(Книга эта написана китайскимъ учителемъ Конфуціемъ и считается ими столь священною и божественно-мудрою, какъ евреями Книги Моисея и нами Евангеліе.)

1) Великое ученіе, иначе сказать, мудрость жизни, въ томъ, чтобы раскрыть и поднять то начало свѣта разума, которое мы всѣ получили съ неба. Оно состоитъ въ томъ, чтобы обновить людей, оно состоитъ в томъ, чтобы свое послѣднее назначеніе полагать въ совершенствѣ, иначе сказать, въ совершенномъ благѣ.

2) Прежде всего надо знать цѣль, къ которой надо направляться, иначе сказать, свое послѣднее назначеніе, а потомъ уже избрать путь. Тотъ, кто избралъ путь, тотъ можетъ послѣ этаго успокоиться духомъ и можетъ уже пользоваться той душевной ясностью, которую ничто не можетъ нарушить. Тотъ, кто достигъ душевной ясности, которую ничто не можетъ нарушить, тотъ можетъ уже обдумать и обсудить сущность вещей. А обдумавъ и обсудивъ сущность вещей, онъ можетъ достигнуть до того совершенства, къ которому онъ стремится.

3) Все, что бываетъ въ мірѣ, имѣетъ свою причину и производитъ свое дѣйствіе. Всѣ дѣла людскія имѣютъ свое начало (основу) и свои послѣдствія. Познавать причины и дѣйствія, познавать начала и послѣдствія — значитъ приближаться къ тому разумному знанію, черезъ которое достигается совершенство.

4) Древніе цари, тѣ, которые желали раскрыть и поднять въ своихъ народахъ начало свѣта разума, то, которое мы всѣ получили съ неба, прежде всего старались хорошо управлять своими царствами. Тѣ, которые старались хорошо управлять своими царствами, прежде всего желали учредить порядокъ въ своихъ семьяхъ. Тѣ, которые желали учредить порядокъ въ своихъ семьяхъ, старались прежде всего исправить самихъ себя. Тѣ, которые старались исправить самихъ себя, старались прежде всего установить правду у себя въ сердцѣ. Тѣ, которые старались установить правду у себя въ сердцѣ, старались прежде всего о томъ, чтобы желанія ихъ были чисты. Тѣ, которые желали, чтобы желанія ихъ были чисты, старались прежде всего о томъ, чтобы усовершенствовать свои сужденія о добромъ и зломъ. Усовершенствованіе сужденія о добромъ и зломъ состоитъ въ томъ, чтобы углубиться и проникать въ начала причины поступковъ.

5) Когда углубишься и проникнешь въ причины поступковъ, тогда сужденія о добромъ и зломъ доходятъ до совершенства. А когда сужденіе о добромъ и зломъ доходитъ до совершенства, то и желанія становятся чистыми. А когда желанія чисты, сердце дѣлается правдивымъ. А когда сердце правдиво, то человѣкъ исправляется и становится лучше. А когда человѣкъ становится лучше, то и въ семьѣ учреждается порядокъ. А когда въ семьѣ порядокъ, то и народы хорошо управляются. А когда народы хорошо управляются, то и весь міръ будетъ жить въ мирѣ и согласіи.

6) Отъ царя и до послѣдняго мужика одна обязанность для всѣхъ: исправлять и улучшать самаго себя, иначе сказать — самосовершенствованіе. Это основанiе, на которомъ строится все зданіе улучшенія людей.

7) Не можетъ того быть, чтобы зданіе было въ порядкѣ, когда основаніе, на которомъ оно стоитъ, въ разстройствѣ.

Пренебрегать главнымъ, кореннымъ, первостепеннымъ и заботиться о томъ, что не важно и второстепенно, — этаго никогда не надо дѣлать.

Тотъ Богъ, котораго можно назвать словомъ, не есть Богъ вѣчный. Имя, которое можно назвать, не есть имя вѣчное.

То, что безъ имени, то есть начало неба и земли. То, что съ именемъ, то есть мать всего міра.

Оно и есть существо непостижимое. Оно было прежде неба и земли.

Оно пребываетъ неизмѣннымъ. Оно проникаетъ всюду и нигдѣ не задерживается.

Намъ оно представляется какъ мать міра. Я не знаю его имени.

Чтобы дать ему имя, я называю его Богъ.

Человѣкъ подобенъ землѣ, земля подобна небу; небо подобно Богу. Богъ подобенъ самъ себѣ.

Только тотъ, кто не имѣетъ страстей, можетъ видѣть сущность Его. Тотъ, кто волнуется страстями, видитъ Его не вполнѣ.

И потому тотъ, кто хочетъ быть святъ, старается о томъ, чтобы не отдаваться страстямъ и дѣламъ личной жизни.

Святой поучаетъ другихъ молчаніемъ. Онъ производить все истинное и ничего не присваиваетъ себѣ.

Онъ усовершенствуетъ себя и не надѣется на свои совершенства.

