим домам… Район находится ближе к окраине Стольграда. Живущих здесь людей богатеями не назовешь, но и на голытьбу никак не тянут. Как я поняла из пояснений мальчишек, здесь в основном жили отставные солдаты, мелкие лавочники, ремесленники, мастеровые…

— Вот дом Зяблика — остановился Толмач.

— Ты уверен?

— Спрашиваешь! — обиженно фыркнул мальчишка. — Конечно, уверен! Нас Зяблик сюда пару раз приводил, издали свой дом показывал. Так что я это место запомнил.

— Приводил, значит…

— А то!.. Правда, тогда стояли мы куда дальше отсюда, вон там, у тех кустов. Ближе к дому Зяблик подходить боялся. Говорит, если отчим его увидит, то убьет… Вот его, отчима, Зяблик очень боялся.

— Нам еще тогда Зяблик говорил, что когда его отец был жив, то к тем двум березам, что растут у них во дворе, в хорошую погоду привязывали гамак, и они там качались — добавил Лис. — А еще на скамейке, что стоит у ворот возле их дома, верхняя доска сломалась. Отец Зяблика как раз собирался ее починять, когда у него сердце прихватило… Так подле этой скамейки он и умер внезапно…

Понятно… Крепкий дом, правда, не очень ухоженный. Я привычно отмечала: не помешало бы забор подправить, облупившуюся краску обновить, да и ставень на одном из окон висит на одной петле… Отчим Зяблика, что, этого всего не замечает? Чем же, интересно, таким важным он занимается, если у него руки до хозяйства не доходят?..

Мы заранее договорились, что разговаривать с матерью Зяблика буду я, а Кисс и ребята постоят рядом, по возможности не вмешиваясь в нашу беседу. И я обещала сдерживаться в этом разговоре, не допускать крика и шума. Кисс, правда, услышав подобное, лишь ехидно ухмыльнулся, но ничего говорить не стал. Но и без того было понятно, что он имел в виду: ну-ну, мол, поглядим на твои обещания…

Поколебавшись, я вошла в ворота. Парни вошли вслед за мной. И мне вновь на мгновение показалось, что я нахожусь в своем поселке: там у некоторых небогатых людей были такие же маленькие дворики с гуляющими по траве курами… И у нас так же у сарая до середины вкапывали в землю деревянные бочки для воды…

Совсем молодой мужчина, сидящий у дома на скамейке с кувшином пива и связкой вяленой рыбы… Вполне довольный жизнью парень с холеными усиками на упитанной морде. Одет в дорогую одежду, а его новенькие сапоги из тонкой кожи стоят не меньше, чем зарабатывает за месяц работы хороший гончар. Отчего-то у меня с первого взгляда создалось впечатление, что этот мужик — типичный захребетник. Неужели парень с пивом и есть отчим Зяблика? Надо же, я представляла себе мужчину постарше. А этот парень слишком молод, да и рановато в его возрасте проявлять такую жестокость к детям. Хотя, если судить по его наглой самоуверенной физиономии, то следует признать — от такого можно ожидать чего угодно.

Мужик, в свою очередь, посмотрев на меня и покосившись на стоящих за моей спиной Кисса и мальчишек, поинтересовался без особого интереса:

— Чего надо?

— Надо бы с хозяевами поговорить — сказала я.

— Ну, я хозяин и есть — отхлебнул из кружки мужик. — И зачем я вам понадобился?

— Мне бы хотелось с хозяйкой поговорить. Она дома?

— А где же ей быть? Здесь где-то вандалается. Эй, — повысил голос парень, — эй, жена, тут тебя спрашивают.

На крыльцо вышла женщина, вытирающая мокрые руки полотенцем. Худая, с невыразительным лицом, на вид куда старше своего так называемого мужа. Она недовольно уставилась на нас: что, мол, пришли, я вас не знаю и не звала… Неужели это и есть мать милого Зяблика, чудесного кудрявого малыша?

— Вы кто такие? И что вам надо?

— Вообще-то мы к вам — шагнула я навстречу женщине. — Я насчет вашего сына…

— Какого сына? — взвилась женщина. — Ничего не знаю! Мой бездельник давно убежал куда-то из дома, и с той поры глаз не кажет! Где шляется, с кем — не знаю! Если он что у вас украл, то я за то не в ответе!

— Сбежал, говорите? А может, вы его выгнали?

— Это он вам такое сказал? Врет! Никто его не гнал! Сам сбежал!

