Pierre в свете, в гостиной жены, был, как всегда, оживленно говорлив и возбудительно спорлив. Он со всеми был одинаков и во всех, казалось, искал только мысли. Видно было, что тут, в свете, он забывался так же, как и за своей работой.

Дам было мало: две или три неизвестные князю Андрею и Анна Павловна, которую, как друга покойной жены Болконского, с своим необыкновенным светским [тактом] для князя Андрея пригласила Hélène и за обедом посадила с ним рядом. Графиня Безухова принимала гостей и приняла князя Андрея с тою особенной aisance [3196]и уверенностью в своей безупречности, которой никогда не бывает у добродетельных женщин. Она еще похорошела за то время, что не видал ее князь Андрей. Она была очень полна, но не толста, необыкновенно бела — ни одной морщинки не было на ее прекрасном лице. Волосы были свои, необыкновенной длины и густоты. Собольи брови, как написанные, оттеняли гладкой, мраморный, выпуклой [лоб]. И всё та же, всегда та же улыбка румяных губ, или очень много или ничего не говоря, сияла на ее лице. Она была признанная красавица не только в Петербурге, но и за границей; весь партер поворачивался задом к сцене, когда она входила в ложу. Наполеон сказал про нее: «c’est un animal superbe». [3197]Она знала это и еще более была хороша от этого сознания. Князю Андрею она никогда особенно не нравилась, он никогда бы не выбрал ее своей женой, но и он теперь невольно подчинился этому влиянию красоты, элегантности и всего этого круговорота светской жизни. Не она ему нравилась, но [он] видел в ней цель, которую все признают желанною, к которой все стремятся, и ему захотелось занять место в этом турнире и попытаться победить всех. Кроме того, он после своего воскресенья так оживленно чувствовал себя расположенным и давно не испытанное им удовольствие быть в изящно обставленном светском кругу, что он сам не заметил, как, подсев к графине, он сказал ей несколько более чем обыкновенных светских комплиментов, и более, чем нужно, смотрел на нее. Он уже забывал и свою жену, и Pierr’a, и всё; графине это было приятно. Андрей был теперь особенно хорош собою и держал себя в гостиной так свободно и презрительно, что женщине приятно было бы смутить его; в середине разговора она вдруг обратилась к нему и замолчала, ее прекрасные глаза съузились, и из за длинных ресниц вдруг засветились такие наглые, страстные и грязные глаза (те самые, которые смотрели на Pierr’a, когда она в день обручения поцеловала его), что князь Андрей, отвернувшись, опомнился, и она опять не понравилась ему; [он] холодным тоном отвечал на ее вопрос.

Анна Павловна приняла князя Андрея в свое соседство за столом радушно, но с некоторым оттенком укоризны всё за его адъютантство Кутузова, так огорчившего государя под Аустерлицом. Разговор общий шел преимущественно о Эрфуртском свидании, бывшем новостью дня. Четыре года после последнего своего светского вечера с Анной Павловной князь Андрей слушал теперь восторженные речи о Наполеоне, том самом, который прежде предавался проклятиям. [3198]Не было достаточно восторга и почтительности, чтобы говорить об этом гении. Графиня рассказывала про торжество Эрфурта, в разговоре называя, как своих близких знакомых, замечательнейшие лица в Европе. «Nous étions beaucoup de monde. Le duc de... le comte de...» [3199]или: «Le duc de Luine m’a fait rire». [3200]

«Как могут они ее слушать, и как она может так искусно притворяться, что она всё это понимает, и что она не дура?» — думал Pierre, слушая свою жену. [3201]Графиня рассказывала про знаменитый торжественный спектакль, в котором играл Racin’a Talma, и оба императора сидели перед сценой на эстраде на двух приготовленных им креслах, и как, когда Talma сказал:

«L’amitié d’un grand homme est un bienfait de dieu».

— Des dieux, comtesse, s’il est permis de rétablir Racine, [3202]— поправил один из французского посольства.

— Ah! je ne suis pas monodéiste, [3203]— сказала графиня.

«И от кого она выучилась и запомнила это слово», подумал, наливая себе вино, Pierre, «и догадалась сказать — не понимаю. А я ведь знаю, что она дура и не понимает ничего того, что говорит». Pierre много пил, как заметил князь Андрей. Графиня продолжала рассказ, состоявший в том, что, когда Talma произнес эти слова, император Александр, мы все видели, [взял] руку императора Наполеона и пожал ее.