Онъ доводитъ до совершенства свои достоинства и не дорожитъ ими.

Онъ не дорожитъ своими достоинствами, и достоинства его не оставляютъ его.

Восхваленія мудрецовъ производятъ споры въ народахъ.

Высокая оцѣнка легкаго пріобрѣтенія производить воровство въ народѣ.

Разсматриваніе предметовъ, возбуждающихъ похоть, производитъ смуты въ народѣ.

И потому святой, чтобы управлять народомъ, освобождаетъ свое сердце отъ желаній, уничтожаетъ свою волю и укрѣпляетъ свою силу тѣла.

Издатель «Дѣтской Помощи», имѣя въ виду написанную мною въ 1882 г. статью въ газетахъ о помощи бѣднымъ во время переписи, просилъ меня участвовать въ его изданіи. Въ то самое время, какъ я получилъ это заявленіе, я доканчивалъ статью въ «Русскую Мысль», служащую продолженіемъ моей статьи о переписи. Я писалъ именно о томъ предметѣ, которому посвящено изданіе.

Я излагалъ въ этой послѣдней статьѣ подробно тѣ опыты, черезъ которые я прошелъ вслѣдствіе моей попытки благотворительности во время переписи, и тѣ выводы, къ которымъ я пришелъ. Статья эта не могла быть напечатана. Попытаюсь еще разъ вкратцѣ изложить теперь нѣкоторыя изъ тѣхъ мыслей, особенно тѣхъ, которыя относятся собственно къ благотворительности.

Выводы, къ которымъ я пришелъ относительно благотворительности, слѣдующіе:

Я убѣдился, что нельзя быть благотворителемъ, не ведя вполнѣ добрую жизнь, и тѣмъ болѣе нельзя, ведя дурную жизнь, пользуясь условіями этой дурной жизни, для украшенія этой своей дурной жизни дѣлать экскурсіи въ область благотворительности. Я убѣдился, что благотворительность тогда только можетъ удовлетворить и себѣ и требованіямъ другихъ, когда она будетъ неизбѣжнымъ послѣдствіемъ доброй жизни; что требованія этой доброй жизни очень далеки отъ тѣхъ условій, въ которыхъ я живу. Я убѣдился, что возможность благотворить людямъ есть вѣнецъ и высшая награда доброй жизни и что для достиженія этой цѣли есть длинная лѣстница, на первую ступень которой я даже и не думалъ вступать. Благотворить людямъ можно только такъ, чтобы не только другіе, но и сами бы не знали, что дѣлаешь добро, — такъ, чтобы правая рука не знала, что дѣлаетъ лѣвая; только такъ, какъ сказано въ ученіи 12 апостоловъ: чтобы милостыня твоя пòтомъ выходила изъ твоихъ рукъ, такъ, чтобы ты и не зналъ, кому ты даешь. Благотворить можно только тогда, когда вся жизнь твоя есть служеніе благу. Благотворительность не можетъ быть цѣлью, — благотворительность есть неизбѣжное послѣдствіе и плодъ доброй жизни. А какой же можетъ быть плодъ на сухомъ деревѣ, у котораго нѣтъ ни живыхъ корней, ни живой коры, ни сучьевъ, ни почекъ, ни листьевъ, ни цвѣту?

Можно привѣсить плоды, какъ яблоки и апельсины на ленточкахъ къ рождественской елкѣ, но елка не станетъ отъ этого живою и не будетъ родить апельсиновъ и яблокъ. Прежде чѣмъ думать о плодахъ, нужно укоренить дерево, привить и возрастить его. А чтобы укоренить, привить и возрастить дерево добра, обо многомъ надо подумать и надъ многимъ потрудиться, прежде чѣмъ радоваться на плоды добра, которые мы будемъ давать другимъ. Можно раздавать чужіе плоды, навѣшенные на сухое дерево, но тутъ нѣтъ ничего похожаго даже на добро. Надо многое и многое сдѣлать прежде.

Было время, когда мучали и убивали христіанъ. Въ то время жилъ молодой человѣкъ Петръ христіанинъ. Онъ былъ силенъ, красивъ, уменъ, крѣпокъ духомъ. Его взяли въ Гелеспонтскомъ городѣ Лампсакѣ и привели на судъ къ начальнику Опитиму. Начальникъ спросилъ его: «христіанинъ ты?» Петръ отвѣчалъ: «да». Тогда Опитимъ сказалъ ему: «вотъ прочти указъ непобѣдимыхъ царей о томъ, что всѣ должны поклоняться нашимъ богамъ; поди поклонись богинѣ Венерѣ». Петръ отвѣчалъ: «удивляюсь тому, что ты, начальникъ другихъ людей, можешь уговаривать меня къ тому, чтобы я поклонился идолу гадкой женщины. Вы сами разсказываете про вашу богиню, что она дѣлала такія гадкія дѣла, про которыя и говорить стыдно; и идолу этой женщины ты велишь мнѣ поклониться. Я поклоняюсь только одному своему Богу Христу».