— Слышь, краля, — сунул мужик себе в рот полоску вяленой рыбы, — слышь, ты чего у нас позабыла?

— Что позабыла? — повернулась я к нему — Да вот хочу тебя спросить: это ты ребенка из дома выгнал?

— Слышь, краля, пасть захлопни, а не то я сейчас и тебя отсюда выгоню. Вместе с твоим мужиком и с твоим выводком.

— Что вам здесь надо? — стала повышать голос женщина.

— Я пришла к вам с плохой вестью. Понимаю, вам, как матери, страшно будет услышать подобное, но… Ваш сын погиб. Его убили.

Лицо у женщины дрогнуло. Как бы сознание не потеряла от подобной вести… Но помолчав немного, женщина произнесла тихим голосом:

— Нет…

— К сожалению, это горькая правда.

— Погиб… Если это правда… Что ж, значит так угодно было Высоким Небесам.

— Ты что, глухая? Или не поняла? — теперь уже я повысила голос. — Твой сын погиб! Его убили!

— Я слышала. И я не глухая. Теперь буду знать… Если это все, что вы хотели мне сказать, то уходите.

— Эй, вы, потише там орите — вмешался мужик, сдирая чешую с рыбы. — Дайте спокойно посидеть. Охота нашла глотку драть — идите за ворота!

— Вы что, не хотите даже узнать, как погиб ваш сын? — я старалась не обращать внимания на этого человека. — И где это случилось?

— Ты чего развопилась? — мужик снова налил себе в кружку пива из кувшина. — Не твой ведь парень помер. Вон их каждый год сколько на небо уходит… Одним больше…

— Что?

— Что слышала! Разоралась, как оглашенная! Заняться больше нечем?

— Я сказала, что сын этой женщины умер… И в том, что произошло с ребенком, есть немалая доля вашей вины! — я чувствовала, что до этих людей не доходят мои слова, и злость начинает потихоньку разгораться во мне пока еще тихим огоньком… Вон, и Кисс, хотя не произнес ни слова, а начинает тревожно поглядывать на меня.

— Тоже мне, беда великая! Этот щенок на меня все время волчонком глядел, по папаше слезы проливал, да жрал в три горла!

— Прежде всего это человек, а не щенок!

— Конечно, не щенок — согласился парень, обсасывая оторванный рыбий плавник. — Из щенка можно собаку выкормить, на цепь посадить, и она дом сторожить будет. А от этого дармоеда какой прок? Один убыток. Только скулил постоянно, да соседям на меня жаловался, плел невесть что, а те и рады насчет меня свои языки почесать! Это что, ничего не значит? Интересуешься, с чего я его за ворота выставил? Да на кой он, шкет мелкий, мне нужен? Это даже его мамаша поняла, и со мной согласна была. Полностью. Вот и вытолкал его, сопляка этого, в три шеи. Кому он сгодится, тот пусть его, засранца, себе и подбирает. А раз он помер, так это даже лучше — отныне и забот нет. И с чего это ты устроила тут вопли на всю Рябиновку? За своими семейными лучше приглядывай. Я ж не спрашиваю у тебя, краля, отчего твои выпоротки ни на тебя, ни на твоего мужика нисколько не похожи. Нагуляла, поди, невесть от кого, а мужу наплела басен с три короба! Он, дурак такой, уши и развесил… Слышь, мужик, поинтересуйся у своей бабы, отчего это ваши сопляки в проезжего молодца удались, а не на тебя мордой смахивают!

— Что? — я уже с трудом сдерживалась. — Что ты сказал?

— А что, разве не так? Что, правда глаза колет? — мужик довольно ухмыльнулся. — А насчет того засранца, что сбежал, да помер где-то… Слышь, краля, если ты такая жалостливая, то дай денег — поминки по нему справим. Погуляем! — и мужик снова взялся за кувшин.

Чувствуя, как на меня наползает с трудом сдерживаемая волна холодного бешенства, и с трудом отодвинув ее в сторону, я шагнула к скамейке, вырвала из рук мужика кувшин и с силой опустила на его голову это изделие местных гончаров. Затем схватила растерявшегося мужика за отвороты мокрой рубахи и рывком сорвала его со скамейки.

— Погуляем, говоришь?! — зашипела я, глядя в растерянное лицо мужика. — Как бы у тебя эта гулянка поперек горла не встала! Это же ты, ты ребенка из дома выгнал! Если б не ты, дерьмо, то он был бы жив!