— Вы не можете себе представить впечатление на нас. Все затаили дыхание.

Князь Василий доканчивал фразы дочери и значительно мычал, как бы говоря этим: «Ну, что же un grand homme, un génie. Eh bien, je n'ai jamais dis le contraire». [3204]

Анна Павловна принимала участие в этих разговорах и не отказывала в легком восторге и глубоком уважении к «sa majesté l’empereur des français», [3205]как она его теперь называла, но в ее восторге был оттенок некоторой грусти, долженствовавшей относиться к особенности взгляда ее высокой покровительницы на новый союз России. Она признавала Наполеона гением, оказавшим большие услуги революции и понявшим свои выгоды в союзе с Александром, но она всё соболезновала о разрушенном старом порядке вещей и была всё-таки par conviction dans les bons principes. [3206]Одно, в чем она вполне сходилась с графиней, это был ее страстный восторг вообще к французам. — C’est la reine des nations. Être français et avoir un titre de noblesse, [3207]— говорила она. Князь Андрей, как всегда в гостиной, вступал и даже держал разговор, весело и колко противореча. Он, который всегда так охотно бранил русских, не мог удержаться от некоторых не понравившихся Анне Павловне замечаний о том, что поэтому лучше бы перейти в подданство Наполеона и никогда бы не воевать с французами.

— Да, это было бы гораздо лучше, — сказала значительно Анна Павловна. [3208]

Pierre шутил и изредка блеском своей французской болтовни, несмотря на невыгодное положение мужа в гостиной жены, обращал на себя внимание. «Да, это ничего, не обращайте внимания, это мой муж», при этом говорило выражение лица графини.

————

[3209]С вечера, разойдясь из гостиной графини, Pierre поехал в клуб и, когда вернулся, Андрей уже спал. На другой день Андрей рано выехал по делам, обедал у тестя, вечером был в том доме, где его обещали познакомить с Сперанским, и только вечером вернулся домой и вошел в низенькие накуренные комнаты Ріеrr’а, с которым они целые сутки не видались. [3210]

— Как я рад, что я тебя застал дома, — сказал князь Андрей, расстегнувшись, ложась на отоманку и потирая лицо руками.

Pierre знал это выражение в лице Андрея, знал и любил его. Он положил свои тетради и, закурив трубку, попокойнее уселся против друга. [3211]

— Eh bien, savez vous, mon cher, je reste à Pétersbourg, on m’a fait des propositions que je ne puis refuser. [3212]И в самом деле, такое время, такие перевороты, так кипит всё, так трещит гнилое, старое, что нельзя удержаться не дать и свой coup de main. [3213]

— Вот как! Как я рад, — сказал Pierre. — Где же?

— Кочубей просит меня заняться в комиссии составления законов, потом мне предлагают место в Крым.

— Нет, оставайтесь здесь.

— Да, мы не видались с вами еще со вчерашнего вечера, — сказал Pierre. — Я думаю, странно на вас это всё подействовало, все эти восхваления Наполеону. Как иначе заговорило всё. Мне кажется, ежели бы я даже продолжал думать о Наполеоне то же, что думал прежде, я бы изменил своим мыслям, только чтобы не быть заодно с этой толпой.

— Да, — сказал князь Андрей, улыбаясь, — то, что мы с тобой думали и чувствовали четыре года тому назад, то они поняли теперь. Но для них Египет, итальянский поход, освобождение Италии, первый консул — было непонятно; pour faire une brèche dans leur entendement, il leur fallait tout le faste ridicule et dégoûtant de Tilsit et d’Erfurt. [3214]Они, как говорит Гете, эхо, а голосов нет. И как эхо, они, опаздывая, всё перевирают. Они никогда не поют в такт. Когда подступает новое, они всё верят в старое, когда новое сделается старым, отсталой пошлостью, и передовые умы уже видят новое новое, они только начинают разжевывать старое, то, против чего они спорили. Вот и теперь с Наполеоном. Ежели бы я еще мог допускать великих людей, как четыре года тому назад, я бы давно разочаровался в Бонапарте и без Аустерлица. [3215]